Чтобы впредь другим было неповадно пачкать чистоту рядов партии! В ней нет места протекционизму, в ней все равны, — ни родство, ни влиятельные связи, ни старые заслуги не спасут.
Когда гость, не попрощавшись, молча уходил из кабинета, у самой двери его еще раз достал голос человека, похожего на дуче:
— И будьте добры, не покидайте Заркент в ближайшие два дня, я не собираюсь откладывать ваш вопрос в долгий ящик.
Едва за Махмудовым закрылась дверь, хозяин кабинета нервно нажал ногой кнопку звонка — на пороге тут же появился ухмыляющийся помощник.
— Чего скалишься?.. — зло окрысился секретарь обкома. — Налей скорее выпить, совсем замучил, гад.
Помощник тенью скользнул за перегородку, где архитектор умело разместил комнату отдыха, там находился вместительный финский холодильник «Розенлев».
Анвар Абидович поднялся из-за стола и прошелся по просторному кабинету, обдумывая только что закончившийся «разговор».
— Словно вагон цемента разгрузил, — сказал он мрачно.
Сбросив туфли, секретарь пробежал по длинной ковровой дорожке до входной двери и обратно, потом бросился на красный ковер и долго энергично отжимался. Он гордился своей физической силой и, бывая в глубинке, охотно включался на праздниках в народную борьбу — кураш и редко проигрывал, не растерял ловкости и сноровки, отличавшие его смолоду. Отжавшись, он так и остался сидеть на ковре, только по-восточному удобно скрестил ноги. Помощник поставил перед ним медный поднос с бокалом коньяка и тонко нарезанным лимоном, он понимал хозяина без слов. Выпив коньяк залпом, как водку, первый жадно закусил лимоном и сказал:
— Небось, и ты издергался, все ждал, вот вбегу по звонку, а иноятовский зять на ковре ползает, слюни распустив, детей просит пожалеть…
Помощник, верным чутьем угадав желание хозяина, налил бокал еще раз до краев, — хотя ошибись, умоешься коньяком, да еще отматерит, заорет злобно: «Спаиваешь?»
Анвар Абидович второй бокал пьет уже не торопясь, смакуя, в чем в чем, а в коньяке он понимает толк и всякую дрянь не принимает, помнит о здоровье.
Наверное, ему надоедает смотреть снизу вверх, и он жестом приглашает помощника присесть рядом, сам наливает тому немного.
«Значит, понесло шефа на философию», — думает помощник, и в глазах его появляется тоска.
— Слез Махмудова сегодня не удалось увидеть ни тебе, ни мне. Крепкий мужик, побольше бы таких, а то уже неинтересно работать — не успеешь прикрикнуть, тут же в штаны наложат, дышать в кабинете нечем… Осмелев после выпитого, помощник вставляет свое:
— Зачем мучились, изводили себя? Оформим дело, и концы в воду, и судья подходящий есть, и прокурор на примете, только и ждет, как бы вам угодить, а материала у меня на всех припасено, на выбор. — И, довольный, громко смеется, обнажая полный рот крупных золотых зубов.
— Если бы я жил твоим умом, Юсуф, давно бы сам в тюрьме сидел, — говорит миролюбиво хозяин кабинета и поднимается.
Помощник торопливо подает туфли, и пока ловко завязывает хозяину шнурки, Анвар Абидович терпеливо объясняет ему:
— Если всех толковых пересажаем, кто же работать будет, область в передовые двигать? С теми, за кого ты хлопочешь, дорогой мой Юсуф, коммунизма не построишь, век в развитом социализме прозябать придется… Помощник в такт словам кивает головой, то ли соглашаясь, то ли протестуя. Вернувшись за стол, секретарь продолжает:
— А Махмудова не в тюрьму надо упечь, как ты предлагаешь, а к рукам умно прибрать. Хотя и трудное это дело, как я понял теперь — с характером человек. Тут ведь такая хитрая штука — нужно, чтобы он верой и правдой и нам служил, и государству. С обрезанными крыльями он мне зачем сдался, потому и не резон мне отбирать у него район. Да и народ, как я думаю, за него горой стоит… Ты ведь знаешь, сам хан Акмаль не решается в открытую отнять у него какого-то жеребца, а за деньги тот не продает, подсылал уже аксайский хан подставных лиц. Большие деньги предлагал, а Махмудов ни в какую, говорит, не для утехи держу чистопородного скакуна, а для племенного конезавода, и, мол, цена ахалтекинцу — сто тысяч долларов. Акмаль уже год бесится, говорит, я ему пятьдесят тысяч наличными предлагаю, а он о ста тысячах для государства печется!
Хозяин взглядом просит налить боржоми и, выпив жадными глотками, продолжает:
— А я всякий раз подзуживаю Акмаля, говорю, а ты приди к нему со своими нукерами, как обычно поступаешь, и забери коня бесплатно. Нет, отвечает Арипов, не унести моим нукерам, да и мне самому ноги из района Махмудова. Больно народ его уважает, Купыр-Пулатом называет, пойдет за ним в огонь и в воду. А ты, Юсуф, предлагаешь посадить такого орла, говоришь, нашел продажных судью и прокурора. Нет, народ дразнить не стоит, не те нынче времена… Видя, что помощник приуныл, Тилляходжаев говорит примирительно:
— Не расстраивайся, Юсуф, еще посмотрим, чья возьмет. Я тут кое-что придумал, не отвертится Купыр-Пулат, будет у нас ходить в пристяжных. Бумагам, что ты добыл на него, цены нет, дорогой мой. — И, заканчивая беседу, добавляет: — Давай выпьем еще по одной, и поеду-ка я после обеда отдыхать в одно место…
Приятная мысль, видимо, пришла на ум неожиданно, и он хитро улыбается. Улыбается и помощник, он понимает хозяина с полуслова.
— Умаял меня твой Купыр-Пулат, — говорит секретарь и разливает на этот раз коньяк сам, чувствуется, поднялось настроение. Выпив, возвращается к прежнему разговору. — Если выйдет по-моему, подарю я махмудовского жеребца Арипову, вот уж обрадуется аксакайский хан.
— А если не получится? — вырывается у помощника, он чувствует — сейчас самый подходящий момент для коварных вопросов.
Вопрос не ставит хозяина кабинета в тупик. Закрывая сейф, он небрежно роняет:
— Вот тогда и сгодятся твои дружки, судьи и прокуроры… И довольные пониманием друг друга, они долго и громко смеются.
Помощник убирает поднос с остатками «Варцихи», бокалы и собирается уйти тайным ходом. Есть вход со двора, из сада, прямо в комнату отдыха, через него проводит он к хозяину людей, связь с которыми хозяин кабинета не хотел бы афишировать, ну, и женщин, конечно. Но шеф словно читает мысли своего помощника, которого держит при себе уже лет двадцать, с тех пор, как стал в глухом районе секретарем райкома.
— Действительно Нурматов уехал в Ташкент на совещание? — спрашивает он небрежно.
— Я все проверил, угадал ваше желание, — он сейчас в прокуратуре республики на совещании по вопросу о случаях коррупции и взяточничества в органах милиции.
— Он что, делится там опытом? — И оба прыскают со смеху.
— Даже если бы Нурматов был в Заркенте, разве он вам мешал когда-нибудь? — нагловато улыбается помощник. — Стоит ли его принимать в расчет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Когда гость, не попрощавшись, молча уходил из кабинета, у самой двери его еще раз достал голос человека, похожего на дуче:
— И будьте добры, не покидайте Заркент в ближайшие два дня, я не собираюсь откладывать ваш вопрос в долгий ящик.
Едва за Махмудовым закрылась дверь, хозяин кабинета нервно нажал ногой кнопку звонка — на пороге тут же появился ухмыляющийся помощник.
— Чего скалишься?.. — зло окрысился секретарь обкома. — Налей скорее выпить, совсем замучил, гад.
Помощник тенью скользнул за перегородку, где архитектор умело разместил комнату отдыха, там находился вместительный финский холодильник «Розенлев».
Анвар Абидович поднялся из-за стола и прошелся по просторному кабинету, обдумывая только что закончившийся «разговор».
— Словно вагон цемента разгрузил, — сказал он мрачно.
Сбросив туфли, секретарь пробежал по длинной ковровой дорожке до входной двери и обратно, потом бросился на красный ковер и долго энергично отжимался. Он гордился своей физической силой и, бывая в глубинке, охотно включался на праздниках в народную борьбу — кураш и редко проигрывал, не растерял ловкости и сноровки, отличавшие его смолоду. Отжавшись, он так и остался сидеть на ковре, только по-восточному удобно скрестил ноги. Помощник поставил перед ним медный поднос с бокалом коньяка и тонко нарезанным лимоном, он понимал хозяина без слов. Выпив коньяк залпом, как водку, первый жадно закусил лимоном и сказал:
— Небось, и ты издергался, все ждал, вот вбегу по звонку, а иноятовский зять на ковре ползает, слюни распустив, детей просит пожалеть…
Помощник, верным чутьем угадав желание хозяина, налил бокал еще раз до краев, — хотя ошибись, умоешься коньяком, да еще отматерит, заорет злобно: «Спаиваешь?»
Анвар Абидович второй бокал пьет уже не торопясь, смакуя, в чем в чем, а в коньяке он понимает толк и всякую дрянь не принимает, помнит о здоровье.
Наверное, ему надоедает смотреть снизу вверх, и он жестом приглашает помощника присесть рядом, сам наливает тому немного.
«Значит, понесло шефа на философию», — думает помощник, и в глазах его появляется тоска.
— Слез Махмудова сегодня не удалось увидеть ни тебе, ни мне. Крепкий мужик, побольше бы таких, а то уже неинтересно работать — не успеешь прикрикнуть, тут же в штаны наложат, дышать в кабинете нечем… Осмелев после выпитого, помощник вставляет свое:
— Зачем мучились, изводили себя? Оформим дело, и концы в воду, и судья подходящий есть, и прокурор на примете, только и ждет, как бы вам угодить, а материала у меня на всех припасено, на выбор. — И, довольный, громко смеется, обнажая полный рот крупных золотых зубов.
— Если бы я жил твоим умом, Юсуф, давно бы сам в тюрьме сидел, — говорит миролюбиво хозяин кабинета и поднимается.
Помощник торопливо подает туфли, и пока ловко завязывает хозяину шнурки, Анвар Абидович терпеливо объясняет ему:
— Если всех толковых пересажаем, кто же работать будет, область в передовые двигать? С теми, за кого ты хлопочешь, дорогой мой Юсуф, коммунизма не построишь, век в развитом социализме прозябать придется… Помощник в такт словам кивает головой, то ли соглашаясь, то ли протестуя. Вернувшись за стол, секретарь продолжает:
— А Махмудова не в тюрьму надо упечь, как ты предлагаешь, а к рукам умно прибрать. Хотя и трудное это дело, как я понял теперь — с характером человек. Тут ведь такая хитрая штука — нужно, чтобы он верой и правдой и нам служил, и государству. С обрезанными крыльями он мне зачем сдался, потому и не резон мне отбирать у него район. Да и народ, как я думаю, за него горой стоит… Ты ведь знаешь, сам хан Акмаль не решается в открытую отнять у него какого-то жеребца, а за деньги тот не продает, подсылал уже аксайский хан подставных лиц. Большие деньги предлагал, а Махмудов ни в какую, говорит, не для утехи держу чистопородного скакуна, а для племенного конезавода, и, мол, цена ахалтекинцу — сто тысяч долларов. Акмаль уже год бесится, говорит, я ему пятьдесят тысяч наличными предлагаю, а он о ста тысячах для государства печется!
Хозяин взглядом просит налить боржоми и, выпив жадными глотками, продолжает:
— А я всякий раз подзуживаю Акмаля, говорю, а ты приди к нему со своими нукерами, как обычно поступаешь, и забери коня бесплатно. Нет, отвечает Арипов, не унести моим нукерам, да и мне самому ноги из района Махмудова. Больно народ его уважает, Купыр-Пулатом называет, пойдет за ним в огонь и в воду. А ты, Юсуф, предлагаешь посадить такого орла, говоришь, нашел продажных судью и прокурора. Нет, народ дразнить не стоит, не те нынче времена… Видя, что помощник приуныл, Тилляходжаев говорит примирительно:
— Не расстраивайся, Юсуф, еще посмотрим, чья возьмет. Я тут кое-что придумал, не отвертится Купыр-Пулат, будет у нас ходить в пристяжных. Бумагам, что ты добыл на него, цены нет, дорогой мой. — И, заканчивая беседу, добавляет: — Давай выпьем еще по одной, и поеду-ка я после обеда отдыхать в одно место…
Приятная мысль, видимо, пришла на ум неожиданно, и он хитро улыбается. Улыбается и помощник, он понимает хозяина с полуслова.
— Умаял меня твой Купыр-Пулат, — говорит секретарь и разливает на этот раз коньяк сам, чувствуется, поднялось настроение. Выпив, возвращается к прежнему разговору. — Если выйдет по-моему, подарю я махмудовского жеребца Арипову, вот уж обрадуется аксакайский хан.
— А если не получится? — вырывается у помощника, он чувствует — сейчас самый подходящий момент для коварных вопросов.
Вопрос не ставит хозяина кабинета в тупик. Закрывая сейф, он небрежно роняет:
— Вот тогда и сгодятся твои дружки, судьи и прокуроры… И довольные пониманием друг друга, они долго и громко смеются.
Помощник убирает поднос с остатками «Варцихи», бокалы и собирается уйти тайным ходом. Есть вход со двора, из сада, прямо в комнату отдыха, через него проводит он к хозяину людей, связь с которыми хозяин кабинета не хотел бы афишировать, ну, и женщин, конечно. Но шеф словно читает мысли своего помощника, которого держит при себе уже лет двадцать, с тех пор, как стал в глухом районе секретарем райкома.
— Действительно Нурматов уехал в Ташкент на совещание? — спрашивает он небрежно.
— Я все проверил, угадал ваше желание, — он сейчас в прокуратуре республики на совещании по вопросу о случаях коррупции и взяточничества в органах милиции.
— Он что, делится там опытом? — И оба прыскают со смеху.
— Даже если бы Нурматов был в Заркенте, разве он вам мешал когда-нибудь? — нагловато улыбается помощник. — Стоит ли его принимать в расчет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58