Большая политика идет мимо нас, она творится в столицах — людьми не нам чета…
Аппаратчик из Казахстана, конечно, догадывался, что коллега уходит от разговора, но у каждого в жизни свои резоны, а время тогда еще не располагало к откровениям. Впрочем, не исключено, что К. знал об Узбекистане гораздо больше, чем Махмудов, родом он был из Чимкента, а это всего в полутора часах езды от Ташкента.
Как бы там ни было, разговоры К. постоянно крутились вокруг острых и опасных тем, что не раз настораживало секретаря райкома с урезанными правами, но, видимо, что-то жгло того изнутри, и он не мог уже носить все это в себе. Да, рискованные они вели тогда беседы… Однажды по какому-то поводу у Пулата Муминовича вырвалось:
— А у нас все дела, особенно кадровые, решает только Первый, секретарей ЦК меняет по своему усмотрению… К. задумчиво произнес:
— Это же прекрасно — сам решает проблемы. Махмудов вспылил:
— Не пойму, все это похоже на беспринципность! То вы за коллегиальность, за партийную демократию, то за ханское единовластие, что же тут хорошего? К. не растерялся, видимо, он был готов к подобной реакции.
— Дело в том, мой дорогой курортный друг, что у нас республикой руководит не только первый, а и его помощник, вот что ужасно. Секретарями ЦК, депутатами помыкает, по существу, авантюрист, казахский Гришка Распутин. Беспринципный и алчный человек, он даже личную почту Первого из Москвы вскрывает. Какие тут могут быть государственные тайны…
— Как — помощник? — Махмудов едва не поперхнулся. Он не верил своим ушам; скажи это другой, он бы поднял того на смех. Но К. знал, что говорил, и не верить ему было нельзя.
— Да, да, помощник, самый простой! Для полной объективности надо добавить еще одного человека, имеющего на Первого тоже огромное влияние. Некий полковник, начальник особого патрульного дивизиона ГАИ, сопровождающий главу республики повсюду. Вот они вдвоем, опираясь на свои джузы, по существу, и правят Казахстаном.
В тот вечер в Форосе Махмудов долго анализировал услышанное от К.; тот даже не взял слова, что разговор останется между ними, как заведено в подобных случаях. Но сомнения разрешились неожиданным образом: он вспомнил, что однажды в «Правде», осенью 1964 года, — он и сейчас ясно видел этот разворот, третью страницу, такое она произвела на него впечатление — читал большую уничтожающую статью о главе Казахстана, о методах его руководства, вовсе не изощренных: он просто во всех областях посадил родственников, друзей, людей из своего джуза — и они назывались в газете пофамильно, хотя длинный список включал лишь секретарей обкомов, горкомов и должности на правительственном уровне.
И вот, почти через двадцать лет узнав от К. о новом витке правления старого лидера соседней республики, он не удивился, — все сходилось, так оно и должно было закончиться…
Сейчас, глубокой ночью, во дворе своего дома Пулат Муминович вспомнил о Форосе, уже зная о декабрьских событиях в Алма-Ате, когда всплыло все и подтвердилось сказанное пять лет назад К. о Первом и о помощнике, и о полковнике, и даже такое, о чем вряд ли догадывался и сам К. На деле и соперничество с Верховным из Ташкента оказалось показным, на публику, — они вполне ладили между собой. Известно, что Первый из Казахстана отправил в Ташкент на воспитание своего племянника, совсем в традициях ханского Востока. И племянник получил пост одного из начальников общепита столицы. Непосвященный может усмехнуться — тоже, мол, пост. Однако не следует торопиться с выводами, — владыка знал, чем одаривал. Только один из подчиненных этого племянника, некий Насыр-ака, возглавлявший районный общепит в Старом городе, на свои личные деньги построил под Ташкентом свинокомплекс стоимостью полмиллиона рублей. С размахом был человек! Удвоил, утроил бы свой капитал, да времена изменились, — пришлось государству взять на баланс нигде не зарегистрированный объект.
И соревновались-то оба руководителя, кто больше государственных денег растранжирит, кто больше пыли пустит в глаза. Построил, например, Верховный в Ташкенте баню в восточном стиле, причудливой архитектуры, так Первый тут же отгрохал в Алма-Ате более современный и комфортабельный комплекс с банями, саунами, бассейнами, «Арасаном» назвал.
Надо отдать должное, ташкентский хан почти всегда опережал алма-атинского, но зато казахский строил роскошнее. Правда, по двум объектам Верховный перещеголял своего алма-атинского приятеля: такого сказочного Дворца дружбы народов и роскошного филиала музея В.И.Ленина не только в Алма-Ате, во всей стране, пожалуй, не сыскать. Попытался ташкентский хан затмить и славу горного спорткомплекса «Медео», бросил силы и мощь на Чимган, да не успел…
Но Пулат Муминович все-таки вспомнил Форос по другому случаю — потому что там еще раз решалась его судьба, его жизнь.
Нельзя утверждать, что после памятной ночи в доме секретаря обкома жизнь его круто изменилась, перемен никто не заметил, даже Миассар, разве что чаще стал наведываться в дом Халтаев, но это отнесли за счет соседства.
Его положение даже укрепилось, — секретарь обкома не раз в официальных выступлениях ставил его район в пример, называл его хозяйства «маяками» в области, а в застольях открыто провозглашал Махмудова другом, примерным коммунистом.
За год Наполеон пять раз посетил его район и всякий раз приходил домой в гости, при этом ни разу не заглянув к Халтаеву, хотя знал прекрасно, что тот живет через дувал; ему было ведомо, что в районах не только каждый шаг первого оценивается, а даже жест.
«Я должен поддерживать ваш авторитет», — самодовольно говорил Коротышка секретарю райкома, похлопывая его по плечу.
Не ощущал Махмудов и назойливого опекунства Халтаева; может, выжидал, присматривался полковник, а может, за его спиной, от его имени что и делал, — ведь слух, что теперь он в друзьях с секретарем райкома, тоже пронесся в округе. Серьезных стычек с соседом не было, но под нажимом полковника пришлось все же отдать общепит района Яздону-ака. Через полгода объявился еще один товарищ Яздона-ака, Салим Хасанович, из тех, что обедал тогда в чайхане махалли Сары-Таш, — ему пришлось уступить райпотребсоюз. Хотя вроде и не выпускал бразды правления секретарь райкома, но с каждым днем все больше и больше ощущал себя марионеткой в чужих руках. Это сознание мешало жить, чувствовать себя мужчиной, человеком, иногда, в особо черные минуты посещали даже мысли о самоубийстве…
Пятый визит Коротышки в район и послужил причиной очередной депрессии. Случилось это за месяц до отъезда в Форос.
Прибыл он в район неожиданно, без предупреждения, и не один, хотя обычно помощник ставил в известность о поездке своего шефа, давал указания насчет обеда, выпивки, советовал, кого пригласить за стол, а кого, наоборот, не допускать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Аппаратчик из Казахстана, конечно, догадывался, что коллега уходит от разговора, но у каждого в жизни свои резоны, а время тогда еще не располагало к откровениям. Впрочем, не исключено, что К. знал об Узбекистане гораздо больше, чем Махмудов, родом он был из Чимкента, а это всего в полутора часах езды от Ташкента.
Как бы там ни было, разговоры К. постоянно крутились вокруг острых и опасных тем, что не раз настораживало секретаря райкома с урезанными правами, но, видимо, что-то жгло того изнутри, и он не мог уже носить все это в себе. Да, рискованные они вели тогда беседы… Однажды по какому-то поводу у Пулата Муминовича вырвалось:
— А у нас все дела, особенно кадровые, решает только Первый, секретарей ЦК меняет по своему усмотрению… К. задумчиво произнес:
— Это же прекрасно — сам решает проблемы. Махмудов вспылил:
— Не пойму, все это похоже на беспринципность! То вы за коллегиальность, за партийную демократию, то за ханское единовластие, что же тут хорошего? К. не растерялся, видимо, он был готов к подобной реакции.
— Дело в том, мой дорогой курортный друг, что у нас республикой руководит не только первый, а и его помощник, вот что ужасно. Секретарями ЦК, депутатами помыкает, по существу, авантюрист, казахский Гришка Распутин. Беспринципный и алчный человек, он даже личную почту Первого из Москвы вскрывает. Какие тут могут быть государственные тайны…
— Как — помощник? — Махмудов едва не поперхнулся. Он не верил своим ушам; скажи это другой, он бы поднял того на смех. Но К. знал, что говорил, и не верить ему было нельзя.
— Да, да, помощник, самый простой! Для полной объективности надо добавить еще одного человека, имеющего на Первого тоже огромное влияние. Некий полковник, начальник особого патрульного дивизиона ГАИ, сопровождающий главу республики повсюду. Вот они вдвоем, опираясь на свои джузы, по существу, и правят Казахстаном.
В тот вечер в Форосе Махмудов долго анализировал услышанное от К.; тот даже не взял слова, что разговор останется между ними, как заведено в подобных случаях. Но сомнения разрешились неожиданным образом: он вспомнил, что однажды в «Правде», осенью 1964 года, — он и сейчас ясно видел этот разворот, третью страницу, такое она произвела на него впечатление — читал большую уничтожающую статью о главе Казахстана, о методах его руководства, вовсе не изощренных: он просто во всех областях посадил родственников, друзей, людей из своего джуза — и они назывались в газете пофамильно, хотя длинный список включал лишь секретарей обкомов, горкомов и должности на правительственном уровне.
И вот, почти через двадцать лет узнав от К. о новом витке правления старого лидера соседней республики, он не удивился, — все сходилось, так оно и должно было закончиться…
Сейчас, глубокой ночью, во дворе своего дома Пулат Муминович вспомнил о Форосе, уже зная о декабрьских событиях в Алма-Ате, когда всплыло все и подтвердилось сказанное пять лет назад К. о Первом и о помощнике, и о полковнике, и даже такое, о чем вряд ли догадывался и сам К. На деле и соперничество с Верховным из Ташкента оказалось показным, на публику, — они вполне ладили между собой. Известно, что Первый из Казахстана отправил в Ташкент на воспитание своего племянника, совсем в традициях ханского Востока. И племянник получил пост одного из начальников общепита столицы. Непосвященный может усмехнуться — тоже, мол, пост. Однако не следует торопиться с выводами, — владыка знал, чем одаривал. Только один из подчиненных этого племянника, некий Насыр-ака, возглавлявший районный общепит в Старом городе, на свои личные деньги построил под Ташкентом свинокомплекс стоимостью полмиллиона рублей. С размахом был человек! Удвоил, утроил бы свой капитал, да времена изменились, — пришлось государству взять на баланс нигде не зарегистрированный объект.
И соревновались-то оба руководителя, кто больше государственных денег растранжирит, кто больше пыли пустит в глаза. Построил, например, Верховный в Ташкенте баню в восточном стиле, причудливой архитектуры, так Первый тут же отгрохал в Алма-Ате более современный и комфортабельный комплекс с банями, саунами, бассейнами, «Арасаном» назвал.
Надо отдать должное, ташкентский хан почти всегда опережал алма-атинского, но зато казахский строил роскошнее. Правда, по двум объектам Верховный перещеголял своего алма-атинского приятеля: такого сказочного Дворца дружбы народов и роскошного филиала музея В.И.Ленина не только в Алма-Ате, во всей стране, пожалуй, не сыскать. Попытался ташкентский хан затмить и славу горного спорткомплекса «Медео», бросил силы и мощь на Чимган, да не успел…
Но Пулат Муминович все-таки вспомнил Форос по другому случаю — потому что там еще раз решалась его судьба, его жизнь.
Нельзя утверждать, что после памятной ночи в доме секретаря обкома жизнь его круто изменилась, перемен никто не заметил, даже Миассар, разве что чаще стал наведываться в дом Халтаев, но это отнесли за счет соседства.
Его положение даже укрепилось, — секретарь обкома не раз в официальных выступлениях ставил его район в пример, называл его хозяйства «маяками» в области, а в застольях открыто провозглашал Махмудова другом, примерным коммунистом.
За год Наполеон пять раз посетил его район и всякий раз приходил домой в гости, при этом ни разу не заглянув к Халтаеву, хотя знал прекрасно, что тот живет через дувал; ему было ведомо, что в районах не только каждый шаг первого оценивается, а даже жест.
«Я должен поддерживать ваш авторитет», — самодовольно говорил Коротышка секретарю райкома, похлопывая его по плечу.
Не ощущал Махмудов и назойливого опекунства Халтаева; может, выжидал, присматривался полковник, а может, за его спиной, от его имени что и делал, — ведь слух, что теперь он в друзьях с секретарем райкома, тоже пронесся в округе. Серьезных стычек с соседом не было, но под нажимом полковника пришлось все же отдать общепит района Яздону-ака. Через полгода объявился еще один товарищ Яздона-ака, Салим Хасанович, из тех, что обедал тогда в чайхане махалли Сары-Таш, — ему пришлось уступить райпотребсоюз. Хотя вроде и не выпускал бразды правления секретарь райкома, но с каждым днем все больше и больше ощущал себя марионеткой в чужих руках. Это сознание мешало жить, чувствовать себя мужчиной, человеком, иногда, в особо черные минуты посещали даже мысли о самоубийстве…
Пятый визит Коротышки в район и послужил причиной очередной депрессии. Случилось это за месяц до отъезда в Форос.
Прибыл он в район неожиданно, без предупреждения, и не один, хотя обычно помощник ставил в известность о поездке своего шефа, давал указания насчет обеда, выпивки, советовал, кого пригласить за стол, а кого, наоборот, не допускать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58