Впрочем, что правда, то правда: характер у Елены Добржанской был тяжелый. Перед свадьбой она поставила будущему мужу жесткие условия, нарушение которых грозило ему непредсказуемыми последствиями.
Раздался первый звонок. Балерина встала с кресла, стащила с бедер теплые гетры и, постукивая пуантами по дощатому полу, пошла к выходу.
— Погоди-погоди! — воскликнула Наталья, быстро наклонилась к столу и схватила черный косметический карандаш.
Нагнав солистку, она нарисовала на ее правой щеке аккуратную черную «мушку».
— Ну, ты вообще хочешь из меня стерву сделать, — придерживая пачку, рассмеялась балерина.
— Ничего, так гораздо эффектнее.
Едва та вышла, Наталья поспешно сложила под зеркалом гримерные принадлежности, облачилась в шикарное театральное платье средневековой дворянки и тоже направилась к двери.
— Что, опять к своему художнику? — язвительно спросила Валентина.
— Он не мой, он театральный.
— Знаем мы ваши театральные шуры-муры. Лучше бы мужа себе нашла хорошего.
— Вот ты мне и подскажи, где хорошего мужа найти, — без всякой задней мысли бросила Наталья.
Валентина, семейная жизнь которой ежедневно подвергалась тяжким испытаниям из-за безудержного пьянства мужа, умолкла на полуслове и бросила на напарницу испепеляющий взгляд.
Декораторская располагалась за сценой, этажом выше костюмерной и осветительного цеха. Это был огромный зал, в котором тем не менее едва умещался полуготовый задник для нового спектакля.
Художник-декоратор Олег Сретенский с кистью в руках стоял на четвереньках, перенося с эскиза на полотно некую деталь сумрачного полуфантастического пейзажа. Его длинные русые волосы были собраны сзади в пучок. Рабочая одежда декоратора состояла из заляпанных краской джинсов и когда-то имевшей вороной цвет, а ныне отчаянно застиранной майки с полустертым портретом Курта Кобейна на груди. Студент художественного училища имени Шишкина, Олег подрабатывав в театре декоратором. Здесь его в шутку называли Пикассо, хотя гораздо охотнее он откликался на имя Лелик.
Наталья сбросила легкие летние туфли и, пройдя босиком по загрунтованному участку холста, присела рядом с Леликом.
— Привет, — сказала она, чмокнув его в щеку. При ярком освещении она заметила, как на лице Сретенского вспыхнул румянец смущения.
— Здравствуй, моя Лаура, — полуиронично произнес он.
— Какие у тебя планы? Будешь добивать декорацию?
— Когда ты рядом, декорация отдыхает. Погоди минутку, я вымою кисти.
Стены приткнувшейся рядом с декораторской подсобки были увешаны почерневшими от времени багетными рамами, эскизами костюмов, проектами декораций и набросками театральных афиш. В центре этой импровизированной мастерской на станке был установлен подрамник с холстом, аккуратно накрытым куском белой материи.
Наталья с проказливым видом подошла к подрамнику и притронулась двумя пальцами к уголку ткани.
— А ну-ка посмотрим, что ты тут изобразил?
Она не собиралась нарушать табу, но ей доставляло удовольствие каждый раз подшучивать над молодым художником. Он же, испытывая священный трепет перед раскрытием тайны незаконченного полотна, предсказуемо бледнел и пугался.
— Наталья, перестань!
— Хорошо, не буду. Но, я надеюсь, ты когда-нибудь покажешь мой портрет.
Она опустилась на стул в дальнем углу комнаты в смиренной позе.
— Это уж как мне захочется, — буркнул Лелик.
— Ты уже три раза загрунтовывал холст. Лелик, я понимаю, ты ищешь образ, но раз у тебя ничего не получается, может быть, я не твоя Лаура?
— Ты бы лучше помалкивала, а то получишь кистью по лбу, — беззлобно пробормотал он, растирая краску на палитре.
— Запачкаешь брызгами от кисти реквизит, придется платить из собственного жалованья, — заметила она, расправляя складки пышного платья. — А оно у тебя…
— Ничего, из гонораров отдам.
— Мечтаешь о славе Шагала?
— Об этом мечтает каждый художник. Зато, представь, когда я стану таким же великим, как Шагал, за испачканное моей кистью платье из театральной костюмерной на аукционах будут драться богатенькие япошки.
— Ты меня просто пугаешь. Может, мне надо посерьезнее относиться к твоим чувствам?
— Конечно, — подыграл ей он. — Через пару лет это может оказаться поздно. Я буду окружен частоколом длинноногих моделей, за которыми ты просто затеряешься. Хотя нет, вру, ты ни в одной толпе не затеряешься.
— Не стоит льстить мне так грубо, господин оформитель.
— Разве это лесть? — Лелик пожал плечами.
— Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
— Ты для меня тоже загадка.
Он прищурился, внимательно посмотрев на нее, и сделал на холсте несколько мелких мазков.
— И все-таки ты меня удивляешь своим суеверием, — продолжала подзадоривать художника Наталья.
— Помолчи! — довольно резко оборвал ее Лелик, боясь, что разрушится только-только появившееся хрупкое ощущение творческого порыва. И тут же заговорил негромким монотонным голосом, словно гипнотизируя ее:
— В последнее время жанр портрета опошлили, он ценится уже не выше натюрморта. А на самом деле нет ничего сложное в искусстве, чем портрет. Гораздо легче уловить характер человека в динамике, в движении. А когда он вот так спокойно сидит перед тобой, то показать все, что творится у него внутри, — невероятно тяжело.
Конечно, если у него не одна извилина и не одна, подавляющая все остальные, черта характера — страсть к алкоголю, например, или тупая гордость.
Он своего добился — Наталья стала серьезной.
— Но откуда ты можешь знать, что у меня внутри? — не шевелясь, поинтересовалась она.
— Пытаюсь уловить, — отозвался Лелик. — Если у меня получится, то каждый, взглянув на портрет, скажет, что это — ты.
— А пока не получается?
— Пока нет… — признался он.
Губы Натальи тронула едва заметная улыбка.
— Ты не можешь знать, что у меня внутри. Я и сама этого не знаю.
— Знать не обязательно. Достаточно уловить.
— Чтобы уловить, ты должен испытывать особенные чувства ко мне. Чем они сильней — тем больше уловишь. Но ведь ты меня не любишь, правда? С такими амбициями, как у тебя, объекты любви должны быть соответствующего масштаба.
Наталья в упор посмотрела на парня. Лелик смутился и слегка покраснел.
— Достаточно полюбить твое изображение, — нашелся он, — в королевском наряде. Это — прямая обратная связь.
— Так вот почему ты называешь свою картину «Портретом Лауры»…
В динамиках раздались последние такты музыки из второго отделения спектакля.
— Все, мне надо бежать, — вскочила Наталья, придерживая обеими руками подол платья. Сретенский огорченно взглянул на нее:
— Я только-только почувствовал фактуру…
— Мне нужно гримировать Лену перед третьим отделением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Раздался первый звонок. Балерина встала с кресла, стащила с бедер теплые гетры и, постукивая пуантами по дощатому полу, пошла к выходу.
— Погоди-погоди! — воскликнула Наталья, быстро наклонилась к столу и схватила черный косметический карандаш.
Нагнав солистку, она нарисовала на ее правой щеке аккуратную черную «мушку».
— Ну, ты вообще хочешь из меня стерву сделать, — придерживая пачку, рассмеялась балерина.
— Ничего, так гораздо эффектнее.
Едва та вышла, Наталья поспешно сложила под зеркалом гримерные принадлежности, облачилась в шикарное театральное платье средневековой дворянки и тоже направилась к двери.
— Что, опять к своему художнику? — язвительно спросила Валентина.
— Он не мой, он театральный.
— Знаем мы ваши театральные шуры-муры. Лучше бы мужа себе нашла хорошего.
— Вот ты мне и подскажи, где хорошего мужа найти, — без всякой задней мысли бросила Наталья.
Валентина, семейная жизнь которой ежедневно подвергалась тяжким испытаниям из-за безудержного пьянства мужа, умолкла на полуслове и бросила на напарницу испепеляющий взгляд.
Декораторская располагалась за сценой, этажом выше костюмерной и осветительного цеха. Это был огромный зал, в котором тем не менее едва умещался полуготовый задник для нового спектакля.
Художник-декоратор Олег Сретенский с кистью в руках стоял на четвереньках, перенося с эскиза на полотно некую деталь сумрачного полуфантастического пейзажа. Его длинные русые волосы были собраны сзади в пучок. Рабочая одежда декоратора состояла из заляпанных краской джинсов и когда-то имевшей вороной цвет, а ныне отчаянно застиранной майки с полустертым портретом Курта Кобейна на груди. Студент художественного училища имени Шишкина, Олег подрабатывав в театре декоратором. Здесь его в шутку называли Пикассо, хотя гораздо охотнее он откликался на имя Лелик.
Наталья сбросила легкие летние туфли и, пройдя босиком по загрунтованному участку холста, присела рядом с Леликом.
— Привет, — сказала она, чмокнув его в щеку. При ярком освещении она заметила, как на лице Сретенского вспыхнул румянец смущения.
— Здравствуй, моя Лаура, — полуиронично произнес он.
— Какие у тебя планы? Будешь добивать декорацию?
— Когда ты рядом, декорация отдыхает. Погоди минутку, я вымою кисти.
Стены приткнувшейся рядом с декораторской подсобки были увешаны почерневшими от времени багетными рамами, эскизами костюмов, проектами декораций и набросками театральных афиш. В центре этой импровизированной мастерской на станке был установлен подрамник с холстом, аккуратно накрытым куском белой материи.
Наталья с проказливым видом подошла к подрамнику и притронулась двумя пальцами к уголку ткани.
— А ну-ка посмотрим, что ты тут изобразил?
Она не собиралась нарушать табу, но ей доставляло удовольствие каждый раз подшучивать над молодым художником. Он же, испытывая священный трепет перед раскрытием тайны незаконченного полотна, предсказуемо бледнел и пугался.
— Наталья, перестань!
— Хорошо, не буду. Но, я надеюсь, ты когда-нибудь покажешь мой портрет.
Она опустилась на стул в дальнем углу комнаты в смиренной позе.
— Это уж как мне захочется, — буркнул Лелик.
— Ты уже три раза загрунтовывал холст. Лелик, я понимаю, ты ищешь образ, но раз у тебя ничего не получается, может быть, я не твоя Лаура?
— Ты бы лучше помалкивала, а то получишь кистью по лбу, — беззлобно пробормотал он, растирая краску на палитре.
— Запачкаешь брызгами от кисти реквизит, придется платить из собственного жалованья, — заметила она, расправляя складки пышного платья. — А оно у тебя…
— Ничего, из гонораров отдам.
— Мечтаешь о славе Шагала?
— Об этом мечтает каждый художник. Зато, представь, когда я стану таким же великим, как Шагал, за испачканное моей кистью платье из театральной костюмерной на аукционах будут драться богатенькие япошки.
— Ты меня просто пугаешь. Может, мне надо посерьезнее относиться к твоим чувствам?
— Конечно, — подыграл ей он. — Через пару лет это может оказаться поздно. Я буду окружен частоколом длинноногих моделей, за которыми ты просто затеряешься. Хотя нет, вру, ты ни в одной толпе не затеряешься.
— Не стоит льстить мне так грубо, господин оформитель.
— Разве это лесть? — Лелик пожал плечами.
— Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
— Ты для меня тоже загадка.
Он прищурился, внимательно посмотрев на нее, и сделал на холсте несколько мелких мазков.
— И все-таки ты меня удивляешь своим суеверием, — продолжала подзадоривать художника Наталья.
— Помолчи! — довольно резко оборвал ее Лелик, боясь, что разрушится только-только появившееся хрупкое ощущение творческого порыва. И тут же заговорил негромким монотонным голосом, словно гипнотизируя ее:
— В последнее время жанр портрета опошлили, он ценится уже не выше натюрморта. А на самом деле нет ничего сложное в искусстве, чем портрет. Гораздо легче уловить характер человека в динамике, в движении. А когда он вот так спокойно сидит перед тобой, то показать все, что творится у него внутри, — невероятно тяжело.
Конечно, если у него не одна извилина и не одна, подавляющая все остальные, черта характера — страсть к алкоголю, например, или тупая гордость.
Он своего добился — Наталья стала серьезной.
— Но откуда ты можешь знать, что у меня внутри? — не шевелясь, поинтересовалась она.
— Пытаюсь уловить, — отозвался Лелик. — Если у меня получится, то каждый, взглянув на портрет, скажет, что это — ты.
— А пока не получается?
— Пока нет… — признался он.
Губы Натальи тронула едва заметная улыбка.
— Ты не можешь знать, что у меня внутри. Я и сама этого не знаю.
— Знать не обязательно. Достаточно уловить.
— Чтобы уловить, ты должен испытывать особенные чувства ко мне. Чем они сильней — тем больше уловишь. Но ведь ты меня не любишь, правда? С такими амбициями, как у тебя, объекты любви должны быть соответствующего масштаба.
Наталья в упор посмотрела на парня. Лелик смутился и слегка покраснел.
— Достаточно полюбить твое изображение, — нашелся он, — в королевском наряде. Это — прямая обратная связь.
— Так вот почему ты называешь свою картину «Портретом Лауры»…
В динамиках раздались последние такты музыки из второго отделения спектакля.
— Все, мне надо бежать, — вскочила Наталья, придерживая обеими руками подол платья. Сретенский огорченно взглянул на нее:
— Я только-только почувствовал фактуру…
— Мне нужно гримировать Лену перед третьим отделением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90