– Если наткнетесь на каменную или кирпичную кладку, немедленно остановитесь. Вам предстоит перекопать тонны песка, так что я все равно закончу раньше вас.
– Я вполне могу справиться с ролью бригадира один, без Абдуллы, – недовольно возразил Рамсес. – Ему ты мог бы поручить...
– Помолчи, Рамсес, – сказала я машинально.
– Да-да, сынок, – отозвался Эмерсон. – Ступайте с Рамсесом, Немо. Он скажет вам, что делать.
– Не сомневаюсь, – пробурчал Немо.
Мне пришлось помогать Эмерсону, который занялся топографической съемкой участка. Мсье де Морган, разумеется, произвел съемку до нас, но Эмерсону компетентность главы Ведомства древностей внушает глубокие подозрения.
– Представь, Пибоди, французы даже не умеют толком считать! Хотя при их метрической системе это неудивительно.
Работа закипела. Я уже говорила, что Абдулла заткнет за пояс любого дипломированного археолога. Землекопы трудились в поте лица, поднимая густые облака пыли. Ребятня оттаскивала в сторону корзины с песком и бегом возвращалась назад. Словом, дело спорилось.
В половине десятого мы прервались, чтобы отдохнуть и перекусить. Внезапно один из землекопов с криком вскочил и замахал руками, привлекая наше внимание. С севера приближался человек – европеец, судя по одежде, но почему-то пеший.
– Проклятье! – прорычал Эмерсон. Он терпеть не может, когда его отрывают от работы. – Займись им, Пибоди. Я поклялся, что в этом сезоне наплюю на праздных туристов.
– На туриста он не похож, – возразила я. – Замечаешь, какая у него нетвердая походка? С утра во хмелю?
– Кажется, я его знаю... Не помнишь, как его зовут, Пибоди?
Теперь, вблизи, непрошеный гость показался знакомым и мне, но имя никак не вспоминалось. Это был молодой человек приятной наружности, среднего роста, худощавый. Меня испугал цвет его лица – серый, с зеленым отливом.
Он поздоровался и робко представился:
– Мы встречались в прошлом году в Каире. Моя фамилия Квибелл.
– Ну конечно! – воскликнула я. – Присоединяйтесь к нашей трапезе. Могу угостить вас яйцом вкрутую и тостом с острым соусом.
– Нет, благодарю. – Квибелл содрогнулся и еще сильнее позеленел. – Вы уж меня простите, но я сразу перейду к причине своего появления...
– Сделайте милость, – пробурчал Эмерсон. – Кажется, в этом сезоне вы работаете с Питри?
– Совершенно верно.
– Но Питри сидит в Фивах.
– Он начал с Саккары. Теперь мы, несколько человек, заканчиваем там опись захоронений, – объяснил Квибелл. – Я узнал о вашем прибытии в Дахшур и позволил себе обратиться к вам за услугой. Я наслышан о врачебной деятельности миссис Эмерсон...
– Ха! – презрительно выдохнул мой дорогой супруг.
– Простите, профессор?
– Нет, ничего.
– Наверное, мне показалось... Не буду ходить вокруг да около: мы сейчас стеснены в средствах, вот я и решил попросить у миссис Эмерсон лекарство под названием ипекакана.
– Ипекакуана, – поправила я его. – Рвотный корень.
– Он самый. Большое вам спасибо.
– Какой же недуг вас скрутил? – осведомился Эмерсон со злорадной улыбкой, не делающей ему чести.
– Разве ты не видишь? Отказ от еды и специфический цвет лица мистера Квибелла – признаки проблем с пищеварением.
– Пищевое отравление! – обрадовался Эмерсон. – Правда, Квибелл? В экспедициях Питри вечно повальный понос. У этого типа манера откупорить банку, съесть половину и оставить банку в какой-нибудь загаженной могиле в надежде, что ее доедят коллеги. Смех, да и только!
– Над чем ты смеешься, Эмерсон? И что за выражения! – возмутилась я. – Как тебе не стыдно! Бедный мистер Квибелл стоит перед тобой зеленый, как гороховый стручок, а ты...
– Горох! – просиял Эмерсон. – Помню, помню, Питри – большой любитель консервированного гороха. Молодец, Пибоди!
Квибелл, несмотря на свое состояние, заступился за наставника:
– Профессор Питри вовсе не виноват. У него действительно мало денег, к тому же сам он никогда ни на что не жалуется.
– Еще бы, у него луженый желудок, как у верблюда. Не пробовали угостить его колючками? – Тут Эмерсон наконец вспомнил о приличиях. – Не обижайтесь, Квибелл, мне иногда изменяет такт. Просто я человек бесхитростный и не могу не смеяться над выходками вашего шефа.
Квибелл переводил больной взгляд с Эмерсона, как всегда подставлявшего макушку беспощадному солнцу, на меня, а с меня на Рамсеса, возившегося с кошкой.
Впрочем, недаром я говорила, что за пугающими манерами Эмерсона скрывается доброе сердце. Когда Квибелл взял у Селима бутылочку рвотного корня и кое-какие еще снадобья, Эмерсон разрешил ему заглядывать к нам по любой надобности, самолично усадил на осла и велел одному из наших людей проводить беднягу.
– Для Питри прогулка в шесть миль – сущий пустяк, – сказал он, похлопав молодого человека по спине с таким сокрушительным дружелюбием, что тот едва не выпал из седла. – Как и для меня: я хоть десять миль пройду – и не замечу. Но вы, дружище, слишком ослабли. Уверены, что не хотите немного отдохнуть? Порадуете миссис Эмерсон – она мечтает вас уложить и напичкать лекарствами.
– Очень вам благодарен, профессор, но мне надо немедленно возвращаться. Я не единственный больной в нашей экспедиции.
– Кажется, в этом году с профессором Питри работает молодая дама? – спросила я.
Квибелл покраснел, вернее, его щеки приобрели совершенно противоестественный цвет – смесь свекольного и огуречного оттенков.
– Целых три, – уточнил он. – Моя сестра и... еще две дамы. Ради нее, то есть ради них, я и пришел.
И Квибелл затрусил прочь. Приставленный к нему египтянин зашагал рядом. Когда они скрылись из виду, я повернулась к Эмерсону:
– Ему совсем худо. Наверное, мне придется побывать в Саккаре. Ведь там маются три молодые женщины...
– Не суй нос в чужие дела, Амелия! – отрезал мой великодушный супруг.
IV
Казалось бы, визит Квибелла – самое что ни на есть банальное событие. Однако оно привело к весьма драматическим последствиям. Квибелл не предполагал, что все так получится, и был поражен не меньше остальных.
Ждать последствий пришлось недолго – всего лишь до вечера.
Эмерсон твердо решил, что впредь мы будем ночевать около пирамиды. Его доводы были так убедительны, что после вечернего чая я отправилась осматривать облюбованное им углубление в скале.
В Верхнем Египте, где Нил прорубил в песчанике глубокий каньон, мертвецов издревле хоронили в стенах каньона. Если гробницу как следует вычистить, получится уютная келья. Речь идет, ясное дело, о верхних камерах гробниц, служивших часовнями. Сами захоронения производились в глубине песчаника, иногда на дне глубокой шахты. Здесь же, в. Нижнем Египте, надгробия могил чаще представляют собой так называемые мастабы, повторяющие формами каменные скамьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Я вполне могу справиться с ролью бригадира один, без Абдуллы, – недовольно возразил Рамсес. – Ему ты мог бы поручить...
– Помолчи, Рамсес, – сказала я машинально.
– Да-да, сынок, – отозвался Эмерсон. – Ступайте с Рамсесом, Немо. Он скажет вам, что делать.
– Не сомневаюсь, – пробурчал Немо.
Мне пришлось помогать Эмерсону, который занялся топографической съемкой участка. Мсье де Морган, разумеется, произвел съемку до нас, но Эмерсону компетентность главы Ведомства древностей внушает глубокие подозрения.
– Представь, Пибоди, французы даже не умеют толком считать! Хотя при их метрической системе это неудивительно.
Работа закипела. Я уже говорила, что Абдулла заткнет за пояс любого дипломированного археолога. Землекопы трудились в поте лица, поднимая густые облака пыли. Ребятня оттаскивала в сторону корзины с песком и бегом возвращалась назад. Словом, дело спорилось.
В половине десятого мы прервались, чтобы отдохнуть и перекусить. Внезапно один из землекопов с криком вскочил и замахал руками, привлекая наше внимание. С севера приближался человек – европеец, судя по одежде, но почему-то пеший.
– Проклятье! – прорычал Эмерсон. Он терпеть не может, когда его отрывают от работы. – Займись им, Пибоди. Я поклялся, что в этом сезоне наплюю на праздных туристов.
– На туриста он не похож, – возразила я. – Замечаешь, какая у него нетвердая походка? С утра во хмелю?
– Кажется, я его знаю... Не помнишь, как его зовут, Пибоди?
Теперь, вблизи, непрошеный гость показался знакомым и мне, но имя никак не вспоминалось. Это был молодой человек приятной наружности, среднего роста, худощавый. Меня испугал цвет его лица – серый, с зеленым отливом.
Он поздоровался и робко представился:
– Мы встречались в прошлом году в Каире. Моя фамилия Квибелл.
– Ну конечно! – воскликнула я. – Присоединяйтесь к нашей трапезе. Могу угостить вас яйцом вкрутую и тостом с острым соусом.
– Нет, благодарю. – Квибелл содрогнулся и еще сильнее позеленел. – Вы уж меня простите, но я сразу перейду к причине своего появления...
– Сделайте милость, – пробурчал Эмерсон. – Кажется, в этом сезоне вы работаете с Питри?
– Совершенно верно.
– Но Питри сидит в Фивах.
– Он начал с Саккары. Теперь мы, несколько человек, заканчиваем там опись захоронений, – объяснил Квибелл. – Я узнал о вашем прибытии в Дахшур и позволил себе обратиться к вам за услугой. Я наслышан о врачебной деятельности миссис Эмерсон...
– Ха! – презрительно выдохнул мой дорогой супруг.
– Простите, профессор?
– Нет, ничего.
– Наверное, мне показалось... Не буду ходить вокруг да около: мы сейчас стеснены в средствах, вот я и решил попросить у миссис Эмерсон лекарство под названием ипекакана.
– Ипекакуана, – поправила я его. – Рвотный корень.
– Он самый. Большое вам спасибо.
– Какой же недуг вас скрутил? – осведомился Эмерсон со злорадной улыбкой, не делающей ему чести.
– Разве ты не видишь? Отказ от еды и специфический цвет лица мистера Квибелла – признаки проблем с пищеварением.
– Пищевое отравление! – обрадовался Эмерсон. – Правда, Квибелл? В экспедициях Питри вечно повальный понос. У этого типа манера откупорить банку, съесть половину и оставить банку в какой-нибудь загаженной могиле в надежде, что ее доедят коллеги. Смех, да и только!
– Над чем ты смеешься, Эмерсон? И что за выражения! – возмутилась я. – Как тебе не стыдно! Бедный мистер Квибелл стоит перед тобой зеленый, как гороховый стручок, а ты...
– Горох! – просиял Эмерсон. – Помню, помню, Питри – большой любитель консервированного гороха. Молодец, Пибоди!
Квибелл, несмотря на свое состояние, заступился за наставника:
– Профессор Питри вовсе не виноват. У него действительно мало денег, к тому же сам он никогда ни на что не жалуется.
– Еще бы, у него луженый желудок, как у верблюда. Не пробовали угостить его колючками? – Тут Эмерсон наконец вспомнил о приличиях. – Не обижайтесь, Квибелл, мне иногда изменяет такт. Просто я человек бесхитростный и не могу не смеяться над выходками вашего шефа.
Квибелл переводил больной взгляд с Эмерсона, как всегда подставлявшего макушку беспощадному солнцу, на меня, а с меня на Рамсеса, возившегося с кошкой.
Впрочем, недаром я говорила, что за пугающими манерами Эмерсона скрывается доброе сердце. Когда Квибелл взял у Селима бутылочку рвотного корня и кое-какие еще снадобья, Эмерсон разрешил ему заглядывать к нам по любой надобности, самолично усадил на осла и велел одному из наших людей проводить беднягу.
– Для Питри прогулка в шесть миль – сущий пустяк, – сказал он, похлопав молодого человека по спине с таким сокрушительным дружелюбием, что тот едва не выпал из седла. – Как и для меня: я хоть десять миль пройду – и не замечу. Но вы, дружище, слишком ослабли. Уверены, что не хотите немного отдохнуть? Порадуете миссис Эмерсон – она мечтает вас уложить и напичкать лекарствами.
– Очень вам благодарен, профессор, но мне надо немедленно возвращаться. Я не единственный больной в нашей экспедиции.
– Кажется, в этом году с профессором Питри работает молодая дама? – спросила я.
Квибелл покраснел, вернее, его щеки приобрели совершенно противоестественный цвет – смесь свекольного и огуречного оттенков.
– Целых три, – уточнил он. – Моя сестра и... еще две дамы. Ради нее, то есть ради них, я и пришел.
И Квибелл затрусил прочь. Приставленный к нему египтянин зашагал рядом. Когда они скрылись из виду, я повернулась к Эмерсону:
– Ему совсем худо. Наверное, мне придется побывать в Саккаре. Ведь там маются три молодые женщины...
– Не суй нос в чужие дела, Амелия! – отрезал мой великодушный супруг.
IV
Казалось бы, визит Квибелла – самое что ни на есть банальное событие. Однако оно привело к весьма драматическим последствиям. Квибелл не предполагал, что все так получится, и был поражен не меньше остальных.
Ждать последствий пришлось недолго – всего лишь до вечера.
Эмерсон твердо решил, что впредь мы будем ночевать около пирамиды. Его доводы были так убедительны, что после вечернего чая я отправилась осматривать облюбованное им углубление в скале.
В Верхнем Египте, где Нил прорубил в песчанике глубокий каньон, мертвецов издревле хоронили в стенах каньона. Если гробницу как следует вычистить, получится уютная келья. Речь идет, ясное дело, о верхних камерах гробниц, служивших часовнями. Сами захоронения производились в глубине песчаника, иногда на дне глубокой шахты. Здесь же, в. Нижнем Египте, надгробия могил чаще представляют собой так называемые мастабы, повторяющие формами каменные скамьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80