Тогда ее маска внезапно треснула, голос женщины зазвучал точно из могилы:
— Что вы сказали?
И я, растерявшись и опьянев от дерзости, одновременно горькой и сладкой как месть, отрезал:
— Она вас там видела.
— Меня?
Это был стон. Стон загнанного зверя, в собственном логове пронзенного стрелой охотника. Она вскочила, бросилась к дверям, проверила, хорошо ли они закрыты, вернулась обратно, глядя на меня обезумевшими глазами и нервно поправляя распавшуюся прическу. И переспросила, выговаривая каждое слово:
— Алиса видела меня там?
Я упрямо подтвердил:
— Да, и это Пурвьанш ее заставил.
Она рухнула в кресло, закрыла лицо руками, но минуту спустя подняла голову и поглядела сквозь меня — так, словно меня здесь не было:
— Он заставил…
Но, овладев собой, она заговорила иначе:
— Алиса… Да что она может знать о таких вещах! Разве у нее есть опыт, чтобы судить меня? А вы, мсье, по какому праву вы рассказываете мне эту историю, потому что ведь это ложь, не так ли? Алиса ничего не знает. Она никогда не была на улице Поль-Валери. Нат никогда не привел бы ее туда! Нет, он никогда бы этого не сделал!
— Пурвьанш на все способен, — глуповато заявил я, видя, что она от меня ускользает.
— Он — гений! И если уж вы позволили себе вмешаться в мою личную жизнь, знайте, что Нат создал из меня ту личность, какой в глубине души я всегда и хотела быть! Разве он принуждал меня к этому? Я сама захотела подчиняться его законам.
Горе Алисы придало мне смелости, и я напал на эту женщину, которая уже, кажется, не сознавала, какое ужасное действие оказало на дочь зрелище ее падения.
— Закон Пурвьанша! Вы смеетесь! Подчинение… рабство… Но за какую ужасную вину вы расплачиваетесь, принимая его условия?
Погорячившись, я зашел слишком далеко. Она выпрямилась и уставилась на меня злыми глазами.
— Вы ничтожество! — бросила она мне.
Она поднялась, быстрым движением попыталась соорудить на своей голове какое-то подобие прически и смерила меня таким взглядом, будто я был настоящим подонком.
— Может, вы полагали, притащив ко мне эти сплетни, что я скажу мужу прекратить поддерживать Ната… Ошибочка, дорогуша! Что до моей дочери, пусть думает все, что угодно! Малышке пора бы немного повзрослеть!
— Вы в состоянии представить себе, какой шок пережила Алиса? — воскликнул я.
— О, — отозвалась она, — если Нат надумал поступить таким образом, значит, счел, что пришла пора поучить девчонку уму-разуму! Выслушав вас, я поняла, что вы его любимый лакей. Бедняги вы, молодые цыпляточки, с вашим жеманным ханжеством, с вашими глупенькими страхами! Вы настоящей жизни и не нюхали! Какого черта, пора выплывать на широкий простор!
Я был потрясен. Что означает для нее «настоящая жизнь» и «широкий простор», если в конце этого пути ждет смерть и разложение? Но после того как она оправилась от первого удара, который захватил ее врасплох и обнажил двуличность этой женщины, ее буржуазная натура снова взяла верх. Она вновь владела собой. Трюмы задраены. «Свистать всех наверх! Поднять паруса!» Мария-Ангелина шла в наступление, вывесив все флаги.
— Видите ли, — сказала она, — и вы, и малышка, вы оба — жертвы узости и бесплодности мысли нашей современной эпохи, изрядно поглупевшей с приходом демократии. Ваша свобода — плыть по течению. То, что вы принимаете за мораль, — всего лишь узда, надетая для того, чтобы сдерживать простой народ. Натуры, свободные от вульгарности, смеются над ней! Ну так помните мою доброту: я приглашаю вас обоих, вас и Алису, присоединиться к нам на этой пресловутой улице Поль-Валери, которая, кажется, повергает вас в такой трепет!
Она насмехалась, издеваясь над моим изумлением. Она и впрямь была истинным созданием Пурвьанша, вылепленная по его образу и подобию: такая же извращенная, изломанная и настолько же уверенная в себе, что это граничило с цинизмом. А может, Мария-Ангелина заговорила так, чтобы скрыть отчаяние, в которое погрузила ее моя новость? Я же видел, что сначала мои слова ее глубоко ранили и только потом она взяла себя в руки, спрятавшись за порочной страстью к своему любовнику. Как она может смеяться над горем Алисы? И однако, я на самом деле выслушал ее предложение, обращенное к нам с «малышкой», с этой «девчонкой», присоединиться к ним в их адских любовных играх, в которых она находила такое удовольствие. Возможно, она хватила через край в припадке гордыни, а оставшись одна, горько заплачет над руинами, оставленными в ее душе моими словами? Я счел за лучшее просто пожать плечами и удалиться. Я не создан для того, чтобы сражаться с фуриями, и уже начал упрекать себя за то, что пришел в дом Распай тайком от Алисы.
XV
Я возобновил свое учение классической филологии. Алиса в конце года блестяще выдержала экзамены и ушла с курсов Симона в Школу искусств. Мы решили не иметь больше никаких отношений с «Театром Франшиз», который готовил новую постановку «Короля Лира» и «Черной комнаты». Контракт Софи Бонэр закончился, работы для нее не было, так как театр «Комеди Франсэз» от нее отказался, и она согласилась сниматься в каком-то итальянском фильме. А семейство Распай… Алиса решила порвать с ними, что, кажется, их совсем не тронуло: отец скорее всего полагал, что содержание, ежемесячно выделяемое им своей дочери, вполне могло заменить его присутствие. Что же до матери… Мы не осмеливались даже думать об этом.
Как-то вечером, в мае, в нашу дверь постучали. Алиса пошла открыть. К нашему изумлению, это был Пурвьанш. На мгновение моя подружка лишилась дара речи — будто увидела привидение, или, скорее, дьявола во плоти, потом бросилась в нашу спальню, оставив меня с ним наедине.
— Что ж, — произнес он с напускным добродушием, — ну и любезный же прием! Вижу, что голубки по-прежнему нежно воркуют? Ты поэтому больше не появляешься в театре?
— Вы прекрасно знаете причину! — ответил я ледяным тоном.
Он сел лицом ко мне, хотя я и не подумал предложить ему стул, потом снова заговорил:
— Моя версия «Короля Лира» продвигается как нельзя лучше. Я мог бы уважить твои чувства, но баста! Мсье предпочитает перечитывать классиков, сверяясь с учебником идеальных кретинов.
— Послушайте, — воскликнул я, — мы больше не желаем иметь с вами ничего общего!
— Фьють! Я слишком тебя уважаю, чтобы бросить в жертву тупой заурядности! Тебе еще нет двадцати двух, а ты живешь как крыса, зарывшаяся в заплесневелый сыр! На кого ты похож! Ты дудел в уши Марии-Серафины какой-то высокопарный вздор в стиле Армии Спасения, хотя она только и мечтает о том, чтобы погрузиться в «дьявольское болото»! Это смехотворно! Старомодно! Так пошло и плоско! Лучше бы ты занялся изучением собственных низменных инстинктов и извлек из этого великолепную роль для твоей пьесы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Что вы сказали?
И я, растерявшись и опьянев от дерзости, одновременно горькой и сладкой как месть, отрезал:
— Она вас там видела.
— Меня?
Это был стон. Стон загнанного зверя, в собственном логове пронзенного стрелой охотника. Она вскочила, бросилась к дверям, проверила, хорошо ли они закрыты, вернулась обратно, глядя на меня обезумевшими глазами и нервно поправляя распавшуюся прическу. И переспросила, выговаривая каждое слово:
— Алиса видела меня там?
Я упрямо подтвердил:
— Да, и это Пурвьанш ее заставил.
Она рухнула в кресло, закрыла лицо руками, но минуту спустя подняла голову и поглядела сквозь меня — так, словно меня здесь не было:
— Он заставил…
Но, овладев собой, она заговорила иначе:
— Алиса… Да что она может знать о таких вещах! Разве у нее есть опыт, чтобы судить меня? А вы, мсье, по какому праву вы рассказываете мне эту историю, потому что ведь это ложь, не так ли? Алиса ничего не знает. Она никогда не была на улице Поль-Валери. Нат никогда не привел бы ее туда! Нет, он никогда бы этого не сделал!
— Пурвьанш на все способен, — глуповато заявил я, видя, что она от меня ускользает.
— Он — гений! И если уж вы позволили себе вмешаться в мою личную жизнь, знайте, что Нат создал из меня ту личность, какой в глубине души я всегда и хотела быть! Разве он принуждал меня к этому? Я сама захотела подчиняться его законам.
Горе Алисы придало мне смелости, и я напал на эту женщину, которая уже, кажется, не сознавала, какое ужасное действие оказало на дочь зрелище ее падения.
— Закон Пурвьанша! Вы смеетесь! Подчинение… рабство… Но за какую ужасную вину вы расплачиваетесь, принимая его условия?
Погорячившись, я зашел слишком далеко. Она выпрямилась и уставилась на меня злыми глазами.
— Вы ничтожество! — бросила она мне.
Она поднялась, быстрым движением попыталась соорудить на своей голове какое-то подобие прически и смерила меня таким взглядом, будто я был настоящим подонком.
— Может, вы полагали, притащив ко мне эти сплетни, что я скажу мужу прекратить поддерживать Ната… Ошибочка, дорогуша! Что до моей дочери, пусть думает все, что угодно! Малышке пора бы немного повзрослеть!
— Вы в состоянии представить себе, какой шок пережила Алиса? — воскликнул я.
— О, — отозвалась она, — если Нат надумал поступить таким образом, значит, счел, что пришла пора поучить девчонку уму-разуму! Выслушав вас, я поняла, что вы его любимый лакей. Бедняги вы, молодые цыпляточки, с вашим жеманным ханжеством, с вашими глупенькими страхами! Вы настоящей жизни и не нюхали! Какого черта, пора выплывать на широкий простор!
Я был потрясен. Что означает для нее «настоящая жизнь» и «широкий простор», если в конце этого пути ждет смерть и разложение? Но после того как она оправилась от первого удара, который захватил ее врасплох и обнажил двуличность этой женщины, ее буржуазная натура снова взяла верх. Она вновь владела собой. Трюмы задраены. «Свистать всех наверх! Поднять паруса!» Мария-Ангелина шла в наступление, вывесив все флаги.
— Видите ли, — сказала она, — и вы, и малышка, вы оба — жертвы узости и бесплодности мысли нашей современной эпохи, изрядно поглупевшей с приходом демократии. Ваша свобода — плыть по течению. То, что вы принимаете за мораль, — всего лишь узда, надетая для того, чтобы сдерживать простой народ. Натуры, свободные от вульгарности, смеются над ней! Ну так помните мою доброту: я приглашаю вас обоих, вас и Алису, присоединиться к нам на этой пресловутой улице Поль-Валери, которая, кажется, повергает вас в такой трепет!
Она насмехалась, издеваясь над моим изумлением. Она и впрямь была истинным созданием Пурвьанша, вылепленная по его образу и подобию: такая же извращенная, изломанная и настолько же уверенная в себе, что это граничило с цинизмом. А может, Мария-Ангелина заговорила так, чтобы скрыть отчаяние, в которое погрузила ее моя новость? Я же видел, что сначала мои слова ее глубоко ранили и только потом она взяла себя в руки, спрятавшись за порочной страстью к своему любовнику. Как она может смеяться над горем Алисы? И однако, я на самом деле выслушал ее предложение, обращенное к нам с «малышкой», с этой «девчонкой», присоединиться к ним в их адских любовных играх, в которых она находила такое удовольствие. Возможно, она хватила через край в припадке гордыни, а оставшись одна, горько заплачет над руинами, оставленными в ее душе моими словами? Я счел за лучшее просто пожать плечами и удалиться. Я не создан для того, чтобы сражаться с фуриями, и уже начал упрекать себя за то, что пришел в дом Распай тайком от Алисы.
XV
Я возобновил свое учение классической филологии. Алиса в конце года блестяще выдержала экзамены и ушла с курсов Симона в Школу искусств. Мы решили не иметь больше никаких отношений с «Театром Франшиз», который готовил новую постановку «Короля Лира» и «Черной комнаты». Контракт Софи Бонэр закончился, работы для нее не было, так как театр «Комеди Франсэз» от нее отказался, и она согласилась сниматься в каком-то итальянском фильме. А семейство Распай… Алиса решила порвать с ними, что, кажется, их совсем не тронуло: отец скорее всего полагал, что содержание, ежемесячно выделяемое им своей дочери, вполне могло заменить его присутствие. Что же до матери… Мы не осмеливались даже думать об этом.
Как-то вечером, в мае, в нашу дверь постучали. Алиса пошла открыть. К нашему изумлению, это был Пурвьанш. На мгновение моя подружка лишилась дара речи — будто увидела привидение, или, скорее, дьявола во плоти, потом бросилась в нашу спальню, оставив меня с ним наедине.
— Что ж, — произнес он с напускным добродушием, — ну и любезный же прием! Вижу, что голубки по-прежнему нежно воркуют? Ты поэтому больше не появляешься в театре?
— Вы прекрасно знаете причину! — ответил я ледяным тоном.
Он сел лицом ко мне, хотя я и не подумал предложить ему стул, потом снова заговорил:
— Моя версия «Короля Лира» продвигается как нельзя лучше. Я мог бы уважить твои чувства, но баста! Мсье предпочитает перечитывать классиков, сверяясь с учебником идеальных кретинов.
— Послушайте, — воскликнул я, — мы больше не желаем иметь с вами ничего общего!
— Фьють! Я слишком тебя уважаю, чтобы бросить в жертву тупой заурядности! Тебе еще нет двадцати двух, а ты живешь как крыса, зарывшаяся в заплесневелый сыр! На кого ты похож! Ты дудел в уши Марии-Серафины какой-то высокопарный вздор в стиле Армии Спасения, хотя она только и мечтает о том, чтобы погрузиться в «дьявольское болото»! Это смехотворно! Старомодно! Так пошло и плоско! Лучше бы ты занялся изучением собственных низменных инстинктов и извлек из этого великолепную роль для твоей пьесы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40