Мы были околдованы, но и не подозревали об этом.
VIII
Накануне генеральной репетиции «Черной комнаты» опять появилась Даниель Фромантен. Она вспомнила о наших встречах в кафе «Селект» и застала меня там с Алисой. Она страшно изменилась. Это была уже не та чудесная беззаботная подружка, которую я когда-то знал и которая, в общем, заставила меня стать ее любовником, а потом бросила ради Пурвьанша. На ее лицо упала густая тень. Глаза бессмысленно блуждали, отыскивая реальность, которая теперь от нее ускользала. Она стала наркоманкой.
Я не видел ее после того, как Нат ее оставил. И не знал, как прошел их разрыв. Я подозревал, что наш режиссер не стал украшать его ненужными побрякушками, чтобы не разыгрывать второй акт, выпроваживая девушку, словно служанку Азорину у Жана Жене. Быть может, он даже воспользовался им как дешевой возможностью выказать свою жестокость. И тем не менее я ошибался. Пурвьанш действовал с искусством законченного интригана, точно ему мало было просто покончить с этим коротким приключением, а надо было использовать этот эпизод и поэкспериментировать с ним, чтобы извлечь из него новые источники для своей комедии.
Даниель бросилась в его объятия. Для него это было совершенно нестерпимо. Добыча оказалась слишком легкой. Изгнав Альберту с ее разрушенным миром, эта студенточка, эта «блондиночка», могла принести ему лишь глоток свежего воздуха, что было совершенно недостаточно для удовлетворения его извращенного разума. Тогда-то я понял, что у Ната все, что касается секса, происходило почти исключительно в голове. Если телесное не проникало в его планы, в его сознание, оно для него ничего не значило. Вокруг постели у него возникал целый театр, сопровождаемый сонмом призраков, которые возбуждали его воображение гораздо больше, чем прикосновение к коже очередной жертвы. Естественное вожделение было интересно ему постольку, поскольку предоставляло в его полное распоряжение существа, способные реализовывать его фантастические галлюцинации.
Даниель простодушно доверилась этой ужасной машине, убедив себя в том, что, потакая прихотям своего принца, она завладеет его королевством. Но это были вовсе не прихоти, а пороки и какое-то особенное, искаженное состояние мозга, использующего живых людей лишь для того, чтобы низвести их до положения вещи. Вот почему, взобравшись на вершину этого холма, молоденькая неопытная студентка позволила довести себя до той точки, откуда уже нет возврата и остается только одно — падение в леденящую пустоту.
Тут не должно быть ошибки! Я не имею в виду хлыст или наручники! Пурвьанш манипулировал другим оружием — более изощренным и более опасным. Жертву в его сети завлекал своеобразный шантаж чувств, и сети эти были тем опаснее оттого, что сам он никаких чувств ни к кому не испытывал. Завязнув в шарме Ната, как муха в паутине, Даниель уже не могла сопротивляться, и пленницу тянуло к нему все больше. Она думала, что освобождается от оков, но в действительности только погружалась в еще более глубокую пропасть, а когда отпирались двери спасения, за ними обнаруживался лишь бесконечно длинный лабиринт.
Так мало-помалу Даниель утрачивала осознание сути вещей и прежде всего осознание собственной индивидуальности. И в самом деле, кем же она была? Девицей, которую Нат таскал за собой повсюду, ни с кем ее не знакомя, и у которой не было даже права заглядывать в театр во время его репетиций. Но ей хватало и этого. Для нее это много значило, ведь она была той, кого он избрал с первого взгляда. Ей казалось, что члены его театрального кружка завидуют ей, любимой вещи их господина, потому что в ее сознании царил лишь один господин, за которым шла сложная иерархия слуг, самое последнее место на последней ступеньке которой занимал я. В общем, я оказался той самой ступенькой, которая позволила ей достичь единственно приемлемого для нее счастья — краткого взгляда, брошенного Пурвьаншем в ее сторону.
Второй марионеткой в этом театре теней была мать Алисы, та самая Мария-Ангелина, которую Нат познакомил с Даниель, чтобы встреча обеих женщин породила сюжет его новой пьесы. Он дал понять супруге банкира, что собирается бросить ее ради студентки, а той — что предпочел ей опытную буржуазку, знающую толк в любви. Они боролись друг с другом, но в конце концов оказались в одной постели, хотя ни та, ни другая не имела вкуса к таким вещам. Но чего бы они ни сделали, лишь бы понравиться мужчине — тому, кто, как им казалось, наполнял их жизнь таким смыслом?
Потом Пурвьанш устал от этого. Он отверг Даниель, заявив, что уже исчерпал все ее скудные возможности. Говоря по правде, он терял вкус к игре, как только несчастная переставала ему сопротивляться. Ему нужны были слезы или хотя бы робость, для того чтобы борьба заключала в себе какую-нибудь ценность.
Эти откровения смутили и напугали Алису. Она увидела в них бредни брошенной женщины, избыток извращенного воображения которой подстегивался наркотиком. Мог ли я объяснить ей, откуда взялась в Даниель та испорченность, которую Алиса не могла в ней принять? Ведь Пурвьанш был для нее исключительным существом, одаренным многими достоинствами. Из этого темного колодца ей в глаза бил ярчайший свет. Она даже не подозревала, что именно он, перестав быть любовником, сделался палачом Даниель и подтолкнул ее к кокаину. Словно паук, сосущий кровь своей жертвы, Нат опустошил душу Даниель, уничтожив ее собственную личность. И взамен души вдохнул в эту пустую оболочку жажду наркотика. Все, что от нее осталось, — зомби, сидящий сейчас в том кафе, где мы когда-то так любили встречаться: она была способна лишь бормотать что-то невразумительное и не могла выбраться из зыбучего песка, который ее неумолимо затягивал.
По крайней мере Даниель нашла в себе силы прийти ко мне, так же как это сделала болгарка перед самым концом. С моей помощью обе они еще раз обращались к Пурвьаншу, как будто я мог стать последним мостиком между отчаянием и обрывками надежды, за которые они еще цеплялись. Но что я мог сделать? Отвезти ее в ближайшую больницу? Так мы и сделали, я и Алиса, чувствуя при этом, что просто трусливо пошли на поводу у здравого смысла.
Тем не менее моя подружка была задета откровениями Даниель о своей матери, и гораздо более, чем хотела это показать. Она старалась уменьшить значение этих слов, притворяясь, что не верит измышлениям наркоманки. И все же она была вынуждена признать, что Пурвьанш и Мария-Ангелина как-то связаны, ведь ее двойное имя — слишком большая редкость, чтобы можно было ошибиться. Разумеется, не в характере этой девушки было усложнять себе жизнь, пережевывая досужие сплетни, но ситуация ее встревожила.
— Ты в самом деле думаешь, что у Ната может быть связь с моей матерью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
VIII
Накануне генеральной репетиции «Черной комнаты» опять появилась Даниель Фромантен. Она вспомнила о наших встречах в кафе «Селект» и застала меня там с Алисой. Она страшно изменилась. Это была уже не та чудесная беззаботная подружка, которую я когда-то знал и которая, в общем, заставила меня стать ее любовником, а потом бросила ради Пурвьанша. На ее лицо упала густая тень. Глаза бессмысленно блуждали, отыскивая реальность, которая теперь от нее ускользала. Она стала наркоманкой.
Я не видел ее после того, как Нат ее оставил. И не знал, как прошел их разрыв. Я подозревал, что наш режиссер не стал украшать его ненужными побрякушками, чтобы не разыгрывать второй акт, выпроваживая девушку, словно служанку Азорину у Жана Жене. Быть может, он даже воспользовался им как дешевой возможностью выказать свою жестокость. И тем не менее я ошибался. Пурвьанш действовал с искусством законченного интригана, точно ему мало было просто покончить с этим коротким приключением, а надо было использовать этот эпизод и поэкспериментировать с ним, чтобы извлечь из него новые источники для своей комедии.
Даниель бросилась в его объятия. Для него это было совершенно нестерпимо. Добыча оказалась слишком легкой. Изгнав Альберту с ее разрушенным миром, эта студенточка, эта «блондиночка», могла принести ему лишь глоток свежего воздуха, что было совершенно недостаточно для удовлетворения его извращенного разума. Тогда-то я понял, что у Ната все, что касается секса, происходило почти исключительно в голове. Если телесное не проникало в его планы, в его сознание, оно для него ничего не значило. Вокруг постели у него возникал целый театр, сопровождаемый сонмом призраков, которые возбуждали его воображение гораздо больше, чем прикосновение к коже очередной жертвы. Естественное вожделение было интересно ему постольку, поскольку предоставляло в его полное распоряжение существа, способные реализовывать его фантастические галлюцинации.
Даниель простодушно доверилась этой ужасной машине, убедив себя в том, что, потакая прихотям своего принца, она завладеет его королевством. Но это были вовсе не прихоти, а пороки и какое-то особенное, искаженное состояние мозга, использующего живых людей лишь для того, чтобы низвести их до положения вещи. Вот почему, взобравшись на вершину этого холма, молоденькая неопытная студентка позволила довести себя до той точки, откуда уже нет возврата и остается только одно — падение в леденящую пустоту.
Тут не должно быть ошибки! Я не имею в виду хлыст или наручники! Пурвьанш манипулировал другим оружием — более изощренным и более опасным. Жертву в его сети завлекал своеобразный шантаж чувств, и сети эти были тем опаснее оттого, что сам он никаких чувств ни к кому не испытывал. Завязнув в шарме Ната, как муха в паутине, Даниель уже не могла сопротивляться, и пленницу тянуло к нему все больше. Она думала, что освобождается от оков, но в действительности только погружалась в еще более глубокую пропасть, а когда отпирались двери спасения, за ними обнаруживался лишь бесконечно длинный лабиринт.
Так мало-помалу Даниель утрачивала осознание сути вещей и прежде всего осознание собственной индивидуальности. И в самом деле, кем же она была? Девицей, которую Нат таскал за собой повсюду, ни с кем ее не знакомя, и у которой не было даже права заглядывать в театр во время его репетиций. Но ей хватало и этого. Для нее это много значило, ведь она была той, кого он избрал с первого взгляда. Ей казалось, что члены его театрального кружка завидуют ей, любимой вещи их господина, потому что в ее сознании царил лишь один господин, за которым шла сложная иерархия слуг, самое последнее место на последней ступеньке которой занимал я. В общем, я оказался той самой ступенькой, которая позволила ей достичь единственно приемлемого для нее счастья — краткого взгляда, брошенного Пурвьаншем в ее сторону.
Второй марионеткой в этом театре теней была мать Алисы, та самая Мария-Ангелина, которую Нат познакомил с Даниель, чтобы встреча обеих женщин породила сюжет его новой пьесы. Он дал понять супруге банкира, что собирается бросить ее ради студентки, а той — что предпочел ей опытную буржуазку, знающую толк в любви. Они боролись друг с другом, но в конце концов оказались в одной постели, хотя ни та, ни другая не имела вкуса к таким вещам. Но чего бы они ни сделали, лишь бы понравиться мужчине — тому, кто, как им казалось, наполнял их жизнь таким смыслом?
Потом Пурвьанш устал от этого. Он отверг Даниель, заявив, что уже исчерпал все ее скудные возможности. Говоря по правде, он терял вкус к игре, как только несчастная переставала ему сопротивляться. Ему нужны были слезы или хотя бы робость, для того чтобы борьба заключала в себе какую-нибудь ценность.
Эти откровения смутили и напугали Алису. Она увидела в них бредни брошенной женщины, избыток извращенного воображения которой подстегивался наркотиком. Мог ли я объяснить ей, откуда взялась в Даниель та испорченность, которую Алиса не могла в ней принять? Ведь Пурвьанш был для нее исключительным существом, одаренным многими достоинствами. Из этого темного колодца ей в глаза бил ярчайший свет. Она даже не подозревала, что именно он, перестав быть любовником, сделался палачом Даниель и подтолкнул ее к кокаину. Словно паук, сосущий кровь своей жертвы, Нат опустошил душу Даниель, уничтожив ее собственную личность. И взамен души вдохнул в эту пустую оболочку жажду наркотика. Все, что от нее осталось, — зомби, сидящий сейчас в том кафе, где мы когда-то так любили встречаться: она была способна лишь бормотать что-то невразумительное и не могла выбраться из зыбучего песка, который ее неумолимо затягивал.
По крайней мере Даниель нашла в себе силы прийти ко мне, так же как это сделала болгарка перед самым концом. С моей помощью обе они еще раз обращались к Пурвьаншу, как будто я мог стать последним мостиком между отчаянием и обрывками надежды, за которые они еще цеплялись. Но что я мог сделать? Отвезти ее в ближайшую больницу? Так мы и сделали, я и Алиса, чувствуя при этом, что просто трусливо пошли на поводу у здравого смысла.
Тем не менее моя подружка была задета откровениями Даниель о своей матери, и гораздо более, чем хотела это показать. Она старалась уменьшить значение этих слов, притворяясь, что не верит измышлениям наркоманки. И все же она была вынуждена признать, что Пурвьанш и Мария-Ангелина как-то связаны, ведь ее двойное имя — слишком большая редкость, чтобы можно было ошибиться. Разумеется, не в характере этой девушки было усложнять себе жизнь, пережевывая досужие сплетни, но ситуация ее встревожила.
— Ты в самом деле думаешь, что у Ната может быть связь с моей матерью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40