Итак, он вернулся той же дорогой, которую уже прошел предыдущей ночью: перелез через решетчатые ворота, пересек двор, проник в здание, где его держали пленником. Вчера он бежал, чтобы вернуться к жизни и встретил смерть. Сегодня он возвращался туда, чтобы лечь со смертью, которая выведет его к жизни. Его дух, приученный к толкованию знаков, увидел в этой эквилибристике луч надежды.
Итак, на ощупь, в темноте, он посчитал поставленные в ряд гробы и, досчитав до двадцать седьмого, смог убедиться, что он пуст. Он вытянулся в нем без страха, несмотря на близкое соседство с обитателями других гробов, и закрыл крышку, повернув ее вокруг вертикальной оси. В стенках гроба были просверлены отверстия, чтобы он мог дышать. Невероятно усталый после нескончаемых последних часов, которые ему довелось прожить, он уснул. В полночь пришли забрать гробы, погрузив их на три телеги для перевозки сена. Бальтазар все спал. Телеги с грохотом дотащились до северных ворот и выехали за пределы города. Бальтазар и дальше спал. Наконец добрались до кладбища, где была вырыта большая общая могила, и опустили в нее гробы. Бальтазар спал все крепче и крепче.
И тогда случилось нечто необыкновенное. В свете факелов, освещавших мрачное зрелище, появилась женщина, похожая на безумную, которая кричала:
– Мой мальчик не умер! Мой мальчик не умер!
И прежде чем ее успели остановить, она прыгнула в яму. Там она стала что-то быстро искать среди гробов, узнала один из них по какому-то особому знаку и постучала кулаками по крышке, которая от этих ударов повернулась вокруг вертикальной оси. Зрители в ужасе отпрянули. Женщина наклонилась и подняла юношу, потом сжала его в объятьях, крича нечеловеческим голосом:
– Он жив! Он жив!
И действительно, этот юноша был жив, ибо то был не кто иной, как Бальтазар Кобер. Но все, кто наблюдал эту душераздирающую сцену, не спрашивали себя, что же в самом деле произошло. Они помогли женщине выбраться из могилы со своим воскресшим сыном. Последнего положили на траву и увидели, что он дышит и даже храпит на славу.
– Проснись! – сказала женщина, тряся его.
И Бальтазар наконец открыл глаза.
Тогда, то ли объятые суеверным ужасом, то ли неожиданно вспомнив, что воскресший мальчик может заразить их тифом, присутствующие побросали факелы и лопаты и со всех ног бросились наутек в окружающую ночную тьму.
– Быстрее! – воскликнула женщина, продолжая трясти Бальтазара, который снова уснул. – Конь тебя ждет. Быстрее!
Студент поднялся и, очнувшись, поблагодарил свою сообщницу, подбежал к лошади, вскочил на нее верхом и умчался в направлении Бамберга, куда прибыл на рассвете следующего дня.
Он немного побродил в поисках дома Иуды Когана и в конце концов нашел его благодаря фонтану, который возвышался рядом. Этот фонтан заинтересовал его еще тогда, когда они были здесь в первый раз, так как он изображал женщину, держащую в обеих руках по подсвечнику с тройной развилкой, причем вода изливалась из ее рта и сосков. Иуда Коган узнал студента сразу, несмотря на то, что он страшно похудел, и принял его в своем личном кабинете. Бальтазар рассказал ему, что случилось, приведя каббалиста в ужас.
– Надо спасти Каммершульце и Циммерманна! Конечно! Конечно! – сказал Иуда Коган, – И для этого нужно будет обратиться к очень влиятельным лицам. Похоже, мы вернулись к безумию прошлых столетий. К счастью, этот Шедель – любитель искусства. Он льстит себя надеждой собрать коллекцию, которая превзошла бы коллекцию Виттельсбаха из Баварии. Надежда, конечно, тщетная, но он в это верит… Поэтому, нам, возможно, удастся использовать его тщеславие, чтобы выкупить на свободу наших друзей.
– А как это можно сделать? – спросил Бальтазар, не скрывая своего удивления. – Ректор на них страшно зол. К тому же дело сейчас передают в светский суд.
Дом Иуды Когана был обставлен очень просто, но имел такие размеры, что в нем поместился бы целый эскадрон. Во время своего первого пребывания здесь студент не обратил внимания на то, с каким интересом отнесся к нему хозяин дома, так как тогда все внимание Бальтазара было поглощено общением с Каммершульце. Но на этот раз, когда Коган поинтересовался, как продвигаются его познания в древнееврейском языке, каковы его успехи в изучении теологии, он понял, что этот человек к нему искренне расположен. Впрочем, после того как Бальтазар утолил свой голод, помылся – в чем он имел большую потребность! – оделся в новую одежду, которую дал ему Иуда Коган, он так внешне изменился, что через неделю после его приезда в Бамберг, никто не узнал бы Кобера-сына в этом молодом человеке, красивом, как принц…
План, согласно которому собирался действовать каббалист, состоял в следующем: ректор Шедель давно интересовался картиной Дюрера «Геракл и птицы Стимфала», но эту же картину горел желанием приобрести Вильгельм Пятый, король Баварский. В данный момент она была собственностью некоего Авраама Курского, бамбергского банкира, близкого друга и бывшего однокашника Иуды Когана. Авраам пообещает отдать предпочтение Шеделю при условии, что тот тайно прикажет освободить Каммершульце и Циммерманна.
Итак, в начале марта банкир Курский отправил письмо ректору, сообщая, что, как и было ему обещано, он ставит его в известность, что вскоре продаст картину, но «к несчастию, почти не приходится сомневаться в том, что самое совершенное произведение нюрнбергского живописца не вернется в его родной город, так как полотно желает приобрести другой покупатель, которому почти невозможно будет отказать». Ректор встревожился и ответил, что он также хочет купить упоминаемый шедевр и не отступит ни перед какими трудностями, чтобы родной город Дюрера смог получить обратно этого «Геракла», «один из символов своей славы». На это послание банкир Курский ответил следующим письмом, сообщив, что посланцы баварского монарха собираются в Бамберг – договориться о приобретении картины. Шедель даже подпрыгнул от возмущения. С какой это стати католики претендуют стать хозяевами великого произведения знаменитого нюрнбергского мастера! И на следующий день он самолично отправился к Аврааму Курскому.
– Этого «Геракла» я привез из Шлейсгейма, где его предложили мне в обмен на некоторые мелкие услуги, – начал банкир. – Известны немногие картины Дюрера на мифологические сюжеты, и это одна из причин, почему моя так высоко ценится. С другой стороны, я осмелюсь предположить, что этот Геракл, стреляющий из лука в чудовищных птиц, может быть отождествлен с Христом, побеждающим чудищ, которые отравляют источник веры…
– Возможно, – сказал ректор, явно не желая разговаривать на подобную тему с евреем. – Но скажите мне наконец, банкир Курский, какую цену предлагает вам Виттельсбах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Итак, на ощупь, в темноте, он посчитал поставленные в ряд гробы и, досчитав до двадцать седьмого, смог убедиться, что он пуст. Он вытянулся в нем без страха, несмотря на близкое соседство с обитателями других гробов, и закрыл крышку, повернув ее вокруг вертикальной оси. В стенках гроба были просверлены отверстия, чтобы он мог дышать. Невероятно усталый после нескончаемых последних часов, которые ему довелось прожить, он уснул. В полночь пришли забрать гробы, погрузив их на три телеги для перевозки сена. Бальтазар все спал. Телеги с грохотом дотащились до северных ворот и выехали за пределы города. Бальтазар и дальше спал. Наконец добрались до кладбища, где была вырыта большая общая могила, и опустили в нее гробы. Бальтазар спал все крепче и крепче.
И тогда случилось нечто необыкновенное. В свете факелов, освещавших мрачное зрелище, появилась женщина, похожая на безумную, которая кричала:
– Мой мальчик не умер! Мой мальчик не умер!
И прежде чем ее успели остановить, она прыгнула в яму. Там она стала что-то быстро искать среди гробов, узнала один из них по какому-то особому знаку и постучала кулаками по крышке, которая от этих ударов повернулась вокруг вертикальной оси. Зрители в ужасе отпрянули. Женщина наклонилась и подняла юношу, потом сжала его в объятьях, крича нечеловеческим голосом:
– Он жив! Он жив!
И действительно, этот юноша был жив, ибо то был не кто иной, как Бальтазар Кобер. Но все, кто наблюдал эту душераздирающую сцену, не спрашивали себя, что же в самом деле произошло. Они помогли женщине выбраться из могилы со своим воскресшим сыном. Последнего положили на траву и увидели, что он дышит и даже храпит на славу.
– Проснись! – сказала женщина, тряся его.
И Бальтазар наконец открыл глаза.
Тогда, то ли объятые суеверным ужасом, то ли неожиданно вспомнив, что воскресший мальчик может заразить их тифом, присутствующие побросали факелы и лопаты и со всех ног бросились наутек в окружающую ночную тьму.
– Быстрее! – воскликнула женщина, продолжая трясти Бальтазара, который снова уснул. – Конь тебя ждет. Быстрее!
Студент поднялся и, очнувшись, поблагодарил свою сообщницу, подбежал к лошади, вскочил на нее верхом и умчался в направлении Бамберга, куда прибыл на рассвете следующего дня.
Он немного побродил в поисках дома Иуды Когана и в конце концов нашел его благодаря фонтану, который возвышался рядом. Этот фонтан заинтересовал его еще тогда, когда они были здесь в первый раз, так как он изображал женщину, держащую в обеих руках по подсвечнику с тройной развилкой, причем вода изливалась из ее рта и сосков. Иуда Коган узнал студента сразу, несмотря на то, что он страшно похудел, и принял его в своем личном кабинете. Бальтазар рассказал ему, что случилось, приведя каббалиста в ужас.
– Надо спасти Каммершульце и Циммерманна! Конечно! Конечно! – сказал Иуда Коган, – И для этого нужно будет обратиться к очень влиятельным лицам. Похоже, мы вернулись к безумию прошлых столетий. К счастью, этот Шедель – любитель искусства. Он льстит себя надеждой собрать коллекцию, которая превзошла бы коллекцию Виттельсбаха из Баварии. Надежда, конечно, тщетная, но он в это верит… Поэтому, нам, возможно, удастся использовать его тщеславие, чтобы выкупить на свободу наших друзей.
– А как это можно сделать? – спросил Бальтазар, не скрывая своего удивления. – Ректор на них страшно зол. К тому же дело сейчас передают в светский суд.
Дом Иуды Когана был обставлен очень просто, но имел такие размеры, что в нем поместился бы целый эскадрон. Во время своего первого пребывания здесь студент не обратил внимания на то, с каким интересом отнесся к нему хозяин дома, так как тогда все внимание Бальтазара было поглощено общением с Каммершульце. Но на этот раз, когда Коган поинтересовался, как продвигаются его познания в древнееврейском языке, каковы его успехи в изучении теологии, он понял, что этот человек к нему искренне расположен. Впрочем, после того как Бальтазар утолил свой голод, помылся – в чем он имел большую потребность! – оделся в новую одежду, которую дал ему Иуда Коган, он так внешне изменился, что через неделю после его приезда в Бамберг, никто не узнал бы Кобера-сына в этом молодом человеке, красивом, как принц…
План, согласно которому собирался действовать каббалист, состоял в следующем: ректор Шедель давно интересовался картиной Дюрера «Геракл и птицы Стимфала», но эту же картину горел желанием приобрести Вильгельм Пятый, король Баварский. В данный момент она была собственностью некоего Авраама Курского, бамбергского банкира, близкого друга и бывшего однокашника Иуды Когана. Авраам пообещает отдать предпочтение Шеделю при условии, что тот тайно прикажет освободить Каммершульце и Циммерманна.
Итак, в начале марта банкир Курский отправил письмо ректору, сообщая, что, как и было ему обещано, он ставит его в известность, что вскоре продаст картину, но «к несчастию, почти не приходится сомневаться в том, что самое совершенное произведение нюрнбергского живописца не вернется в его родной город, так как полотно желает приобрести другой покупатель, которому почти невозможно будет отказать». Ректор встревожился и ответил, что он также хочет купить упоминаемый шедевр и не отступит ни перед какими трудностями, чтобы родной город Дюрера смог получить обратно этого «Геракла», «один из символов своей славы». На это послание банкир Курский ответил следующим письмом, сообщив, что посланцы баварского монарха собираются в Бамберг – договориться о приобретении картины. Шедель даже подпрыгнул от возмущения. С какой это стати католики претендуют стать хозяевами великого произведения знаменитого нюрнбергского мастера! И на следующий день он самолично отправился к Аврааму Курскому.
– Этого «Геракла» я привез из Шлейсгейма, где его предложили мне в обмен на некоторые мелкие услуги, – начал банкир. – Известны немногие картины Дюрера на мифологические сюжеты, и это одна из причин, почему моя так высоко ценится. С другой стороны, я осмелюсь предположить, что этот Геракл, стреляющий из лука в чудовищных птиц, может быть отождествлен с Христом, побеждающим чудищ, которые отравляют источник веры…
– Возможно, – сказал ректор, явно не желая разговаривать на подобную тему с евреем. – Но скажите мне наконец, банкир Курский, какую цену предлагает вам Виттельсбах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55