В свою очередь я перехватил Палле Хансена, который приготовился прыгнуть на пирс.
– Поможешь мне с беседкой? Палле кивнул:
– Конечно. Скажу Христиану, чтобы тоже остался.
– Отлично.
– А как с обедом?
– Поедим здесь, в яхт-клубе. Билл платит. Лицо Палле осветилось истинно датской улыбкой.
– Так, может быть, и стаканчик пропустим? Не мешает после такой переделки.
– Неплохая идея, – улыбнулся я.
Отчего не согрешить, когда нет надзора. Над левым глазом Палле еще виднелся косой шрам от шкота, который хлестнул его во время нашей первой тренировки в Марстранде. Из-за моей оплошности. Когда это было? Сто лет назад…
Коренастый крепыш подмигнул мне и поспешил вдогонку за своим соотечественником и лучшим другом Христианом, чтобы посвятить его в наши планы. Беседка требовала еще одной пары рук.
Несколько минут прерывистого подъема, и я очутился у верхних краспиц, где спинакер-фал через легкий шкив проводился на мачту. Сверху мои товарищи казались карликами. Я увидел, что в кровле роскошного клубного здания Ньюпортского яхт-клуба недостает десятка черепиц. Ветер норовил сорвать с меня одежду.
– Освободите фал!..– крикнул я вниз.
– О'кей!..
Христиан снял спинакер-фал с лебедки, и я потянул вверх крепкий, девятнадцатипрядный трос. Посмотрел: ясно, не выдержал сплесень. Я обмотал трос вокруг ноги.
– Опускайте помалу!
Спуск прошел ровнее, чем подъем. Я тянул фал за собой под тихое поскрипывание шкива.
Вместе мы осмотрели растрепанный конец.
– Трос нигде не лопнул… – определил Христиан.
– Видимо, сплесень был никудышный, – заключил я не совсем уверенно.
– Похоже на то… – согласился Палле.
– Что толку стоять здесь и таращиться, – сказал Христиан. – Работа выполнена, пошли лучше обедать, господа.
Дельное предложение.
Устранять неисправность тоже было поручено мне. Билл полагался на мое умение сращивать тросы.
Я достал из моей сумки с инструментом стальную свайку и большую лупу. С увеличительным стеклом легче делать сплесень. Медленно вращая трос, я рассматривал его конец.
Под лупой пряди казались толщиной в палец.
Что такое?.. Я поднес лупу ближе. Не может быть… Стальной трос явно был поврежден. Несколько прядей сплющены каким-то инструментом. И по клетчатым отметинам я без труда опознал его: плоскогубцы.
Следы от плоскогубцев?
Невероятно. Здесь? Каким образом?
Вывод напрашивался, но как же трудно было на него решиться. Хотя какие уж тут сомнения: если отметины не связаны с производственным процессом, – а это исключено, – значит, кто-то уже потом поработал над тросом.
Кто-то оставил эти следы.
Кто-то вытянул плоскогубцами пряди из сплесня.
Умышленно и злонамеренно кто-то сорвал нам гонку. Заранее ослабил фал. И когда мы ставили спинакер, сплесень разошелся, как распахивается незапертая цверь.
Проклятие!
Я сидел, совершенно убитый, крутя трос в руках. Меня затошнило, и я приготовился выскочить из лодки, но сумел взять себя в руки. Ком под ложечкой рассосался, когда я закурил.
Продолжая смолить сигарету за сигаретой, я постепенно собрался с мыслями. Для сомнений не оставалось места: вот оно, доказательство, у меня в руках.
Сколько раз за прошедшие месяцы я ловил себя на гом, что с тревогой жду новых неприятностей? И неизменно убеждал себя, что мои опасения беспочвенны. Поддавшись глупому оптимизму, внушал себе, что неведомые организаторы прежних диверсий решили оставить в покое и меня, и всю операцию «Отче Наш». С ослиным упрямством (иначе не скажешь) твердил про себя, что они спасовали и отказались от всяких попыток влиять на ход событий.
Я откусил клещами тридцать сантиметров троса, скрутил, обмотал липкой лентой и засунул в нагрудный карман. Одно было ясно: необходимо возможно скорее рассказать о своем открытии Биллу. И обо всех других случаях. А впрочем, стоит ли… Все ли я знаю о Билле? В памяти возникла картина его разговора с Учтивым господином в гавани Марстранда. Это воспоминание все время мучило меня.
Быстро срастив поврежденный фал, я поспешил в «Клифф-Уок-Мэнор».
Билл ждал меня в вестибюле.
– Что-то ты долго, – заметил он.
– Пришлось потрудиться.
– Срастил фал?
– Конечно.
– Сплесень больше не полетит к чертям?
Я никогда не видел Билла таким усталым. Под глазами пролегли темные круги.
– Билл, помнишь – прошлым летом в Марстранде ко мне подходил один господин с портфелем?
– Господин с портфелем?..– удивленно произнес Билл.
– Потом он еще говорил с тобой на набережной. Билл помолчал, глядя вдаль, как будто рылся в памяти.
– Кажется, припоминаю… – сказал он наконец.
– Ты с ним знаком?
– Нет… Он искал тебя в гостинице. Потом на набережной я спросил, нашел ли он тебя. А что, Морган?
– Да нет, я просто так… Мне показалось, что он твой хороший знакомый.
Вот и все. Естественное объяснение терзавшей меня загадки. У меня гора с плеч свалилась. Теперь можно спокойно рассказать о диверсиях против операции «Отче Наш». А впрочем? Я смотрел на непривычно изменившееся лицо Билла. Мне даже стало не по себе. Он посерел, чего и прочный загар не мог скрыть, осунулся. Постарел…
– У тебя усталый вид, Билл, – сказал я.
– Желудок что-то барахлит… Перед финалом всегда нервы не те. – Видя мою озабоченность, он через силу улыбнулся и поспешил добавить: – Ничего, Морган, я привычен.
– Вот уж не думал, что у тебя могут шалить нервы. Билл направился к лестнице.
– За ночь отосплюсь, отдохну и опять буду в боевой форме… Не волнуйся. – Остановившись у нижней ступеньки, добавил с улыбкой: – Завтра снова выходим на дистанцию, Морган. Выходим, чтобы победить.
С этими словами он зашагал вверх.
– Билл!..–крикнул я.
– Что, Морган?
Осталась одна гонка. Последняя, решительная. Труднейшее испытание для каждого из нас, а для Билла – особенно. Уверенность, выдержка рулевого – залог успеха. Ничем не потревоженный крепкий сон ему нужнее, чем кому-либо. Вправе ли я добавлять Биллу нервотрепки? Расскажи я про кусок троса в моем кармашке, он придет в бешенство.
– Что тебе, Морган? – нетерпеливо повторил Билл.
– Спокойной ночи!
– Это все? – Он смотрел испытующе, словно догадывался, что меня что-то гнетет.
– Все, все, – сказал я.
– Тогда тебе того же!..
Я слушал, как Билл идет по коридору. Как входит в свой номер и закрывает дверь.
Пусть то, что известно мне о диверсиях, еще сутки останется тайной. Пока не завершатся гонки на Кубок «Америки». Чертовски тяжелое бремя… И верно ли я поступил?
Мне бы тоже лечь и выспаться, набираясь сил. Вместо этого я апатично сидел у себя в кресле, загружая пепельницы окурками. В голове вертелась одна мысль: «Кто это сделал?.. Кто это сделал?»
Я все время убеждал себя, что мои товарищи-парусники не причастны к диверсиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68