– Спрашиваю еще раз: кто принес в класс бутылку анисового ликера? В первый раз ты ответил, что не знаешь. Но, может быть, ты что-то подзабыл? Попытайся вспомнить, если тебе это удастся, я тут же отправлю тебя в камеру да еще пачку сигарет подарю. – Он пододвинул к нему пачку с лежащим поверх нее коробком спичек. – Уж напрягись, пожалуйста!
Веро Верини поднес руку ко рту; рожа его перекосилась от сильного рвотного позыва.
– Вспомнил.
– Ну?
– Это он принес бутылку.
– Кто – он?
– Я видел, как он входил с бутылкой... Фьорелло Грасси.
Дука Ламберти, не шелохнувшись, уставился на свои руки.
– Спасибо, можешь идти. Сигареты возьми, – напомнил он, видя, как старый юнец поднялся со стула, всколыхнув повисшую в комнате анисовую ауру. – Дайте ему выспаться и вообще будьте с ним полюбезнее, – наказал он охранникам.
Когда арестованного увели, Маскаранти снова спросил:
– Доктор, можно я немного проветрю?
– Нет, – отрезал Дука. – Этот запах о многом напоминает нашим детишкам. Когда их взяли, они все были пьяны в стельку, думаю, их целый месяц будет мутить при одном воспоминании об анисовом ликере.
Так-то оно так, но мы здесь тоже долго не выдержим, подумал Маскаранти. Он поднялся и со вздохом проговорил:
– Привести Фьорелло Грасси? – Фьорелло Грасси был теперь подозреваемым номер один, ведь двое приятелей показали, что именно он принес бутылку в школу.
– Нет, – покачал головой Дука. – Тащи-ка еще одного хитреца – Этторе Доменичи.
– Слушаюсь, доктор.
3
– Садись, – сказал Дука подростку. – Ближе к столу, не стесняйся. Пол немного мокрый, это бутылка анисового опрокинулась, ты его когда-нибудь пробовал?
– Да, синьор, – ответствовал Этторе Доменичи.
В деле про него говорилось, что ему семнадцать лет, что он сын проститутки, но жил до сих пор не с ней, а с теткой, за исключением двух лет, проведенных в колонии. С первого взгляда Дука распознал в нем одного из тех трусливых подонков, которые заискивают перед следователем, охранниками, надзирателями, пытаясь продемонстрировать свое отменное послушание – впрочем, притворное: на самом деле они только и думают, как бы всех провести. Войдя в круг света, Этторе Доменичи тоже сонно захлопал глазами.
– Расскажи, как ты провел тот вечер.
Он немного опустил лампу, чтобы свет не бил парню в глаза: в полумраке тому будет легче врать. Дука иногда даже нравилось вводить в заблуждение этих несчастных идиотов, считающих себя прирожденными хитрецами.
– Я ничего не делал, синьор, я ни при чем!
– Да я знаю, что ты ничего не делал, но ты расскажи, что видел.
Услышав такой спокойный голос, парень, должно быть, решил, что полицейский просто олух.
– Я и не смотрел даже, мне было страшно, – смиренно отозвался он.
– Ну как же, Этторе, ведь праздник длился почти два часа, – невозмутимо возразил Дука. – Не стоял же ты все два часа, отвернувшись к стенке, только бы ничего не видеть? Ну, не смущайся, расскажи, что видел!
– Ничего не видел, – повторил парень.
– Так. – Дука встал и обошел вокруг стола. Маскаранти сглотнул ком в горле. Вот сейчас Дука придушит этого щенка, а он, Маскаранти, не сможет ему помешать, потому что доктору Дуке Ламберти никто не в силах помешать, но, с другой стороны, если доктор Дука Ламберти хоть пальцем тронет кого-нибудь из этих ребят, то его величество Карруа вышвырнет доктора Ламберти вон из полиции.
Но Дука не тронул парня, только подошел к нему, взял со стола пустую бутылку, вылил себе на ладонь оставшиеся капли и поднес ладонь к его носу.
– Тогда понюхай вот это, потому что в комнате, наверное, запах уже не чувствуется, и скажи, пил ты в тот вечер анисовый ликер или нет.
Он провел ладонью по носу и губам парня; тот закашлялся и с трудом выдавил:
– Я не хотел пить... меня заставили... Они засунули мне бутылку в рот и сказали: пей!
– А кто тебя заставил?
– Не знаю. Все. Их же много было.
Двойная ложь, подумал Дука. Врет, что его заставили пить, но даже будь это и правдой, не мог он не запомнить, кто из приятелей заставлял его. Какие же они все-таки тупицы!
– И ты ничего не видел из того, что твои приятели делали с вашей учительницей?
– Нет... почти ничего, – пробормотал парень, давясь кашлем (анисовый ликер попал ему в дыхательное горло).
– Что значит «почти»? Что-то ты все же видел?
На этот раз естественного кашля у него уже не получилось.
– Да, синьор, я видел, как ее раздели, но мне стало страшно, и больше я не смотрел.
– Обычно в твоем возрасте не отводят глаз от голой женщины.
– Мне стало страшно, они засунули ей платок в рот, чтоб не кричала, и я не хотел на это смотреть.
– Но если ты видел, как ей засунули платок, значит, должен был запомнить, кто это делал.
– Я... – «Мальчик» Этторе Доменичи покраснел, весь покрылся испариной (иногда от страха бросает в жар) и наконец решился: – Да, я видел.
– Кто же?
– Не знаю, я боюсь ошибиться, но, по-моему, это Фьорелло.
– Ты хочешь сказать, Фьорелло Грасси? Вот этот? – Дука достал из папки предварительных допросов протокол допроса Фьорелло Грасси с фотографией.
– Да, синьор, он.
Минуты две Дука Ламберти молчал. Все присутствующие тоже молчали, хотя они и до этого не проронили ни звука. А он изо всех сил старался не поднимать глаз на парня, иначе ему бы не удалось погасить клокочущую внутри ярость.
– И кто принес в класс бутылку анисового ликера, ты, разумеется, не знаешь? – спросил он наконец.
– Нет, не знаю.
Еще одна пауза, покороче. Дука вытащил из ящика лист бумаги, ручку, положил их перед подследственным и сказал:
– Ладно, допрос окончен. Начинается письменный экзамен.
Парень посмотрел на него удивленно и даже попытался улыбнуться.
– На этом листке ты мне нарисуешь то, что я скажу. – И сказал, что нарисовать, в самых неприкрытых выражениях.
Этторе Доменичи снова покраснел, но не от стыда, а от страха, который внушал ему голос Дуки.
– Только не уверяй меня, что никогда этого не рисовал, – предупредил Дука его возражения.
Парень дрожащей рукой выполнил приказание.
– Так, а теперь то же самое, только женского рода, – велел Дука. – Понял, или тебе сказать, как это называется?
Этторе Доменичи изобразил женские бедра и требуемый объект.
– Молодец. Теперь я буду диктовать тебе фразы и отдельные слова, а ты знай себе пиши.
Он продиктовал первое слово, и не то чтобы Маскаранти, стенографист и двое полицейских вовсе не слышали подобных слов, но что-то в них содрогнулось от холодного, отчетливого тона, каким это слово было произнесено.
– Писать? – недоверчиво откликнулся парень.
– Когда говорят пиши – значит, пиши. – Дука стукнул кулаком по столу.
– Да, синьор. – Парень нацарапал слово.
– А теперь другое... – Дука выдал следующий термин.
Парень кивнул и написал.
– Хорошо, перейдем к предложениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Веро Верини поднес руку ко рту; рожа его перекосилась от сильного рвотного позыва.
– Вспомнил.
– Ну?
– Это он принес бутылку.
– Кто – он?
– Я видел, как он входил с бутылкой... Фьорелло Грасси.
Дука Ламберти, не шелохнувшись, уставился на свои руки.
– Спасибо, можешь идти. Сигареты возьми, – напомнил он, видя, как старый юнец поднялся со стула, всколыхнув повисшую в комнате анисовую ауру. – Дайте ему выспаться и вообще будьте с ним полюбезнее, – наказал он охранникам.
Когда арестованного увели, Маскаранти снова спросил:
– Доктор, можно я немного проветрю?
– Нет, – отрезал Дука. – Этот запах о многом напоминает нашим детишкам. Когда их взяли, они все были пьяны в стельку, думаю, их целый месяц будет мутить при одном воспоминании об анисовом ликере.
Так-то оно так, но мы здесь тоже долго не выдержим, подумал Маскаранти. Он поднялся и со вздохом проговорил:
– Привести Фьорелло Грасси? – Фьорелло Грасси был теперь подозреваемым номер один, ведь двое приятелей показали, что именно он принес бутылку в школу.
– Нет, – покачал головой Дука. – Тащи-ка еще одного хитреца – Этторе Доменичи.
– Слушаюсь, доктор.
3
– Садись, – сказал Дука подростку. – Ближе к столу, не стесняйся. Пол немного мокрый, это бутылка анисового опрокинулась, ты его когда-нибудь пробовал?
– Да, синьор, – ответствовал Этторе Доменичи.
В деле про него говорилось, что ему семнадцать лет, что он сын проститутки, но жил до сих пор не с ней, а с теткой, за исключением двух лет, проведенных в колонии. С первого взгляда Дука распознал в нем одного из тех трусливых подонков, которые заискивают перед следователем, охранниками, надзирателями, пытаясь продемонстрировать свое отменное послушание – впрочем, притворное: на самом деле они только и думают, как бы всех провести. Войдя в круг света, Этторе Доменичи тоже сонно захлопал глазами.
– Расскажи, как ты провел тот вечер.
Он немного опустил лампу, чтобы свет не бил парню в глаза: в полумраке тому будет легче врать. Дука иногда даже нравилось вводить в заблуждение этих несчастных идиотов, считающих себя прирожденными хитрецами.
– Я ничего не делал, синьор, я ни при чем!
– Да я знаю, что ты ничего не делал, но ты расскажи, что видел.
Услышав такой спокойный голос, парень, должно быть, решил, что полицейский просто олух.
– Я и не смотрел даже, мне было страшно, – смиренно отозвался он.
– Ну как же, Этторе, ведь праздник длился почти два часа, – невозмутимо возразил Дука. – Не стоял же ты все два часа, отвернувшись к стенке, только бы ничего не видеть? Ну, не смущайся, расскажи, что видел!
– Ничего не видел, – повторил парень.
– Так. – Дука встал и обошел вокруг стола. Маскаранти сглотнул ком в горле. Вот сейчас Дука придушит этого щенка, а он, Маскаранти, не сможет ему помешать, потому что доктору Дуке Ламберти никто не в силах помешать, но, с другой стороны, если доктор Дука Ламберти хоть пальцем тронет кого-нибудь из этих ребят, то его величество Карруа вышвырнет доктора Ламберти вон из полиции.
Но Дука не тронул парня, только подошел к нему, взял со стола пустую бутылку, вылил себе на ладонь оставшиеся капли и поднес ладонь к его носу.
– Тогда понюхай вот это, потому что в комнате, наверное, запах уже не чувствуется, и скажи, пил ты в тот вечер анисовый ликер или нет.
Он провел ладонью по носу и губам парня; тот закашлялся и с трудом выдавил:
– Я не хотел пить... меня заставили... Они засунули мне бутылку в рот и сказали: пей!
– А кто тебя заставил?
– Не знаю. Все. Их же много было.
Двойная ложь, подумал Дука. Врет, что его заставили пить, но даже будь это и правдой, не мог он не запомнить, кто из приятелей заставлял его. Какие же они все-таки тупицы!
– И ты ничего не видел из того, что твои приятели делали с вашей учительницей?
– Нет... почти ничего, – пробормотал парень, давясь кашлем (анисовый ликер попал ему в дыхательное горло).
– Что значит «почти»? Что-то ты все же видел?
На этот раз естественного кашля у него уже не получилось.
– Да, синьор, я видел, как ее раздели, но мне стало страшно, и больше я не смотрел.
– Обычно в твоем возрасте не отводят глаз от голой женщины.
– Мне стало страшно, они засунули ей платок в рот, чтоб не кричала, и я не хотел на это смотреть.
– Но если ты видел, как ей засунули платок, значит, должен был запомнить, кто это делал.
– Я... – «Мальчик» Этторе Доменичи покраснел, весь покрылся испариной (иногда от страха бросает в жар) и наконец решился: – Да, я видел.
– Кто же?
– Не знаю, я боюсь ошибиться, но, по-моему, это Фьорелло.
– Ты хочешь сказать, Фьорелло Грасси? Вот этот? – Дука достал из папки предварительных допросов протокол допроса Фьорелло Грасси с фотографией.
– Да, синьор, он.
Минуты две Дука Ламберти молчал. Все присутствующие тоже молчали, хотя они и до этого не проронили ни звука. А он изо всех сил старался не поднимать глаз на парня, иначе ему бы не удалось погасить клокочущую внутри ярость.
– И кто принес в класс бутылку анисового ликера, ты, разумеется, не знаешь? – спросил он наконец.
– Нет, не знаю.
Еще одна пауза, покороче. Дука вытащил из ящика лист бумаги, ручку, положил их перед подследственным и сказал:
– Ладно, допрос окончен. Начинается письменный экзамен.
Парень посмотрел на него удивленно и даже попытался улыбнуться.
– На этом листке ты мне нарисуешь то, что я скажу. – И сказал, что нарисовать, в самых неприкрытых выражениях.
Этторе Доменичи снова покраснел, но не от стыда, а от страха, который внушал ему голос Дуки.
– Только не уверяй меня, что никогда этого не рисовал, – предупредил Дука его возражения.
Парень дрожащей рукой выполнил приказание.
– Так, а теперь то же самое, только женского рода, – велел Дука. – Понял, или тебе сказать, как это называется?
Этторе Доменичи изобразил женские бедра и требуемый объект.
– Молодец. Теперь я буду диктовать тебе фразы и отдельные слова, а ты знай себе пиши.
Он продиктовал первое слово, и не то чтобы Маскаранти, стенографист и двое полицейских вовсе не слышали подобных слов, но что-то в них содрогнулось от холодного, отчетливого тона, каким это слово было произнесено.
– Писать? – недоверчиво откликнулся парень.
– Когда говорят пиши – значит, пиши. – Дука стукнул кулаком по столу.
– Да, синьор. – Парень нацарапал слово.
– А теперь другое... – Дука выдал следующий термин.
Парень кивнул и написал.
– Хорошо, перейдем к предложениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47