Он тебе вот такой привет посылает! — Саша развёл руками.
— Ладно. Спасибо. Куда учиться-то пойдёшь?
— На биологический, в Ростов.
— Борис Васильевич одобрил?
— Советовались, — сдержанно ответил Саша.
— Хорошо, Александр. — Егор Иванович подправил усы, очень довольный разговором. — Идём завтракать, мать заждалась. И где только ты научился спать до полудня?
— Вот только что и научился, — засмеялся Саша.
У старшего Молчанова имелись основания для доброго настроения. Сбылась давняя его мечта: сын не только закончил школу и вернулся здоровым, бодрым и весёлым человеком, почти взрослым человеком, но и окончательно определил свои наклонности. Биолог — это хорошо… «Познающий жизнь». Значит, недаром провёл он годы в Жёлтой Поляне, школа привила ему любовь к жизни. Именно об этом и мечтал Егор Иванович, когда определял Сашу в полянскую школу, где учительствовал Борис Васильевич — один из немногих знатоков Кавказа, чья влюблённость в природу так или иначе передавалась ученикам.
Молчанова нет-нет да и беспокоила мысль о преемственности. На его Восточном кордоне и в заповеднике сплошь пожилые люди, среди лесников, наблюдателей и научных сотрудников, почти нет молодых, а если и придёт кто, так разве неудачник какой-нибудь, которому просто деваться больше некуда. Заповеднику очень нужны образованные молодые люди, чтобы не только охраняли резерват природы в неприкосновенности, но сделали главной своей лабораторией для изучения десятков проблем, выдвигаемых жизнью. Вот та же проблема каштана, который погибает. Или восстановление буковых лесов, которых становится все меньше и меньше на Кавказе и на планете, потому что плохо растёт буковая молодь под покровом других деревьев и тем более на вырубках. А изучение животных в естественных условиях? Наконец, геология Кавказа, его почвы, минеральные источники, климат? Кто займётся всем этим, чтобы Кавказ год от году становился краше и полезней для людей?
Лесник не раз толковал на эту тему с Ростиславом Андреевичем, все думали так же, как и Молчанов, и все с грустью и нетерпением ожидали себе достойной смены. Где она, кто заменит стариков? Молодые уезжают в города, очень мало остаётся таких, кто способен оценить прелесть утренней тишины и краски жизни где-нибудь в горном посёлке или на лесном кордоне.
На Сашу своего Молчанов посматривал с гордостью. Вырос, окреп. Теперь, видишь ли, думает об университете. Без пяти минут студент. А там и учёный. Хотя кто его знает… Ещё годы и годы пройдут. Вдруг увлечёт его другая биологическая отрасль, ну, скажем, генетика или космическая биология. Вот и пропал человек для Кавказа, забудет горы ради нового увлечения и навсегда осядет в большом городе. Впрочем, что загадывать о событиях невероятно далёких!
Прямо из-за стола Саша отправился смотреть малышей.
Они успели возмужать. Оленёнок сделался стройным, тонким попрыгунчиком на высоких ножках. Его цветастая шёрстка стала ровной, полосы и пятна постепенно пропадали, зато все больше появлялось серо-коричневых, лесных оттенков. Он без конца прыгал и играл, двор становился явно тесным для него. Уж на что медвежонок, прозванный Лобиком за постоянную манеру сбычиваться и выставлять вперёд широкий свой лоб, — уж на что он был резв и забавен, но и он временами уставал от проказ неугомонного Хобика. Когда медвежонок, истратив силы, ложился, Хобик мог сто раз прыгнуть через него и двадцать раз задеть резвым копытцем, чтобы растормошить и поднять. Они крепко подружились. Спали рядом. Оленёнок, как существо побольше ростом, не возражал, если Лобик сворачивался между его ног. Ели из одной миски, не жадничали; только когда в миске оставалось совсем мало, Лобик деликатно старался оттеснить своего друга к краю и легонько ворчал при этом, а тот, обидевшись, мог поддать ему копытом, и тогда обиженный, бросив еду, бежал к Елене Кузьминичне плакаться, и той приходилось мирить драчунов, подливая им тёплого молока.
Лобик по природе своей рос флегматиком. Он непременно хотел спать среди дня, а чтобы Хобик не мешал ему, забирался в конуру, куда оленёнок, по причине длинных ножек, залезть не мог.
За ограду их не выпускали. Егор Иванович знал, что не убегут, но приходилось опасаться соседских собак, которые то и дело облаивали малышей через забор. И Хобик и Лобик не понимали злобного лая этих существ и доверчиво, но с осторожностью обнюхивали их через щели забора, догадываясь, что это опасные существа.
Сашу они встретили с любопытством и доверчивостью, а когда он укоризненно показал Лобику ночные царапины, тот с глуповатой миной на мордочке лизнул ему руку и потянул к себе, полагая, что лапа с пятью подвижными пальцами вполне подходящая штука для игры.
В первый же день Саша устроил малышам корыто с водой, искупал обоих, и они, переволновавшись, уснули под солнышком, привалившись друг к другу, а он сел рядом и задумался.
Вышел Егор Иванович, обнял Сашу и тоже стал смотреть на малышей.
— Слушай, па, хищниками родятся или становятся? — спросил вдруг Саша.
— По-моему, становятся, — неуверенно ответил он. — Все зависит от условий жизни или, как говорят, от среды.
— Ну вот Лобик, когда вырастет в обстановке дружбы и добра, станет хищником или нет?
Егор Иванович растерялся. Наверное, случалось в горах и такое, но он лично никогда не видел медведей, которые бы дружили с козами или оленями. Он и ответил полушутя:
— Вот тебе тема для будущего исследования. А лучше всего, если ты спросишь об этом нашего зоолога. Он знает. Он все знает про животных.
— По-моему, тут сложней, чем кажется на первый взгляд, — сказал Саша, отвечая на какие-то свои мысли. — Вот возьми ты людей. Хомо сапиенс, так сказать, разумные существа. Все они воспитываются примерно в одинаковых условиях, да? А какие разные получаются. С одной стороны Циба, с другой — Борис Васильевич… Видно, дело не только в условиях жизни. Ведь жизнь Бориса Васильевича во много раз трудней, чем жизнь Цибы. И во столько же раз добрей человек. Почему?
Молчанов неопределённо пожал плечом. Тема слишком сложная для него.
— Ты глубоко копнул, Александр, — сказал он. — Есть, конечно, черты характера врождённые и благоприобретённые, ничего не скажешь. Но условия жизни все-таки кладут печать на живое существо. И на человека, конечно…
Тут он замолчал и прислушался. Саша тоже вытянул шею. За оградой, отделяющей двор от огорода, послышался шорох и какие-то странные звуки. Отец и сын переглянулись и тихонько пошли к ограде, густо заросшей с той стороны зеленой колючей ежевикой.
Они стали у изгороди и осмотрели буйную заросль, за которой зеленели рядки картофеля с часто посаженной кукурузой и стояли островки малинника. Тихо. Никаких звуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Ладно. Спасибо. Куда учиться-то пойдёшь?
— На биологический, в Ростов.
— Борис Васильевич одобрил?
— Советовались, — сдержанно ответил Саша.
— Хорошо, Александр. — Егор Иванович подправил усы, очень довольный разговором. — Идём завтракать, мать заждалась. И где только ты научился спать до полудня?
— Вот только что и научился, — засмеялся Саша.
У старшего Молчанова имелись основания для доброго настроения. Сбылась давняя его мечта: сын не только закончил школу и вернулся здоровым, бодрым и весёлым человеком, почти взрослым человеком, но и окончательно определил свои наклонности. Биолог — это хорошо… «Познающий жизнь». Значит, недаром провёл он годы в Жёлтой Поляне, школа привила ему любовь к жизни. Именно об этом и мечтал Егор Иванович, когда определял Сашу в полянскую школу, где учительствовал Борис Васильевич — один из немногих знатоков Кавказа, чья влюблённость в природу так или иначе передавалась ученикам.
Молчанова нет-нет да и беспокоила мысль о преемственности. На его Восточном кордоне и в заповеднике сплошь пожилые люди, среди лесников, наблюдателей и научных сотрудников, почти нет молодых, а если и придёт кто, так разве неудачник какой-нибудь, которому просто деваться больше некуда. Заповеднику очень нужны образованные молодые люди, чтобы не только охраняли резерват природы в неприкосновенности, но сделали главной своей лабораторией для изучения десятков проблем, выдвигаемых жизнью. Вот та же проблема каштана, который погибает. Или восстановление буковых лесов, которых становится все меньше и меньше на Кавказе и на планете, потому что плохо растёт буковая молодь под покровом других деревьев и тем более на вырубках. А изучение животных в естественных условиях? Наконец, геология Кавказа, его почвы, минеральные источники, климат? Кто займётся всем этим, чтобы Кавказ год от году становился краше и полезней для людей?
Лесник не раз толковал на эту тему с Ростиславом Андреевичем, все думали так же, как и Молчанов, и все с грустью и нетерпением ожидали себе достойной смены. Где она, кто заменит стариков? Молодые уезжают в города, очень мало остаётся таких, кто способен оценить прелесть утренней тишины и краски жизни где-нибудь в горном посёлке или на лесном кордоне.
На Сашу своего Молчанов посматривал с гордостью. Вырос, окреп. Теперь, видишь ли, думает об университете. Без пяти минут студент. А там и учёный. Хотя кто его знает… Ещё годы и годы пройдут. Вдруг увлечёт его другая биологическая отрасль, ну, скажем, генетика или космическая биология. Вот и пропал человек для Кавказа, забудет горы ради нового увлечения и навсегда осядет в большом городе. Впрочем, что загадывать о событиях невероятно далёких!
Прямо из-за стола Саша отправился смотреть малышей.
Они успели возмужать. Оленёнок сделался стройным, тонким попрыгунчиком на высоких ножках. Его цветастая шёрстка стала ровной, полосы и пятна постепенно пропадали, зато все больше появлялось серо-коричневых, лесных оттенков. Он без конца прыгал и играл, двор становился явно тесным для него. Уж на что медвежонок, прозванный Лобиком за постоянную манеру сбычиваться и выставлять вперёд широкий свой лоб, — уж на что он был резв и забавен, но и он временами уставал от проказ неугомонного Хобика. Когда медвежонок, истратив силы, ложился, Хобик мог сто раз прыгнуть через него и двадцать раз задеть резвым копытцем, чтобы растормошить и поднять. Они крепко подружились. Спали рядом. Оленёнок, как существо побольше ростом, не возражал, если Лобик сворачивался между его ног. Ели из одной миски, не жадничали; только когда в миске оставалось совсем мало, Лобик деликатно старался оттеснить своего друга к краю и легонько ворчал при этом, а тот, обидевшись, мог поддать ему копытом, и тогда обиженный, бросив еду, бежал к Елене Кузьминичне плакаться, и той приходилось мирить драчунов, подливая им тёплого молока.
Лобик по природе своей рос флегматиком. Он непременно хотел спать среди дня, а чтобы Хобик не мешал ему, забирался в конуру, куда оленёнок, по причине длинных ножек, залезть не мог.
За ограду их не выпускали. Егор Иванович знал, что не убегут, но приходилось опасаться соседских собак, которые то и дело облаивали малышей через забор. И Хобик и Лобик не понимали злобного лая этих существ и доверчиво, но с осторожностью обнюхивали их через щели забора, догадываясь, что это опасные существа.
Сашу они встретили с любопытством и доверчивостью, а когда он укоризненно показал Лобику ночные царапины, тот с глуповатой миной на мордочке лизнул ему руку и потянул к себе, полагая, что лапа с пятью подвижными пальцами вполне подходящая штука для игры.
В первый же день Саша устроил малышам корыто с водой, искупал обоих, и они, переволновавшись, уснули под солнышком, привалившись друг к другу, а он сел рядом и задумался.
Вышел Егор Иванович, обнял Сашу и тоже стал смотреть на малышей.
— Слушай, па, хищниками родятся или становятся? — спросил вдруг Саша.
— По-моему, становятся, — неуверенно ответил он. — Все зависит от условий жизни или, как говорят, от среды.
— Ну вот Лобик, когда вырастет в обстановке дружбы и добра, станет хищником или нет?
Егор Иванович растерялся. Наверное, случалось в горах и такое, но он лично никогда не видел медведей, которые бы дружили с козами или оленями. Он и ответил полушутя:
— Вот тебе тема для будущего исследования. А лучше всего, если ты спросишь об этом нашего зоолога. Он знает. Он все знает про животных.
— По-моему, тут сложней, чем кажется на первый взгляд, — сказал Саша, отвечая на какие-то свои мысли. — Вот возьми ты людей. Хомо сапиенс, так сказать, разумные существа. Все они воспитываются примерно в одинаковых условиях, да? А какие разные получаются. С одной стороны Циба, с другой — Борис Васильевич… Видно, дело не только в условиях жизни. Ведь жизнь Бориса Васильевича во много раз трудней, чем жизнь Цибы. И во столько же раз добрей человек. Почему?
Молчанов неопределённо пожал плечом. Тема слишком сложная для него.
— Ты глубоко копнул, Александр, — сказал он. — Есть, конечно, черты характера врождённые и благоприобретённые, ничего не скажешь. Но условия жизни все-таки кладут печать на живое существо. И на человека, конечно…
Тут он замолчал и прислушался. Саша тоже вытянул шею. За оградой, отделяющей двор от огорода, послышался шорох и какие-то странные звуки. Отец и сын переглянулись и тихонько пошли к ограде, густо заросшей с той стороны зеленой колючей ежевикой.
Они стали у изгороди и осмотрели буйную заросль, за которой зеленели рядки картофеля с часто посаженной кукурузой и стояли островки малинника. Тихо. Никаких звуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74