Благодарю вас! Да!
С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошел в нее. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали черные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.
После этого Куприян Семенович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе черной угловатой горой.
— Н-да!.. Вот так! — сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе. Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил еще, еще, еще… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под черной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.
Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжелая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскреб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошел к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчетами и формулами. Вынув ее оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.
Разделавшись с тетрадью, Купрум Эс свернул занавеси вместе с осколками аппарата в один узел, сошел по узкой запасной лестнице во двор и бросил черный узел в большой железный бак для мусора. После этого он вернулся в лабораторию, чтобы взять молоток, снова вышел, запер за собой дверь и поднялся на третий этаж.
— Благодарю вас, Николай Николаевич! — сказал он, возвращая молоток.
— Не за что!
— Всего доброго, Сильвия Михайловна! — сказал Купрум Эс в вестибюле, отдавая ключ.
— До свидания, Куприян Семенович!
Твердыми шагами, расправив плечи, с поднятой головой Куприян Семенович пошел к выходу.
Глава шестнадцатая
А Зоя постояла несколько секунд и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь. Ей было не по себе, ей было неловко, что она так поступила со старым учителем, но скоро она утешилась такой мыслью: вот она совершит несколько добрых дел самостоятельно, докажет Купруму Эсу, что все его опасения напрасны, и они помирятся.
До конца большой перемены оставалось еще много времени, и Зоя спустилась в буфет перекусить.
Взяв у буфетчицы сардельку с капустой и стакан компота, Зоя увидела, что за одним из столиков сидит редактор стенгазеты «Алый парус» Лева Трубкин, а с ним еще трое старшеклассников. Лева был очень заметной фигурой в школе. Его стихи уже несколько раз печатались в областной молодежной газете, да и внешне он выглядел, как, по мнению школьниц, подобает выглядеть настоящему поэту: высокий лоб, брови вразлет, римский нос и густая волнистая шевелюра.
Только Зоя принялась за еду, как в буфет заглянул Веня и, обернувшись через плечо, громко сказал:
— Родь!.. Здесь он, Трубкин.
После этого Маршев и Рудаков вошли и приблизились к редактору.
— Здравствуй, Трубкин! — сказал Родя. — «Алый парус» скоро выходит?
— В смысле очередного номера, — уточнил Веня.
— Завтра выходит. А в чем дело?
— Вот тут статья… — немного смущенно сказал Родя. — Значит, ее нельзя будет завтра… а только через месяц? (Общешкольная газета выходила раз в месяц.)
— Да уж не раньше, — ответил Трубкин. — А что за статья? Покажи!
Родя передал Трубкину пачку тетрадочных листков.
— Ого! — с усмешкой сказал редактор. — Солидно звучит: «Открытое письмо в стенгазету „Алый парус“.
Улыбаясь, а иногда и фыркая от смеха, он пробежал глазами первый листок и передал его соседу.
Тот, едва взглянув на листок, расплылся в улыбке и стал приговаривать:
— Ух ты! Во дают!
Дочитав, он в свою очередь передал начало Родиной статьи третьему старшекласснику, к тому придвинулся четвертый. Читая, они ничего не говорили, а только похохатывали:
— Ха!.. Ха-ха!.. Ха-ха-ха!..
А Лева за это время подсунул следующий листок, который вызвал еще большее веселье.
Зоя видела, как постепенно краснеет и все чаще помаргивает Родя, как Венька тревожно взглядывает то на него, то на смеющихся старшеклассников, и никак не могла понять, над чем же эти старшеклассники смеются.
Когда статья была прочитана, Лева аккуратно собрал листочки и передал их Роде.
— Увы, сэр! — сказал он.
— Не пойдет? — тихо спросил Родя.
— Увы! — повторил редактор. — Ни в этом номере, ни через месяц.
— А почему не пойдет? — спросил Веня. Редактор отодвинул от себя стакан с остатками кефира и откинулся на спинку стула.
— Не пойдет по двум причинам. Во-первых, такое открытое письмо займет у нас полгазеты. А во-вторых, прежде чем заниматься наукой, следует овладеть элементарной грамотностью. Я, конечно, не инспектор Мегрэ, но все-таки могу утверждать, что тут некоторые орфографические ошибки исправлены почерком не самого автора, а кого-то из взрослых. — Лева обернулся через плечо к Роде. — Итак, сэр, увы! — еще раз повторил он.
Родя больше ничего не сказал и вышел. Веня, конечно, последовал за ним.
Минуты через две, быстро покончив с завтраком, вышла из буфета и Зоя. В коридоре второго этажа она увидела толпу даже побольше той, что слушала во дворе Родину статью. В центре ее стоял притихший и, как видно, смущенный Маршев. Рядом с ним — Веня.
— Ну ты скажи конкретно: что они вам говорили? — спрашивал Лешка Павлов.
— Да ничего не говорили! — сердито отвечал Веня. — «Хи-хи-хи» да «ха-ха-ха» — вот что говорили!
— Н-ну, правда, на орфографические ошибки указали, — неохотно добавил Родя.
— Во бюрократы, во бюрократы! — закричал Перпетуум-мобиле. — А кто их не делает — орфографических ошибок?! Кто?! Надо на содержание смотреть, а не на ошибки!
Все одобрительно загудели, а Круглая Отличница вставила:
— Интересно, как бы стенгазеты стали выходить, если бы все заметки не принимали за грамматические ошибки!
— Говорят, Лев Толстой и то с ошибками писал, — заметил еще кто-то.
— Да вообще безобразие! — сказал Павлов. — Трубкин не один газетой командует, на это редколлегия есть! Вам надо в комсомольскую организацию пожаловаться или Надежде Сергеевне.
И тут Зою осенила такая мысль, что она даже побледнела. Она протиснулась сквозь толпу поближе к Роде.
— Товарищи! Граждане! Разрешите мне сказать!
— Ну говори, — пробасил Павлов.
— Понимаете, — нарочито мягко, даже застенчиво заговорила Зоя, — я вот была в столовой, когда Трубкин читал статью, и слышала весь разговор… И по-моему… Маршев, конечно, очень умный человек… и Рудаков тоже, но, по-моему… Ты извини меня, Маршев… но, по-моему, ты как-то но умеешь разговаривать со старшими ребятами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошел в нее. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали черные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.
После этого Куприян Семенович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе черной угловатой горой.
— Н-да!.. Вот так! — сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе. Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил еще, еще, еще… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под черной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.
Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжелая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскреб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошел к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчетами и формулами. Вынув ее оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.
Разделавшись с тетрадью, Купрум Эс свернул занавеси вместе с осколками аппарата в один узел, сошел по узкой запасной лестнице во двор и бросил черный узел в большой железный бак для мусора. После этого он вернулся в лабораторию, чтобы взять молоток, снова вышел, запер за собой дверь и поднялся на третий этаж.
— Благодарю вас, Николай Николаевич! — сказал он, возвращая молоток.
— Не за что!
— Всего доброго, Сильвия Михайловна! — сказал Купрум Эс в вестибюле, отдавая ключ.
— До свидания, Куприян Семенович!
Твердыми шагами, расправив плечи, с поднятой головой Куприян Семенович пошел к выходу.
Глава шестнадцатая
А Зоя постояла несколько секунд и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь. Ей было не по себе, ей было неловко, что она так поступила со старым учителем, но скоро она утешилась такой мыслью: вот она совершит несколько добрых дел самостоятельно, докажет Купруму Эсу, что все его опасения напрасны, и они помирятся.
До конца большой перемены оставалось еще много времени, и Зоя спустилась в буфет перекусить.
Взяв у буфетчицы сардельку с капустой и стакан компота, Зоя увидела, что за одним из столиков сидит редактор стенгазеты «Алый парус» Лева Трубкин, а с ним еще трое старшеклассников. Лева был очень заметной фигурой в школе. Его стихи уже несколько раз печатались в областной молодежной газете, да и внешне он выглядел, как, по мнению школьниц, подобает выглядеть настоящему поэту: высокий лоб, брови вразлет, римский нос и густая волнистая шевелюра.
Только Зоя принялась за еду, как в буфет заглянул Веня и, обернувшись через плечо, громко сказал:
— Родь!.. Здесь он, Трубкин.
После этого Маршев и Рудаков вошли и приблизились к редактору.
— Здравствуй, Трубкин! — сказал Родя. — «Алый парус» скоро выходит?
— В смысле очередного номера, — уточнил Веня.
— Завтра выходит. А в чем дело?
— Вот тут статья… — немного смущенно сказал Родя. — Значит, ее нельзя будет завтра… а только через месяц? (Общешкольная газета выходила раз в месяц.)
— Да уж не раньше, — ответил Трубкин. — А что за статья? Покажи!
Родя передал Трубкину пачку тетрадочных листков.
— Ого! — с усмешкой сказал редактор. — Солидно звучит: «Открытое письмо в стенгазету „Алый парус“.
Улыбаясь, а иногда и фыркая от смеха, он пробежал глазами первый листок и передал его соседу.
Тот, едва взглянув на листок, расплылся в улыбке и стал приговаривать:
— Ух ты! Во дают!
Дочитав, он в свою очередь передал начало Родиной статьи третьему старшекласснику, к тому придвинулся четвертый. Читая, они ничего не говорили, а только похохатывали:
— Ха!.. Ха-ха!.. Ха-ха-ха!..
А Лева за это время подсунул следующий листок, который вызвал еще большее веселье.
Зоя видела, как постепенно краснеет и все чаще помаргивает Родя, как Венька тревожно взглядывает то на него, то на смеющихся старшеклассников, и никак не могла понять, над чем же эти старшеклассники смеются.
Когда статья была прочитана, Лева аккуратно собрал листочки и передал их Роде.
— Увы, сэр! — сказал он.
— Не пойдет? — тихо спросил Родя.
— Увы! — повторил редактор. — Ни в этом номере, ни через месяц.
— А почему не пойдет? — спросил Веня. Редактор отодвинул от себя стакан с остатками кефира и откинулся на спинку стула.
— Не пойдет по двум причинам. Во-первых, такое открытое письмо займет у нас полгазеты. А во-вторых, прежде чем заниматься наукой, следует овладеть элементарной грамотностью. Я, конечно, не инспектор Мегрэ, но все-таки могу утверждать, что тут некоторые орфографические ошибки исправлены почерком не самого автора, а кого-то из взрослых. — Лева обернулся через плечо к Роде. — Итак, сэр, увы! — еще раз повторил он.
Родя больше ничего не сказал и вышел. Веня, конечно, последовал за ним.
Минуты через две, быстро покончив с завтраком, вышла из буфета и Зоя. В коридоре второго этажа она увидела толпу даже побольше той, что слушала во дворе Родину статью. В центре ее стоял притихший и, как видно, смущенный Маршев. Рядом с ним — Веня.
— Ну ты скажи конкретно: что они вам говорили? — спрашивал Лешка Павлов.
— Да ничего не говорили! — сердито отвечал Веня. — «Хи-хи-хи» да «ха-ха-ха» — вот что говорили!
— Н-ну, правда, на орфографические ошибки указали, — неохотно добавил Родя.
— Во бюрократы, во бюрократы! — закричал Перпетуум-мобиле. — А кто их не делает — орфографических ошибок?! Кто?! Надо на содержание смотреть, а не на ошибки!
Все одобрительно загудели, а Круглая Отличница вставила:
— Интересно, как бы стенгазеты стали выходить, если бы все заметки не принимали за грамматические ошибки!
— Говорят, Лев Толстой и то с ошибками писал, — заметил еще кто-то.
— Да вообще безобразие! — сказал Павлов. — Трубкин не один газетой командует, на это редколлегия есть! Вам надо в комсомольскую организацию пожаловаться или Надежде Сергеевне.
И тут Зою осенила такая мысль, что она даже побледнела. Она протиснулась сквозь толпу поближе к Роде.
— Товарищи! Граждане! Разрешите мне сказать!
— Ну говори, — пробасил Павлов.
— Понимаете, — нарочито мягко, даже застенчиво заговорила Зоя, — я вот была в столовой, когда Трубкин читал статью, и слышала весь разговор… И по-моему… Маршев, конечно, очень умный человек… и Рудаков тоже, но, по-моему… Ты извини меня, Маршев… но, по-моему, ты как-то но умеешь разговаривать со старшими ребятами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54