Старик сразу же затащил ее в свою постель, но не смог сделать ей ребенка. Зато он обучил Ануну разбираться в благовониях, как только понял, что она обладает очень хорошим обонянием.
Начались годы беспрерывных путешествий. С возрастом Хассад все реже занимался любовью с молодой подругой, так что та в конце концов привыкла к прикосновениям его старой, прожаренной солнцем пустыни кожи, и между ними возникло какое-то подобие нежности.
С течением времени Ануна все меньше размышляла и все больше доверяла своему инстинкту. В шестнадцать лет она создала собственную философию о потере памяти, связанной с дурными воспоминаниями. Она поняла, что бесполезно жалеть о чем-либо, что прошлое остается в прошлом, и даже не пыталась вспоминать о резком запахе ложившихся на нее в душной палатке или прямо на песке мужчин. От женщин племени она узнала, что лучше пораньше привыкнуть к подобным неприятностям, так как, будучи самкой, она будет переносить их до тех пор, пока ее красивое лицо не поблекнет, после чего она наконец получит успокоение.
Когда старый Хассад умер от лихорадки, она нанялась к одному парфюмеру в Сетеп-Абу. А потом, из-за необоснованной ревности его жены, осела у Хоремеба, в Доме бальзамирования. Это было наихудшее место для девушки с таким тонким обонянием.
— Они убьют нас, — сказала Падирам, — когда мы закончим нашу работу. Я это чувствую. Они не рискнут оставить нас в живых, боясь, что мы расскажем о том, что видели.
— Молчи, — шепнула Ануна. — От твоих стонов у меня болят уши. Хоремеб прав, у тебя другое призвание. Тебе бы плакальщицей быть.

9

Рутинная работа внутри заброшенного карьера наконец вытеснила страх из сердец бальзамировщиков. Ее оказалось очень много, а закончить все надо было как можно скорее. Большие ванны с натроном беспрестанно наполнялись выпотрошенными трупами, которые освобождались в них от остатков жира. Ануна любила задерживаться в крипте, так как там было самое прохладное место. Люди страдали от усталости и тяжелых условий, в которых оказались. Днем они поджаривались на солнце, ночью мерзли. Солдаты не ослабляли бдительности. Заступая на пост, они не спускали глаз с центра карьера, где копошились люди из Пер-Нефера. В руках они держали копья, а у их ног лежали луки и колчаны со стрелами, готовые выполнить свою работу.
Ануна старалась не слишком думать об этом во время приготовления смол и лаков, которыми надо было покрыть мумии, чтобы они навечно сохранили приятный запах. Это было самым главным, потому что никак нельзя было появиться в полях Иалу, издавая дурной запах; это строго осуждалось в высших кругах. Мертвец, от которого исходил неприятный запах, навлекал на себя гнев богов, так что душистые вещества занимали особое место в похоронном обряде.
Пока Хоремеб читал заупокойные молитвы и крючком вытаскивал через ноздри мозг мертвеца, Ануна думала о том, что никогда не примет египетскую религию. Возможно, это объяснялось тем, что родом она была из других мест, где правили боги, которые казались ей более настоящими, что ли: на них было меньше золота и пурпура, и они были гораздо ближе к природе и людям.
Хотя, когда ее похитили, она была совсем крошкой, в ее памяти остались большой тотем, покрытый слоем высохшей грязи, ритуальные танцы обнаженных мужчин, потрясающих дротиками. Странно, но этот колченогий бог, асимметричный, неумело вырубленный из неструганого дерева, казался ей внушающим большее доверия, чем все египетские божества с их множественными превращениями и с непонятными, часто противоречивыми, обязанностями. За проведенные в Египте годы у нее сложилось впечатление, что жрецы нарочно усложняли свои церемонии, чтобы никто не мог обойтись без их помощи, и что им нужно было обязательно платить, чтобы не навлечь на себя их проклятия.
Ей отвратительны были эти огромные статуи, этот напыщенный стиль, застывшие рисунки неизменно хвалебного содержания, копируемые художниками без каких-либо отклонений. Она ощущала ностальгию по другой земле, по религии, более близкой народу, жрецы которой не были увешаны золотом с головы до ног. Часто, погружаясь в сон, она вновь видела большой тотем из плохо обтесанного дерева и вручала свою судьбу этому божеству, имя которого успела забыть. И тогда она давала себе клятву вернуться туда — она не знала куда — когда-нибудь, позднее, когда станет настолько богатой, чтобы путешествовать с относительным комфортом.
Через неделю все трупы были обработаны, и им предстояло семьдесят дней мокнуть в натроне. Хоремеб дал знать солдатам, что им сейчас пока нечем заняться.
— Позвольте нам уйти, — умолял он. — Мы вернемся, когда истечет срок.
— Не болтай! — возразил начальник гвардии, которого никто не знал по имени. — Я велю привезти вам дерево, инструменты, и вы займетесь изготовлением саркофагов. На изготовление пятидесяти полностью разукрашенных гробов у вас уйдет месяца два, не так ли?
Разговаривал он надменно и грубо, и Ануна испытывала к нему отвращение. И вообще ей не нравилось быть единственной женщиной среди стольких мужчин. Когда она проходила через карьер, то чувствовала на себе горящие взгляды солдат, следящих за каждым ее движением, надеясь разгадать формы ее тела под грубым бедуинским одеянием, в которое она тщательно закутывалась. С праздностью вернулся страх. Хоремеб и его подручные принялись жевать голубой лотос, наркотик, используемый жрецами, чтобы достичь экстаза и войти в контакт с богами. Глаза у бальзамировщиков сделались мутными, как у некоторых оракулов, движения стали менее уверенными. Злоупотреблявшие наркотиком бессвязно и много говорили либо разражались беспричинным смехом. Падирам уверял всех, что видел, как Анубис, бог мертвых, ночью просунул голову в отверстие общей палатки и пальцем указывал на тех, кого скоро заберет с собой. Хоремеб беспрестанно улыбался, погруженный в созерцание одному ему видимых образов, о которых он ничего не рассказывал. Ануна воздерживалась от подобных развлечений. Впрочем, она заметила, что солдаты, принося еду заключенным, не упускали возможности добавить к провизии конопли, мандрагоры, белладонны и лотоса. Одурение бальзамировщиков облегчало их задачу.
Наконец привезли доски для саркофагов и большую корзину со стеклянными глазами, которые будут вставляться в пустые глазницы трупов.
Из-за нехватки воды невозможно было как следует помыться, и Ануна страдала от запаха пота, исходившего от ее товарищей, поэтому она старалась как можно больше времени проводить в крипте, там, где умершие принимали свою последнюю ванну. Мертвых она не боялась. Ей только не нравилось, что все эти хорошо сложенные красивые люди были убиты по неизвестной ей причине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78