Когда лодка наконец причалила к пристани, Ануна почувствовала подозрительное шевеление на правом бедре. Это было похоже… на прикосновение лапок насекомого, неуверенно продвигавшегося вперед, исследуя новую территорию. Она напряглась, уверенная, что в полой статуе вместе с ней находилось что-то живое — паук или… скорпион. Девушка с трудом сдерживала крик. Она могла бы поклясться богами, что это он! Скорпион… Один из маленьких песчаных скорпионов, которого Ути незаметно подбросил внутрь саркофага, когда его закрывали.
«Недаром я не доверяла ему, — подумала Ануна. — Я знала, что он не откажется от мести. Он просто выжидал удобного момента, вот и все».
Она заставила себя не шевелиться, несмотря на ужас, который вызывало в ней передвижение ядовитого насекомого по ее телу. Шевелиться нельзя ни в коем случае. Существовало много видов скорпионов, укус которых мог вызвать горячку либо убить за несколько часов. Не зная, кто по ней ползет, нечего было и пытаться раздавить его.
Страшное насекомое перемещалось взад-вперед, спускалось вниз, поворачивало, залезало повыше. Сотрясения саркофага заставляли его застыть на месте — наверняка с выпущенным жалом, — потому что оно пока не знало, кого ужалить, но поджидало свою жертву. Лапки насекомого уже бегали по животу и грудям Ануны, и девушка с трудом терпела их щекотание.
Усилием воли Ануна заставила себя сосредоточиться на носильщиках, которые то останавливались, то возобновляли движение. Скорпион прополз по ее левой руке, взобрался на плечо и замер во впадинке ключицы, чтобы утолить жажду скопившимся в ней потом. Он не делал ей ничего плохого, но и того, что он там находился, было достаточно. Она закрыла глаза и рот, так как была уверена, что он не замедлит заползти ей на лицо. Самым опасным местом были волосы. Если он запутается во вьющихся волосах, то может потерять терпение, начнет метаться и ужалит наугад, впрыснув порцию яда прямо в висок своей жертвы.
Ануна спросила себя, сколько времени она сможет вытерпеть, прежде чем сойдет с ума. С закрытым ртом дышать ей стало намного труднее.
Правой рукой она пошарила между ног, нащупывая корпию, положенную туда на тот случай, если девушка не сможет удержаться и помочится. Сможет ли она быстро схватить насекомое до того, как оно начнет действовать?
Когда она ухватила пальцами нитяной тампон, саркофаг еще раз подняли, спустили с палубы и понесли ко входу в пирамиду. Колебаний ящика оказалось достаточно, чтобы насекомое изменило направление движения, и теперь оно уже взбиралось по ее подбородку. Затем девушка почувствовала, как насекомое проследовало в обратном направлении: скатилось по животу к ногам и замерло на правой ступне. И уже там, раздраженное падением, оно выпустило жало и укололо ее в щиколотку.
«Вот и конец, — подумала Ануна, извиваясь от боли. — Ути выиграл».
Верховный жрец Мене-Птах стоял у спуска в символические могилы, куда предстояло поместить барки из сандалового дерева, которые позволят покойному предпринять путешествие в новые земли. Ради такого случая он обрил все тело и обулся в сандалии из белой кожи. С плеча его свисала шкура леопарда, а в руке он держал большой посох Ра. Он с опаской смотрел на приближающийся к нему саркофаг Анахотепа, который несли шесть жрецов в белых набедренных повязках. Солнце, отражавшееся от известковой дорожки, больно слепило глаза. А белая пирамида позади сверкала так, будто решила лишить зрения всех присутствующих на похоронах номарха. Блеск этот был непереносим и вызывал раздражение. Верхушка пирамиды, покрытая золотом, сверкала еще сильнее, и можно было подумать, что она вот-вот расплавится и золотые слезы польются по всем четырем граням сооружения. Мене-Птах начинал подумывать, не есть ли это проявление гнева Ра. Не рассердился ли высший бог из-за этих еретических похорон, когда хоронили живого, считавшего себя умершим, и мертвого, личность которого не была установлена?
Он поднял глаза к небу и, прищурясь, посмотрел на солнце.
«Мы сгорим заживо, — подумал он. — Солнце испепелит нас прежде, чем процессия подойдет ко входу в гробницу…»
Он покачнулся, представив себе человеческий пепел, подхваченный ветром и унесенный в пустыню, где он перемешается с песком. От запаха благовоний его затошнило, и он крепче вцепился в свой парадный посох, чтобы не упасть; колени его подгибались.
— Поистине, ты — Гор, сын богов, — монотонно гнусавили жрецы. — Осирис породил тебя, Пта создал тебя, и ты вышел из чрева Нут. Ты, светлейший, подобный Ра, который сияет на горизонте…
Слуги положили саркофаг Анахотепа на землю, сняли с него крышку и медленно приподняли за один конец, чтобы мумия стояла вертикально, как при жизни. Начался обряд открытия рта. Мене-Птах взял маленькое позолоченное тесло, поданное ему на подушечке. Прикосновение этого скромного орудия труда возвращало покойнику пять чувств, необходимых ему в загробном мире. Мене-Птах подумал было, что этот обряд излечит номарха от недугов, на которые он не переставал жаловаться, находясь в храме, а именно от потери вкуса и обоняния.
— Смотри! — приказал верховный жрец, поднимая тесло к лицу номарха, закрытому маской из чистого золота. — Это глаз Гора открывается перед тобой. Прими его как подарок. Он тебя накормит, он тебя поддержит. О, бедные земледельцы на полях Иалу, соберитесь с силами. Очистите ваши небесные тела, примите глаз Гора…
Молитва была слишком длинной, и Мене-Птах, впервые с тех пор, как начал исполнять обязанности верховного жреца, почувствовал, что у него пересохло во рту. Он читал механически, уже не понимая, что говорит. Он боялся какого-либо безумного поступка, внезапного и непонятного каприза Анахотепа. А вдруг тому захочется сорвать с себя маску и выйти из саркофага? Или он вдруг начнет двигаться, посчитав обряд слишком скучным?
Мене-Птах дрожал при мысли о возможном скандале, который погубит его репутацию. Чем больше он всматривался в «мумию» номарха, тем больше ему казалось, что она шевелится. Сейчас это заметят все… Солдаты, толпа… Через мгновение раздастся крик ужаса…
Верховный жрец мысленно отсчитывал стихи погребальной молитвы, спеша поскорее добраться до ее конца. Он вдруг сообразил, что бормочет невнятно и быстро и слуги кидают на него недоуменные взгляды, однако понадеялся, что его странное поведение припишут волнению. Было очень жарко, и он ждал, что у Анахотепа вот-вот подогнутся колени и он в обмороке рухнет к его ногам… или же попросит воды плаксивым голосом, слышным на другом конце наклонной эстакады.
Наконец саркофаг опустили на землю и накрыли крышкой. Однако нервы Мене-Птаха настолько расшатались, что, когда он совершал такой же обряд над другими мумиями, ему казалось, что он слышит их дыхание, стоны и даже видит, как они дергаются под льняными лентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78