А вас как зовут?
И, не дожидаясь ответа, Карл Григорьевич наклонился и стал собирать рассыпанные на полу около его стула машинописные листки, причем закончил это так быстро и ловко, будто он с детства только и делал, что рассыпал у стола машинописные листки и потом их собирал. Когда он затем поднялся, выяснилось, что он очень высок и на голове у него торчком стоят вьющиеся, как пружинки, волосы. И лицо Карла Григорьевича, которое и так было достаточно длинным, из-за этих «пружинок» казалось еще более вытянувшимся.
– Ну вот видишь, Карл? – строго выглянул из-за груды толстых папок, громоздившихся на его столе, Роман Ефимович, который был, напротив, невысок и не тонок фигурой и без волос, какие могли бы стоять торчком. – Видишь, к чему приводит твоя манера решать творческие вопросы? Люди с улицы прибежали на твой крик!
– Не с улицы, – поджав губы, ответила Ольга. – Из коридора. С улицы мы не на крик прибежали. Мы из-за машины прибежали. Это чья? – И она показала на «Жигули» за витриной.
– Машина? – переспросил Карл Григорьевич. – Это моя машина.
– А где собака? – угрюмо спросил Данила.
– Собака? – переспросил Карл Григорьевич. – У меня дома.
– А где дом? – растерянно спросил Митька.
– Как где? – удивился Карл Григорьевич. – Улица Островитянова, семь…
– Поехали! – скомандовала Ольга. – Отдавайте собаку!
– Ее нельзя сейчас отдавать, – мягко ответил Карл Григорьевич. – У нее сейчас щенки.
Ужасный это был для них день – третье сентября.
Карл Григорьевич так и сказал:
– Ужасный это был у вас день! Появляется надежда и рушится, и опять появляется и опять рушится, и опять, и опять, и опять. А дед у вас очень любит Варяга! Да?
– Очень, – сказал Данила.
– А у меня жесткошерстный фокстерьер, – гордо сказал Карл Григорьевич и тут же спросил: – А это у вашего деда не первая собака?
– Первая, – вздохнул Митька. – В том-то и дело, что первая. А он о ней мечтал всю жизнь. И нам рассказывал, как он мечтал. Он до войны жил со своей бабушкой в Ленинграде, а в «Пионерской правде» много печатали про собак, и про пограничников, и про ребят, которые собак вырастили для пограничников. И он тоже мечтал, чтобы вырастить и чтобы про него напечатали. А у них с его бабушкой возможности не было держать собаку. И он играл сам с собой, будто собака уже есть. Он же ребенок был. Шел по Васильевскому острову – в школу или в булочную – и играл, будто рядом идет его овчарка. Чепрачная. Знаете – с черной спиной?
– Да, – сказал Роман Ефимович и погладил свою голую голову. – Я тоже когда-то играл вот так. И ему действительно будет тяжко.
– Вот что я сейчас сделаю, – отчеканивая каждое слово, сказал Карл Григорьевич. – Я вам сейчас скажу одну совсем неприятную вещь. Вы люди серьезные, и вам надо знать, насколько все на самом деле сложнее и безнадежней.
– Насколько? – строго спросила младшая Скородумова.
– Намного, – сказал Карл Григорьевич. – Этот ваш таксист Петя совсем молодой? Так? И вы все живете в этом районе недавно?.. Шестой год. А люди ездят на своих машинах не только как удобней ехать, но еще – как привычней. Вот я езжу уже двадцать лет. И ездил по Масловке, когда этого роскошного проезда на Ленинградский проспект недалеко от ваших домов еще не было. И когда мне надо было попасть с Масловки к друзьям на Красноармейскую, то я доезжал до трамвайного круга и – налево по Чеховской улице до самого дома! Понимаете? Так что тот человек, который увез вашу собаку, если он ездит по этим местам давно, спокойно мог покатить таким вот маршрутом дальше Масловки – на Красноармейскую и на Часовую…
– И на Ленинградский проспект, и на улицу Алабяна, и на Волоколамское шоссе, – назидательно прибавил Роман Ефимович.
– Ромка, ты всегда говоришь и пишешь лишние слова! – перебил его Карл Григорьевич. – Им уже хватает разочарований. Давайте, как говорит Олин папа, оставим хотя бы один-единственный шанс. Всего один. Остальные лопнули. И все же допустим, что владелец машины живет в районе Красноармейской и Часовой и машину можно найти. Но время, время! Сейчас пятнадцать минут восьмого. И даже если бы у нас была не одна, а три или четыре машины, мы все равно не смогли бы до ночи объездить и осмотреть весь этот район.
– А если завтра? – с надеждой спросил Митька. – У нас ведь есть еще целый завтрашний день.
– День есть. День есть у вас, – радостно сказал Карл Григорьевич. – Только завтра у вас не будет ни меня, ни моей машины. Потому что завтра в девять утра я сяду в поезд Москва – Берлин и вернусь уже через две недели. Слушайте! До сих пор это все делалось совсем не научно. А настоящая наука – мы с Романом Ефимовичем всегда об этом пишем в журнале – начинается с количественного подхода. С числа и меры. А для этого нам надо в ГАИ. Мы не будем просить, чтоб ГАИ стала искать собаку. Мы просто узнаем там для начала, каковы количественные исходные данные. Поняли? И тогда мы научным путем получим этот новый шанс – всем шансам шанс! Собирайтесь!
Карл Григорьевич встрепенулся и схватил собранные им с полу страницы. Он сложил их стопочкой и постучал ребром этой стопочки по столу, чтобы странички легли поровнее. Потом вскочил и положил эту стопочку перед Романом Ефимовичем.
– Ну, ирод! – сказал Карл Григорьевич свирепо. – Конец ты напишешь заново. Но если окажется, что ты меня не послушался, имей в виду, я больше тебе не редактор!
– Ладно, ладно, иди! – хмуро проворчал Роман Ефимович в ответ.
И после этого Карл Григорьевич с Романом Ефимовичем почему-то расцеловались, что было уже совсем неожиданно.
А проехать на Красноармейскую улицу, оказывается, можно не только по Чеховской, начинающейся у трамвайного круга. Карл Григорьевич свернул много раньше в переулок с очень красивым названием – Эльдорадовский, есть такой в нашем районе. И через три минуты белые «Жигули» последней модели резко остановились около отделения ГАИ.
Карл Григорьевич сказал, что пойдет в ГАИ один. Порылся в кармане замшевой куртки, висевшей в машине на крючке. Достал из него удостоверение сотрудника журнала и, прежде чем выйти из машины, с минуту пристально его рассматривал, словно бы видел в первый раз.
Воротился он минут через сорок, но очень мрачный. И, ничего не говоря, сразу круто развернулся и покатил назад – в тот же Эльдорадовский переулок.
Первый вопрос он задал, когда уже выехали на Нижнюю Масловку. Он спросил:
– Где ваш дом?
А второй он задал, когда «Жигули» вкатились в наш двор. Он спросил:
– Бабушка дома?
– Может быть, дома, а может, у нас, – грустно ответила Ольга Скородумова.
– У вас, – хмуро ответил Данила, выглянув из приоткрытой дверцы. – В наших окнах света нет.
– А в тех, которые на улицу? – спросил Митька.
– Тоже нет, – ответил Данила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
И, не дожидаясь ответа, Карл Григорьевич наклонился и стал собирать рассыпанные на полу около его стула машинописные листки, причем закончил это так быстро и ловко, будто он с детства только и делал, что рассыпал у стола машинописные листки и потом их собирал. Когда он затем поднялся, выяснилось, что он очень высок и на голове у него торчком стоят вьющиеся, как пружинки, волосы. И лицо Карла Григорьевича, которое и так было достаточно длинным, из-за этих «пружинок» казалось еще более вытянувшимся.
– Ну вот видишь, Карл? – строго выглянул из-за груды толстых папок, громоздившихся на его столе, Роман Ефимович, который был, напротив, невысок и не тонок фигурой и без волос, какие могли бы стоять торчком. – Видишь, к чему приводит твоя манера решать творческие вопросы? Люди с улицы прибежали на твой крик!
– Не с улицы, – поджав губы, ответила Ольга. – Из коридора. С улицы мы не на крик прибежали. Мы из-за машины прибежали. Это чья? – И она показала на «Жигули» за витриной.
– Машина? – переспросил Карл Григорьевич. – Это моя машина.
– А где собака? – угрюмо спросил Данила.
– Собака? – переспросил Карл Григорьевич. – У меня дома.
– А где дом? – растерянно спросил Митька.
– Как где? – удивился Карл Григорьевич. – Улица Островитянова, семь…
– Поехали! – скомандовала Ольга. – Отдавайте собаку!
– Ее нельзя сейчас отдавать, – мягко ответил Карл Григорьевич. – У нее сейчас щенки.
Ужасный это был для них день – третье сентября.
Карл Григорьевич так и сказал:
– Ужасный это был у вас день! Появляется надежда и рушится, и опять появляется и опять рушится, и опять, и опять, и опять. А дед у вас очень любит Варяга! Да?
– Очень, – сказал Данила.
– А у меня жесткошерстный фокстерьер, – гордо сказал Карл Григорьевич и тут же спросил: – А это у вашего деда не первая собака?
– Первая, – вздохнул Митька. – В том-то и дело, что первая. А он о ней мечтал всю жизнь. И нам рассказывал, как он мечтал. Он до войны жил со своей бабушкой в Ленинграде, а в «Пионерской правде» много печатали про собак, и про пограничников, и про ребят, которые собак вырастили для пограничников. И он тоже мечтал, чтобы вырастить и чтобы про него напечатали. А у них с его бабушкой возможности не было держать собаку. И он играл сам с собой, будто собака уже есть. Он же ребенок был. Шел по Васильевскому острову – в школу или в булочную – и играл, будто рядом идет его овчарка. Чепрачная. Знаете – с черной спиной?
– Да, – сказал Роман Ефимович и погладил свою голую голову. – Я тоже когда-то играл вот так. И ему действительно будет тяжко.
– Вот что я сейчас сделаю, – отчеканивая каждое слово, сказал Карл Григорьевич. – Я вам сейчас скажу одну совсем неприятную вещь. Вы люди серьезные, и вам надо знать, насколько все на самом деле сложнее и безнадежней.
– Насколько? – строго спросила младшая Скородумова.
– Намного, – сказал Карл Григорьевич. – Этот ваш таксист Петя совсем молодой? Так? И вы все живете в этом районе недавно?.. Шестой год. А люди ездят на своих машинах не только как удобней ехать, но еще – как привычней. Вот я езжу уже двадцать лет. И ездил по Масловке, когда этого роскошного проезда на Ленинградский проспект недалеко от ваших домов еще не было. И когда мне надо было попасть с Масловки к друзьям на Красноармейскую, то я доезжал до трамвайного круга и – налево по Чеховской улице до самого дома! Понимаете? Так что тот человек, который увез вашу собаку, если он ездит по этим местам давно, спокойно мог покатить таким вот маршрутом дальше Масловки – на Красноармейскую и на Часовую…
– И на Ленинградский проспект, и на улицу Алабяна, и на Волоколамское шоссе, – назидательно прибавил Роман Ефимович.
– Ромка, ты всегда говоришь и пишешь лишние слова! – перебил его Карл Григорьевич. – Им уже хватает разочарований. Давайте, как говорит Олин папа, оставим хотя бы один-единственный шанс. Всего один. Остальные лопнули. И все же допустим, что владелец машины живет в районе Красноармейской и Часовой и машину можно найти. Но время, время! Сейчас пятнадцать минут восьмого. И даже если бы у нас была не одна, а три или четыре машины, мы все равно не смогли бы до ночи объездить и осмотреть весь этот район.
– А если завтра? – с надеждой спросил Митька. – У нас ведь есть еще целый завтрашний день.
– День есть. День есть у вас, – радостно сказал Карл Григорьевич. – Только завтра у вас не будет ни меня, ни моей машины. Потому что завтра в девять утра я сяду в поезд Москва – Берлин и вернусь уже через две недели. Слушайте! До сих пор это все делалось совсем не научно. А настоящая наука – мы с Романом Ефимовичем всегда об этом пишем в журнале – начинается с количественного подхода. С числа и меры. А для этого нам надо в ГАИ. Мы не будем просить, чтоб ГАИ стала искать собаку. Мы просто узнаем там для начала, каковы количественные исходные данные. Поняли? И тогда мы научным путем получим этот новый шанс – всем шансам шанс! Собирайтесь!
Карл Григорьевич встрепенулся и схватил собранные им с полу страницы. Он сложил их стопочкой и постучал ребром этой стопочки по столу, чтобы странички легли поровнее. Потом вскочил и положил эту стопочку перед Романом Ефимовичем.
– Ну, ирод! – сказал Карл Григорьевич свирепо. – Конец ты напишешь заново. Но если окажется, что ты меня не послушался, имей в виду, я больше тебе не редактор!
– Ладно, ладно, иди! – хмуро проворчал Роман Ефимович в ответ.
И после этого Карл Григорьевич с Романом Ефимовичем почему-то расцеловались, что было уже совсем неожиданно.
А проехать на Красноармейскую улицу, оказывается, можно не только по Чеховской, начинающейся у трамвайного круга. Карл Григорьевич свернул много раньше в переулок с очень красивым названием – Эльдорадовский, есть такой в нашем районе. И через три минуты белые «Жигули» последней модели резко остановились около отделения ГАИ.
Карл Григорьевич сказал, что пойдет в ГАИ один. Порылся в кармане замшевой куртки, висевшей в машине на крючке. Достал из него удостоверение сотрудника журнала и, прежде чем выйти из машины, с минуту пристально его рассматривал, словно бы видел в первый раз.
Воротился он минут через сорок, но очень мрачный. И, ничего не говоря, сразу круто развернулся и покатил назад – в тот же Эльдорадовский переулок.
Первый вопрос он задал, когда уже выехали на Нижнюю Масловку. Он спросил:
– Где ваш дом?
А второй он задал, когда «Жигули» вкатились в наш двор. Он спросил:
– Бабушка дома?
– Может быть, дома, а может, у нас, – грустно ответила Ольга Скородумова.
– У вас, – хмуро ответил Данила, выглянув из приоткрытой дверцы. – В наших окнах света нет.
– А в тех, которые на улицу? – спросил Митька.
– Тоже нет, – ответил Данила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20