И еще про чистую науку втирает, пидор… И вот эту-то самую ерундовину мы ему и должны вернуть.
— Да… Тут, Петя, просто необходимо выпить.
— Не вижу повода… для отказа. Волков налил водку в стаканы, разломил пополам оставшийся кусок сыра и задумчиво произнес:
— Прямо твоя Сцилла и Харибда.
— А может, плюнуть? Вернем не вернем, одинаково хреново получается. И еще неизвестно, что хреновее.
— Если б он один в этом деле был… А то ведь там уже и препарат где-то в Европе засвечен, и деньги в проект вложены. Да и я засветился. Почикают нас, Саша.
— А может, не достанут?
— Эти — достанут.
— Значит, если вернем, у нас с тобой, так сказать, моральные утраты и угрызения совести. А если не вернем…
— Доходит постепенно?
Гурский устало склонил голову набок и задумался.
— Утомила меня, Петя, история эта — сил моих нет. Выбирай, не выбирай — оба варианта хуже получаются. Да еще и тебя втянул… Может, лучше мне погибнуть в открытом бою? Я ведь воински обучен, ты же знаешь. Только покажи, куда целиться.
— Да некуда показывать.
— Так пидарас-то, который тебе про чистую науку втирал?
— Нет его. А завтра у него вообще аэроплан за кордон. Но, если мы ему футболку не вернем, он, Саша, нас достанет. Отвечаю.
— Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?
— Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Короче — лекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонка — мать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевич — его бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. «Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют». А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Один — ерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.
— Совсем ничего?
— Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.
— А чем им плох пирамидон?
— Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле…
— И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?
— Типа того. Чистая наука не знает границ.
— Ну… За науку?
— А давай…
— И что сулил?
— Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
— А сумму конкретную?
— Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
— А. если это мало?
— Так они же — грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
— Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».
— А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
— Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
— Кого?
— Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь — и весь в дерьме…
— Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь — придется воевать.
— Вот так?
— Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
— Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
— Слушаю.
— Петя?
— Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
— Чего делаешь-то?
— Да вошел только. А что?
— Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
— Это которая? Беленькая такая?
— Ага.
— Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так — хоть у меня шанс будет.
— Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
— А где пропадала-то, не говорит?
— Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить — кому он, собственно, принадлежит?
Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что-либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.
Отметим лишь, что голова у него не болела.
Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
Наконец что-то высшее подсказало ему, что звуки, разбудившие его, не были пульсацией горячей крови внутри головы, а являлись телефонными звонками.
Александр медленно переместил свое тело к телефонному аппарату, осторожно снял трубку и робко прислушался.
— Алло! Сашка! Алло! Ты меня слышишь? — Не отрывая трубки от уха, Адашев кивнул.
— Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? — Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
— Да что ты там, в самом-то деле!
— О-ох…— наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом: — Ты кто?
— Ну, слава Богу. Я — это Петр.
— Здравствуй… — Гурский судорожно сглотнул и добавил: — Петя.
— Ну, что ты там? Как?
— Трудно сказать…
— Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
— Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
— Да десять почти.
— Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
— Ну давай…
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Да… Тут, Петя, просто необходимо выпить.
— Не вижу повода… для отказа. Волков налил водку в стаканы, разломил пополам оставшийся кусок сыра и задумчиво произнес:
— Прямо твоя Сцилла и Харибда.
— А может, плюнуть? Вернем не вернем, одинаково хреново получается. И еще неизвестно, что хреновее.
— Если б он один в этом деле был… А то ведь там уже и препарат где-то в Европе засвечен, и деньги в проект вложены. Да и я засветился. Почикают нас, Саша.
— А может, не достанут?
— Эти — достанут.
— Значит, если вернем, у нас с тобой, так сказать, моральные утраты и угрызения совести. А если не вернем…
— Доходит постепенно?
Гурский устало склонил голову набок и задумался.
— Утомила меня, Петя, история эта — сил моих нет. Выбирай, не выбирай — оба варианта хуже получаются. Да еще и тебя втянул… Может, лучше мне погибнуть в открытом бою? Я ведь воински обучен, ты же знаешь. Только покажи, куда целиться.
— Да некуда показывать.
— Так пидарас-то, который тебе про чистую науку втирал?
— Нет его. А завтра у него вообще аэроплан за кордон. Но, если мы ему футболку не вернем, он, Саша, нас достанет. Отвечаю.
— Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?
— Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Короче — лекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонка — мать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевич — его бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. «Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют». А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Один — ерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.
— Совсем ничего?
— Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.
— А чем им плох пирамидон?
— Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле…
— И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?
— Типа того. Чистая наука не знает границ.
— Ну… За науку?
— А давай…
— И что сулил?
— Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
— А сумму конкретную?
— Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
— А. если это мало?
— Так они же — грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
— Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».
— А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
— Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
— Кого?
— Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь — и весь в дерьме…
— Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь — придется воевать.
— Вот так?
— Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
— Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
— Слушаю.
— Петя?
— Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
— Чего делаешь-то?
— Да вошел только. А что?
— Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
— Это которая? Беленькая такая?
— Ага.
— Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так — хоть у меня шанс будет.
— Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
— А где пропадала-то, не говорит?
— Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить — кому он, собственно, принадлежит?
Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что-либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.
Отметим лишь, что голова у него не болела.
Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
Наконец что-то высшее подсказало ему, что звуки, разбудившие его, не были пульсацией горячей крови внутри головы, а являлись телефонными звонками.
Александр медленно переместил свое тело к телефонному аппарату, осторожно снял трубку и робко прислушался.
— Алло! Сашка! Алло! Ты меня слышишь? — Не отрывая трубки от уха, Адашев кивнул.
— Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? — Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
— Да что ты там, в самом-то деле!
— О-ох…— наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом: — Ты кто?
— Ну, слава Богу. Я — это Петр.
— Здравствуй… — Гурский судорожно сглотнул и добавил: — Петя.
— Ну, что ты там? Как?
— Трудно сказать…
— Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
— Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
— Да десять почти.
— Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
— Ну давай…
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21