— Ну что? Расскажи нам свою историю, благородный дон.
Александр сделал зверское лицо, взвыл, а потом начал абсолютно спокойным голосом:
— Родился я в Кордове, где отец мой жил в полном довольстве…
— Ладно, Пашеко, завязывай, именем искупителя твоего, — прервал его Петр Волков. — А рожи корчить тебе, кстати, уже без надобности. Что за бомжатник?
— А вот вижу я по глазам вашим, что вы меня неправильно поняли…
— Да как же тебя понять, если ты и не говоришь ничего, пес смердящий? После совместного распития, что ли? На почве личной неприязни?
— Нет, Петр, — подчеркнуто официально произнес Гурский. — На меня наехали. Бандиты.
— Что за бред? Ты-то при каких делах? Вот ведь я же говорил — будешь к себе таскать по пьяни всяких, тебя не то что обнесут, тебя грохнут. Или хату отнимут. Душевный ты наш. Что за дела?..
— В том-то и вопрос.
— В чем?
— А в том, Петя, что я совершенно не понимаю, что, собственно, происходит в настоящий момент.
— Это у тебя с детства. Ты дело говори: что-где-когда. Почему кошатиной воняет? — Он взял со стола двумя пальцами за горлышко недопитую бутылку водки и приподнял на уровень глаз. — Первая?
— Первая, — кивнул Александр и показал пальцем на кухню. — Вторая — там. А запах… ну что запах — галлюцинация нагадила.
— В следующий раз она тебя сожрет. Который день?
— Петя, ну честное слово, я ж тебе говорю, не в том дело. Вломились, отмудохали, пока я в отрубе, — рот лентой, на голову черную шапку до пупа, руки назад. Перерыли всю хату и свалили. Все.
— А как вломились? Дверь вынесли, что ли?
— А то ты дверь не видел… Зачем ее выносить? Позвонили — я открыл.
— А глазок?
— Ну… Во-первых, он мутный, а во-вторых, в него заглядывать унизительно. И это даже — во-первых.
— Очень достойная позиция. — Петр достал пачку сигарет.
— Ну, очень — не очень…
— Достойная мудака. А зачем вставлял?
— Я не вставлял, так было. А за козла ответишь.
— Ладно, что взяли?
— Ни-че-го.
— Волков удивленно поднял брови.
— Шмон, Петя. Понимаешь, обыск в присутствии отсутствующего хозяина. С особым цинизмом. И, что самое безумное, я, по-моему, знаю, что именно они у меня искали.
— Что? — Петр вынул сигарету из пачки и прикурил.
— Они искали у меня, Петр, белую футболку.
— Петр, глубоко затянувшись, поперхнулся дымом, закашлялся и, сходив на кухню, вернулся со стаканом.
— Плесни-ка… сын Химеры.
— Петь, ну право слово… Ты присядь, а то стоишь, как… У меня и так в голове бардак. Тут вот какая история. Минуточку, говорить больно, — Гурский разлил по стаканам оставшуюся водку, выпил крупными глотками и закурил сигарету.
— Я недавно, весной, где-то месяца полтора крестьянствовал. Есть, оказывается, у нас чуть в стороне от Колпина детдом, такой частный, что ли, в общем, что-то вроде того. Там — директор Невельский Лев Кириллович. Он — хозяин, воспитатель и отец родной. Года полтора назад детдом этот загибался просто, ну, как все. А потом потихоньку, потихоньку стал распрямляться. Кирилыч этот спонсоров каких-то нашел, те — пожертвования, шмотки, то-се, короче, сейчас там полный достаток. И даже излишек.
— Это как?
— У Кирилыча — две тачки. У него своя, у жены своя. А жена… Молоденькая, глазами просто жрет. Но это отдельный разговор.
— Так что, такое выгодное дело — содержать приют?
— Не знаю, — Гурский пожал плечами. — Короче, знакомые мои ему там теплицу ставили, такую, знаешь, очень даже… Он с ними и расплатился соответственно. Ну, от них там всякая ерунда осталась — мусор, какие-то совсем мелкие недоделки. Они меня и подписали месяцок там пожить на свежем воздухе, потрудиться в свое удовольствие, ну и заработать, не напрягаясь. Я и поехал. Они меня представили, обо всем договорились и свалили. А я остался. Все хорошо: ребятня грядки копает, я ими руковожу, Анна — жена Кирилыча — на меня таращится, а я с девками старшими о жизни разговариваю и территорию облагораживаю.
— Сколько девкам-то?
— А их теперь не разберешь. Акселераты… Но лет по пятнадцать, наверное.
— Козел старый.
— Петр… — Александр укоризненно посмотрел на друга. — А кстати, почему ты спросил?
— Не девки это потому что, а девчонки. Не отвлекайся.
— А я не могу на девчонок не отвлекаться. Короче говоря, привязался там ко мне мальчишка один. Такой, знаешь, — все от «На-Ны» с ума сходят, а он Леннона слушает. Очень славный.
— Как в приюте-то оказался?
— Я не спрашивал. Я вообще с ними на эту тему не говорил. Ну вот, когда я уезжал уже, он подходит и говорит: «Дядь Саш, давайте футболками поменяемся на память?» А у меня футболка была с Джоном во всю грудь. Сейчас таких не делают. Толстая, чистый хлопок, я в секонд-хенде откопал, совершенно новая. Я в ней там ходил. А он на нее поглядывал, я видел. И я ему как раз подарить ее хотел, когда уезжать буду. А он, видишь как, он специально ждал, когда им что-нибудь выдадут, чтобы обменяться, а не просто попросить. У них же ничего своего нет… и бывают они в этом очень щепетильны. Ну вот… «Я, — говорит, — специально размер побольше выбрал. Вам подойдет». Я говорю: «А моя тебе?» А он: «А мне без разницы, я же расту. Мне главное, чтобы он у меня вот здесь был». И по груди себя похлопал. «А потом, — говорит, — я все равно до него вырасту». И вот тут, Петя, я и брякаю, ну просто как в кино самом паршивом: «Ты что же, ее всю жизнь носить собираешься?» А он улыбается: «Ага, — говорит, — до самой смерти».
Последняя фраза Адашева-Гурского повисла в воздухе. Он замолчал, будто бы удивленно вглядываясь в нее, и, похоже, продолжать не собирался.
Петр встал, пошел на кухню, принес непочатую бутылку, отвернул крышку, плеснул по стаканам.
— На, успокойся, в чем дело-то? Гурский кивнул, выпил, закурил и, сделав глубокую затяжку, шумно выдохнул.
— Все, ладно. Просто я вот тебе сейчас рассказываю, и все как-то так выстраивается, что… выходит, я в его смерти виноват, а? Или это нам судьба таким образом маячки ставит? «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…» Е… мать.
— Что за маячки?
— А, я же не рассказал. Убили его. Через несколько дней. А может, и раньше. Распотроши8ли всего. И вроде как я к этому отношение имею.
— Какое, к черту, еще отношение?
— Подожди, я же тебе докладываю — Невельский этот, который директор, он… я уж не знаю, ну странный какой-то. Он к этим шмоткам, которые спонсоры привозят, ну, как я не знаю к чему, относится. Когда ребята весной в Таллин ездили, спонсоры куртки привезли. Буквально за день до отъезда. Красивые куртки, согласен, новенькие, не стыдно в таких, но он же что? Он их все у себя в кабинете сложил, заперся, ночевал там и выдавал ребятам прямо перед посадкой в автобус. Каждому. Лично.
— А у них и автобус есть?
— Свой. «Икарус». Подарили. Они и ездят теперь постоянно. Каждые каникулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21