Потом я поняла, что он плохо соображал, куда я хожу, в булочную или в туалет, ему главное было видеть меня. Он себе это взял в свою глупую стриженую голову, и выбить это оттуда уже нельзя было никакими силами.
Сперва я стеснялась себя, потом стеснялась его, потом сказала себе, что мне все равно. Но на самом деле я уже чувствовала себя немного Гретой Гарбо. Женщину вообще очень просто увлечь — нужно только все время на нее смотреть. Она может делать вид, что вас игнорирует, что сердиться, но все равно она будет думать о вас, и в один прекрасный момент вы ей таки понадобитесь.
Через месяц я уже расстраивалась, когда не чувствовала на себе его взгляда, через полтора я решила, что такую любовь нельзя оставлять без ответа, и стала ему улыбаться. От моих улыбок он шарахался, как от огня, но через некоторое время я стала получать по почте открытки с цветами и пластинки. На этих посланиях не было обратного адреса.
Через своих подруг я узнала кто мой поклонник. Он жил в самом бандитском районе и считался «оторви да брось», то есть он нигде не учился и не работал, потому что его вот-вот должны были призвать в армию. Целыми днями он околачивался возле голубятников и картежников с которыми он имел какие-то дела.
Как-то я собралась с духом и окликнула его. Он вытащил пачку папирос, не спеша закурил, сунул руки в карманы и подошел ко мне.
Я хотела ему сказать что-то хорошее, может поблагодарить его за открытки и пластинки, но сказала совсем другое:
— Ты за мной больше не ходи. Я выхожу замуж.
Мне казалось, что это хорошее начало для разговора, что он меня обязательно должен спросить за кого я выхожу замуж, а я дам ему понять что этот человек мне не нравится… В общем я давала ему шанс зацепиться, но я его не знала. Он не хотел зацепляться. Он бросил папиросу себе под ноги, ударил меня по лицу так, что я едва устояла на ногах, и ушел.
Я проревела три дня, а потом узнала что он, после нашего разговора, если мордобой можно назвать разговором, с такими же как сам, отпетыми, взломал продуктовую палатку, и был арестован на месте преступления.
Больше у меня ничего драматического в жизни не было. Я действительно вышла замуж за сына начальника дистанции пути, и пошла работать в регистратуру железнодорожной поликлиники. Муж был очень хорошим человеком, но после женитьбы прожил только пять лет. Своих детей у меня не было, зато сестрам бог послал целый выводок мальчиков, которых нужно было поставить на ноги. Нет, у меня была очень хорошая жизнь, но все-таки интересно, как бы она сложилась, если бы мой первый ухажер не оказался таким ревнивым?
— Мы часто хотим одного, а делаем совсем другое, Мы хотим общаться с одними людьми, а жизнь дает нам в попутчики совершенно других. Счастлив наверно человек, который может сказать ей «нет», и сделать все по-своему, — вздохнул Фима и потянулся к бутылке.
— Наше следствие зашло в тупик. — сказала Роза Марковна. — Какой-то доброжелатель обрубил нам все концы. Вам, Ефим, сейчас самое время заняться личной жизнью. Знаете что, берите эту вашу девушку из трамвая, и поезжайте с ней на юг, подальше от революционеров. А я пока пригляжу за вашей квартирой. Тем более что мой вопрос обещали решить только через три недели.
— Хорошая мысль, — сказал Фима. — Представляю, как обрадуется Рита, когда я сообщу ей, что мы едем в Сочи. Можно ведь и девочку с собой взять.
— Можно и взять, но думаю, вам будет лучше вдвоем, а девочку можно оставить со мной, раз уж я все рано остаюсь пока здесь.
— Для одинокого молодого человека вы, Ефим, даже слишком экономны, с профессорским авансом у нас две тысячи долларов. Вам и половины этого хватит на отдых, если не слишком шиковать.
— Да, но нужны путевки, билеты…
— Ой, мне эти старые холостяки. Навыдумывают всяких трудностей, только, чтобы ничего не делать.
— А как быть с профессорским кобелем.
— Я и его возьму на себя. Тем более, что у вас все равно нет на его счет никаких идей.
— Хорошо, Роза Марковна, я уже звоню.
Фима протянул было руку к телефону, но он вдруг зазвонил.
— Это Мартинес. Нужно встретиться. Завтра в полдень я буду ждать вас на том же месте, — прокаркала Ласточка и повесила трубку.
В гостиничном холе на сей раз было много народу, но Фима сразу заметил Марию. На ней был красный пиджак и желтая косынка. «Не так ли выглядит таинственная птица кецаль?», — невольно подумал Фима.
Девушка порывисто пожала его руку:
— Salut, comarado! Есть важные новости, поднимемся наверх.
В номере она проделала ту же операцию: открыла краны в ванной и отключила телефон и только после этого заговорила.
— Центр приказывает поторопиться. В начале ноября намечается провести съезд, на котором наша организация должна объединиться с Фронтом освобождения штата Чиапас имени Сапаты. Это влиятельная партия, с ней считается правительство, но там у руля стоят школьные учителя, которые не читали Маркса и Ленина, они ставят перед своим движением ограниченные задачи: выделение средств на развитие экономики штата, представительство индейцев в администрации, преподавание местных языков в школе, пересмотр истории… Для нас — это программа минимум. Мы хотим вернуть индейцам всю страну, и построить на развалинах проамериканской республики социализм. Но нас мало, сапатисты не захотят объединяться с нами на равных, они предложат нам влиться в их партию на правах фракции, а это недопустимо. У нас обязательно должны быть свои люди в политбюро Фронта, чтобы в нужный момент перехватить инициативу и направить индейцев на баррикады. Нашим козырем мог бы стать Кукулькан. Для темных индейских масс он всегда был символом свободы и независимости. За теми, у кого этот символ они пойдут на смерть, не задумываясь.
— Постой, Маша, — перебил революционерку Фима. — Я что-то не разберу, куда вы хотите тащить этих несчастных индейцев, на смерть или в светлое будущее.
— В данном случае, это одно и то же. Для борца нет ничего прекраснее, чем умереть за дело народа. Память о героях никогда не умирает.
— «После смерти жопа не вертит», — любила говорить моя бабушка, — сказал Фима, и с вожделением оглядел стол, на котором помимо уже знакомой ему текилы, стояла ваза с виноградом, персиками и ломтиками арбуза.
— Ты так говоришь, потому что никогда не знал что такое нищета и эксплуатация, — вспылила Ласточка.
— Неправда ваша, товарищ Ласточка, — возмутился Фима, — бригадир Билли в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, гонял меня за пятьдесят баксов в день и в хвост и в гриву. Эта негритянская падла заставлял меня махать кистью по двенадцать часов и не отпускал даже пописать в неположенное время. Это еще может сказаться на моем здоровье. А макаронник Корвалол со своими гадскими пиперони чуть не довел меня до язвы желудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Сперва я стеснялась себя, потом стеснялась его, потом сказала себе, что мне все равно. Но на самом деле я уже чувствовала себя немного Гретой Гарбо. Женщину вообще очень просто увлечь — нужно только все время на нее смотреть. Она может делать вид, что вас игнорирует, что сердиться, но все равно она будет думать о вас, и в один прекрасный момент вы ей таки понадобитесь.
Через месяц я уже расстраивалась, когда не чувствовала на себе его взгляда, через полтора я решила, что такую любовь нельзя оставлять без ответа, и стала ему улыбаться. От моих улыбок он шарахался, как от огня, но через некоторое время я стала получать по почте открытки с цветами и пластинки. На этих посланиях не было обратного адреса.
Через своих подруг я узнала кто мой поклонник. Он жил в самом бандитском районе и считался «оторви да брось», то есть он нигде не учился и не работал, потому что его вот-вот должны были призвать в армию. Целыми днями он околачивался возле голубятников и картежников с которыми он имел какие-то дела.
Как-то я собралась с духом и окликнула его. Он вытащил пачку папирос, не спеша закурил, сунул руки в карманы и подошел ко мне.
Я хотела ему сказать что-то хорошее, может поблагодарить его за открытки и пластинки, но сказала совсем другое:
— Ты за мной больше не ходи. Я выхожу замуж.
Мне казалось, что это хорошее начало для разговора, что он меня обязательно должен спросить за кого я выхожу замуж, а я дам ему понять что этот человек мне не нравится… В общем я давала ему шанс зацепиться, но я его не знала. Он не хотел зацепляться. Он бросил папиросу себе под ноги, ударил меня по лицу так, что я едва устояла на ногах, и ушел.
Я проревела три дня, а потом узнала что он, после нашего разговора, если мордобой можно назвать разговором, с такими же как сам, отпетыми, взломал продуктовую палатку, и был арестован на месте преступления.
Больше у меня ничего драматического в жизни не было. Я действительно вышла замуж за сына начальника дистанции пути, и пошла работать в регистратуру железнодорожной поликлиники. Муж был очень хорошим человеком, но после женитьбы прожил только пять лет. Своих детей у меня не было, зато сестрам бог послал целый выводок мальчиков, которых нужно было поставить на ноги. Нет, у меня была очень хорошая жизнь, но все-таки интересно, как бы она сложилась, если бы мой первый ухажер не оказался таким ревнивым?
— Мы часто хотим одного, а делаем совсем другое, Мы хотим общаться с одними людьми, а жизнь дает нам в попутчики совершенно других. Счастлив наверно человек, который может сказать ей «нет», и сделать все по-своему, — вздохнул Фима и потянулся к бутылке.
— Наше следствие зашло в тупик. — сказала Роза Марковна. — Какой-то доброжелатель обрубил нам все концы. Вам, Ефим, сейчас самое время заняться личной жизнью. Знаете что, берите эту вашу девушку из трамвая, и поезжайте с ней на юг, подальше от революционеров. А я пока пригляжу за вашей квартирой. Тем более что мой вопрос обещали решить только через три недели.
— Хорошая мысль, — сказал Фима. — Представляю, как обрадуется Рита, когда я сообщу ей, что мы едем в Сочи. Можно ведь и девочку с собой взять.
— Можно и взять, но думаю, вам будет лучше вдвоем, а девочку можно оставить со мной, раз уж я все рано остаюсь пока здесь.
— Для одинокого молодого человека вы, Ефим, даже слишком экономны, с профессорским авансом у нас две тысячи долларов. Вам и половины этого хватит на отдых, если не слишком шиковать.
— Да, но нужны путевки, билеты…
— Ой, мне эти старые холостяки. Навыдумывают всяких трудностей, только, чтобы ничего не делать.
— А как быть с профессорским кобелем.
— Я и его возьму на себя. Тем более, что у вас все равно нет на его счет никаких идей.
— Хорошо, Роза Марковна, я уже звоню.
Фима протянул было руку к телефону, но он вдруг зазвонил.
— Это Мартинес. Нужно встретиться. Завтра в полдень я буду ждать вас на том же месте, — прокаркала Ласточка и повесила трубку.
В гостиничном холе на сей раз было много народу, но Фима сразу заметил Марию. На ней был красный пиджак и желтая косынка. «Не так ли выглядит таинственная птица кецаль?», — невольно подумал Фима.
Девушка порывисто пожала его руку:
— Salut, comarado! Есть важные новости, поднимемся наверх.
В номере она проделала ту же операцию: открыла краны в ванной и отключила телефон и только после этого заговорила.
— Центр приказывает поторопиться. В начале ноября намечается провести съезд, на котором наша организация должна объединиться с Фронтом освобождения штата Чиапас имени Сапаты. Это влиятельная партия, с ней считается правительство, но там у руля стоят школьные учителя, которые не читали Маркса и Ленина, они ставят перед своим движением ограниченные задачи: выделение средств на развитие экономики штата, представительство индейцев в администрации, преподавание местных языков в школе, пересмотр истории… Для нас — это программа минимум. Мы хотим вернуть индейцам всю страну, и построить на развалинах проамериканской республики социализм. Но нас мало, сапатисты не захотят объединяться с нами на равных, они предложат нам влиться в их партию на правах фракции, а это недопустимо. У нас обязательно должны быть свои люди в политбюро Фронта, чтобы в нужный момент перехватить инициативу и направить индейцев на баррикады. Нашим козырем мог бы стать Кукулькан. Для темных индейских масс он всегда был символом свободы и независимости. За теми, у кого этот символ они пойдут на смерть, не задумываясь.
— Постой, Маша, — перебил революционерку Фима. — Я что-то не разберу, куда вы хотите тащить этих несчастных индейцев, на смерть или в светлое будущее.
— В данном случае, это одно и то же. Для борца нет ничего прекраснее, чем умереть за дело народа. Память о героях никогда не умирает.
— «После смерти жопа не вертит», — любила говорить моя бабушка, — сказал Фима, и с вожделением оглядел стол, на котором помимо уже знакомой ему текилы, стояла ваза с виноградом, персиками и ломтиками арбуза.
— Ты так говоришь, потому что никогда не знал что такое нищета и эксплуатация, — вспылила Ласточка.
— Неправда ваша, товарищ Ласточка, — возмутился Фима, — бригадир Билли в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, гонял меня за пятьдесят баксов в день и в хвост и в гриву. Эта негритянская падла заставлял меня махать кистью по двенадцать часов и не отпускал даже пописать в неположенное время. Это еще может сказаться на моем здоровье. А макаронник Корвалол со своими гадскими пиперони чуть не довел меня до язвы желудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50