Каждый испанец одновременно и Санчо Панса и Дон Кихот, он трудолюбив, практичен и даже скуповат в обычной жизни, но как только его начинают обуревать страсти: любовь ревность, религиозный фанатизм, коммунистическая идея, да мало ли, он превращается в неистового сумасброда лишенного всякого здравого смысла. В конце концов, это плохо кончается, прежде всего, для него самого, но предотвратить катастрофу невозможно. Страсть разрывает испанца изнутри. Итальянцы не менее темпераментны, но самоирония и юмор, помогают им выпускать пар. Они научились получать удовольствие даже от страдания. Испанцы же воспринимают себя слишком всерьез, и оттого перегорают как лампочки при резкой смене напряжения. По числу самоубийств Испания опережает даже некоторые скандинавские страны.
— Это не мешает официанту все время коситься в сторону Вероники, — заметила Зиночка.
— Это имперский пережиток, — заметил Муха.
— Интересная теория, — сказал Фима. — А что вы, профессор, скажете насчет…
— Нет уж, увольте, — замахал руками Муха. — Я не настолько профессор, чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа…
Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который раз с тоской вспомнил о котлетах.
Но вообще вечер удался. Ближе к ночи появился гитарист, он виртуозно исполнял испанскую классику и старые шлягеры. Зиночка танцевала со всеми подряд, но предпочтение отдавала профессору. Напоследок Вацлав Иванович попросил гитариста сыграть «Голубку».
— Это была любимая песня императрицы Карлотты, — пояснил он свой выбор.
— Чернь пела ее на свой лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой, но она , слава богу об этом не знала.
Ужин затянулся далеко за полночь. Когда компания вывалилась из ресторана улицы курортного городка уже опустели, только издали доносилась заунывная мелодия фламенко.
Вероника предложила всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна из спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор. Женщины расположились внизу.
Фима собрался было спать, но тут дверь тихонько отворилась и к нему в спальню проскользнула Зиночка.
— Я на минутку, — быстро зашептала она, присев на край постели, — Мне кажется, что я влюбилась в профессора. Он такой большой, умный, уверенный в себе… Австрияк по сравнению с ним сявка. Как ты думаешь, профессор богатый? Он пишет книги и преподает в Америке…
— Не думаю, — ответил Фима зевая. — В Америке профессора не самые богатые люди, полицейские зарабатываю там много больше. Хотя Муха, судя по всему, в деньгах не нуждается — оплатил наш ужин и глазом не моргнул. Все знаменитости у него знакомые, мир исколесил вдоль и поперек, и квартира у него будь здоров в высотке на Котельнической. А еще наверно дом в Калифорнии есть, такие как он не живут в наемных квартирах. Вообще он больше похож на какого-нибудь аристократа, чем на ученого — одевается с иголочки, в ресторане заказывает только самые изысканные блюда, обожает антиквариат и книги в дорогих переплетах.
— Да, но он же старый.
— Правильно, Клаус гораздо моложе. Вообще, симпатичный парень, крепкий такой боровичок, и весь как на ладони. Такой уж, если женится, так на всю жизнь. Уверен, что ему и в голову не придет заначить от жены деньги. Он не карьерист, но настоящий служака, через пять лет, как пить дать, станет старшим инспектором, а там глядишь и главным.
— Он хочет, чтобы мы остались здесь на недельку.
— Правильно, почему бы не отдохнуть на халяву. Мне никто не предлагает, а то бы и я остался.
— А профессор завтра уезжает в Мадрид.
— Да определись ты, наконец, кто тебе нужен.
— Ой, Фима, не знаю, раскорячилась умом и не могу выбрать.
— В таком случае, есть смысл плыть по течению. Иди сейчас спать, а утром жизнь подскажет тебе выход.
— Легко тебе, Фимка, рассуждать, ты мужчина. В том-то и вопрос, с кем спать?
— Ну, можешь остаться здесь.
— Нет, Фимка, милый, мне, конечно, с тобой хорошо, но ведь надо думать и о будущем, мне уже двадцать пять лет. Я, пожалуй, пойду в сад и подумаю там.
Она выпорхнула из спальни. Фима разделся, взбил жиденькую подушечку, отвернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Морфей был тут как тут , он заключил Фиму в свои объятья и унес в страну грез. Но сквозь сон Фима почувствовал, что его кто-то еще обнимает.
— Ну, что решила? — спросил он, всем телом отвечая на объятие.
— Мне страшно, — услышал он в ответ голос Вероники. — По дому все время кто-то ходит.
Политбюро Фронта освобождения индейского народа собралось на свое внеочередное заседание в офисе сеньора Энрике Ортиса или камарадо Луиса, что значит «золотой». Для конспирации все члены политбюро были одновременно и членами респектабельного «Лайонс клуба». Никакого подозрения это не вызвало, все они были людьми уважаемыми и не бедными. Сам Ортис подвизался в нефтяном бизнесе. Сеньор Эччевериа, по партийному камарадо Карлос, был членом правления мексиканского филиала компании «Кока-Кола», и близко был знаком с президентом республики, который до победы на выборах был главой филиала. Сеньор Перальта, он же камарадо Кальенте, что значит «горячий» — возглавлял департамент образования в мэрии, а Гонсалес владел обширными землями в Чиапасе. Так что ни у кого не возникали сомнения в том, что эти почтенные люди собираются для того, чтобы решать проблемы благотворительности. И только Хименес ничем не владел и ничего не возглавлял. Он был профессиональным революционером.
Ходили слухи, что он воевал в отряде Фиделя на Плайя-Хирон. Потом что-то не поделил с его братом красавицу-мулатку и ушел с Че-Геварой в леса Боливии. Но за несколько дней до разгрома отряда и гибели команданте, он с ним крепко повздорил и уехал в Аргентину. Говорят, его видели потом в Перу и в Колумбии. Но никто точно не знал, где он родился, как пришел в революцию, и кто стоит за его спиной. Одни считали, что он выполняет задание Фиделя, другие — что его прислали в Мексику нефтяные шейхи, третьи видели в нем только пламенного революционера, неподкупного и решительного, способного зажечь массы собственным примером и повести за собой.
Хименес приехал в Мексику и устроился работать докером в порту Санта-Крус. Через месяц он возглавил незаконную стачку, которую разогнала полиция. Его хотели арестовать, но он вовремя уехал из города и поселился в штате Чиапас среди индейцев, которые работали на сахарных плантациях Гонсалеса. От него забитые и неграмотные крестьяне впервые услышали слова о равенстве, братстве и былом величии своего народа. Их нетрудно было поднять на восстание, но камарадо Хименес не стал этого делать. Он назначил встречу Гонсалесу в баре и сказал ему: «У тебя есть выбор: стать вторым Хуаресом, или окончить свою жизнь в нищете и забвении. В твоих жилах течет индейская кровь, ты стыдишься этого и напрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Это не мешает официанту все время коситься в сторону Вероники, — заметила Зиночка.
— Это имперский пережиток, — заметил Муха.
— Интересная теория, — сказал Фима. — А что вы, профессор, скажете насчет…
— Нет уж, увольте, — замахал руками Муха. — Я не настолько профессор, чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа…
Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который раз с тоской вспомнил о котлетах.
Но вообще вечер удался. Ближе к ночи появился гитарист, он виртуозно исполнял испанскую классику и старые шлягеры. Зиночка танцевала со всеми подряд, но предпочтение отдавала профессору. Напоследок Вацлав Иванович попросил гитариста сыграть «Голубку».
— Это была любимая песня императрицы Карлотты, — пояснил он свой выбор.
— Чернь пела ее на свой лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой, но она , слава богу об этом не знала.
Ужин затянулся далеко за полночь. Когда компания вывалилась из ресторана улицы курортного городка уже опустели, только издали доносилась заунывная мелодия фламенко.
Вероника предложила всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна из спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор. Женщины расположились внизу.
Фима собрался было спать, но тут дверь тихонько отворилась и к нему в спальню проскользнула Зиночка.
— Я на минутку, — быстро зашептала она, присев на край постели, — Мне кажется, что я влюбилась в профессора. Он такой большой, умный, уверенный в себе… Австрияк по сравнению с ним сявка. Как ты думаешь, профессор богатый? Он пишет книги и преподает в Америке…
— Не думаю, — ответил Фима зевая. — В Америке профессора не самые богатые люди, полицейские зарабатываю там много больше. Хотя Муха, судя по всему, в деньгах не нуждается — оплатил наш ужин и глазом не моргнул. Все знаменитости у него знакомые, мир исколесил вдоль и поперек, и квартира у него будь здоров в высотке на Котельнической. А еще наверно дом в Калифорнии есть, такие как он не живут в наемных квартирах. Вообще он больше похож на какого-нибудь аристократа, чем на ученого — одевается с иголочки, в ресторане заказывает только самые изысканные блюда, обожает антиквариат и книги в дорогих переплетах.
— Да, но он же старый.
— Правильно, Клаус гораздо моложе. Вообще, симпатичный парень, крепкий такой боровичок, и весь как на ладони. Такой уж, если женится, так на всю жизнь. Уверен, что ему и в голову не придет заначить от жены деньги. Он не карьерист, но настоящий служака, через пять лет, как пить дать, станет старшим инспектором, а там глядишь и главным.
— Он хочет, чтобы мы остались здесь на недельку.
— Правильно, почему бы не отдохнуть на халяву. Мне никто не предлагает, а то бы и я остался.
— А профессор завтра уезжает в Мадрид.
— Да определись ты, наконец, кто тебе нужен.
— Ой, Фима, не знаю, раскорячилась умом и не могу выбрать.
— В таком случае, есть смысл плыть по течению. Иди сейчас спать, а утром жизнь подскажет тебе выход.
— Легко тебе, Фимка, рассуждать, ты мужчина. В том-то и вопрос, с кем спать?
— Ну, можешь остаться здесь.
— Нет, Фимка, милый, мне, конечно, с тобой хорошо, но ведь надо думать и о будущем, мне уже двадцать пять лет. Я, пожалуй, пойду в сад и подумаю там.
Она выпорхнула из спальни. Фима разделся, взбил жиденькую подушечку, отвернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Морфей был тут как тут , он заключил Фиму в свои объятья и унес в страну грез. Но сквозь сон Фима почувствовал, что его кто-то еще обнимает.
— Ну, что решила? — спросил он, всем телом отвечая на объятие.
— Мне страшно, — услышал он в ответ голос Вероники. — По дому все время кто-то ходит.
Политбюро Фронта освобождения индейского народа собралось на свое внеочередное заседание в офисе сеньора Энрике Ортиса или камарадо Луиса, что значит «золотой». Для конспирации все члены политбюро были одновременно и членами респектабельного «Лайонс клуба». Никакого подозрения это не вызвало, все они были людьми уважаемыми и не бедными. Сам Ортис подвизался в нефтяном бизнесе. Сеньор Эччевериа, по партийному камарадо Карлос, был членом правления мексиканского филиала компании «Кока-Кола», и близко был знаком с президентом республики, который до победы на выборах был главой филиала. Сеньор Перальта, он же камарадо Кальенте, что значит «горячий» — возглавлял департамент образования в мэрии, а Гонсалес владел обширными землями в Чиапасе. Так что ни у кого не возникали сомнения в том, что эти почтенные люди собираются для того, чтобы решать проблемы благотворительности. И только Хименес ничем не владел и ничего не возглавлял. Он был профессиональным революционером.
Ходили слухи, что он воевал в отряде Фиделя на Плайя-Хирон. Потом что-то не поделил с его братом красавицу-мулатку и ушел с Че-Геварой в леса Боливии. Но за несколько дней до разгрома отряда и гибели команданте, он с ним крепко повздорил и уехал в Аргентину. Говорят, его видели потом в Перу и в Колумбии. Но никто точно не знал, где он родился, как пришел в революцию, и кто стоит за его спиной. Одни считали, что он выполняет задание Фиделя, другие — что его прислали в Мексику нефтяные шейхи, третьи видели в нем только пламенного революционера, неподкупного и решительного, способного зажечь массы собственным примером и повести за собой.
Хименес приехал в Мексику и устроился работать докером в порту Санта-Крус. Через месяц он возглавил незаконную стачку, которую разогнала полиция. Его хотели арестовать, но он вовремя уехал из города и поселился в штате Чиапас среди индейцев, которые работали на сахарных плантациях Гонсалеса. От него забитые и неграмотные крестьяне впервые услышали слова о равенстве, братстве и былом величии своего народа. Их нетрудно было поднять на восстание, но камарадо Хименес не стал этого делать. Он назначил встречу Гонсалесу в баре и сказал ему: «У тебя есть выбор: стать вторым Хуаресом, или окончить свою жизнь в нищете и забвении. В твоих жилах течет индейская кровь, ты стыдишься этого и напрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50