Ведь и мы в какой-то степени были его частью.
— Я предложил Организации выкрасть Кукулькана из Хофбурга, чтобы сделать его символом их борьбы. Знаете. Как всякого рода революционеры падки на такие штучки. Они тут же ухватились за мою идею и откомандировали в мое распоряжение двух экстрасенсов или, если угодно, колдунов. Они отлично справились со своей задачей и переправили идола в Испанию, на виллу Вартанова, который был тесно связан с моим племянником Денисом. Да, он был сыном моего младшего брата, хотя и носил фамилию матери. Это долгая история, мой отец был репрессирован, и брат из соображений безопасности записал сына под фамилией жены. Дурацкая такая фамилия, хотя его матери она даже шла, Лариса была женщина розовая, как попка младенца и носила блузки с рюшами. А Денис ее стеснялся, и страдал от этого. Отсюда и всякие его псевдонимы. Только самые близкие знали как его фамилию, он им ее дарил в знак особой близости. В этом было что-то интимное с привкусом извращенности — конек племянника.
— Труссик — звучит не так уж плохо, во всяком случае лучше, чем Генштапп, хотя я знала человека с такой фамилией, который ей страшно гордился, — вставила свое слово Роза Марковна.
Профессор взял ее руку и торжественно поцеловал.
— Я поражен вашей осведомленностью. Вы, конечно, знаете, кто убил Дениса, — спросил профессор так просто, как спрашивают который теперь час.
— Разве это сделали не вы, когда он отказался отдать вам Змея? — удивился Фима.
— Он, конечно, был порядочным свинтусом, и мог вывести из себя кого угодно, но только не меня. Я прекрасно понимал, что рано или поздно он придет ко мне с повинной и принесет божка. У него не было никаких возможностей продать этот раритет, слишком известная вещь, слишком дорого стоит. Он тянул время, чтобы спровоцировать меня на какую-нибудь подлость. Для него это был бальзам на раны. А убить его мог кто угодно, за свою бестолковую жизнь он успел насолить почти всем, кто хоть как-то был с ним знаком. Это был человек, сплошь состоящий из комплексов. Он считал, что весь мир в заговоре против него, что все хотят его унизить и растоптать, и, чтобы этого не сделали другие, он сам себя опускал все ниже и ниже, пока не оказался на самом дне. Но и там он не успокоился, в отместку за свое падение он валял в грязи всех, кто оказывался на его пути, родственников, друзей, любовниц, любовников. Кстати, этот его гомосексуализм был ничем иным, как орудием мести, вместе с садизмом, мазохизмом, наркотиками и прочими страшилками из учебника психиатрии. Единственным живым существом, к которому он относился более или менее прилично, был Тролль, хотя кто теперь расскажет, что между ними было. Мне кажется, пес не слишком глубоко переживал потерю хозяина.
— Так у кого же все-таки находится Пернатый Змей? — спросил Фима, почти не рассчитывая на правдивый ответ.
— Не знаю, может у Аристидиса, может у Лангера, может у этого вашего приятеля, который мечтает делать деньги на дохлых собаках и кошках, но скорей всего Змей у той экзальтированной сеньориты, которую вы вырвали из лап полоумных авантюристов, называющих себя марксистами и революционерами. Вы люди благородные, и вам, конечно, не пришло в голову проверить ее вещи, а зря. Однако это лишь предположения, а факт лишь то, что когда я вскрыл могилу Тролля, Змея там уже не было. И, странное дело, это меня не только не огорчило, но даже как будто обрадовало, как будто тяжесть какая свалилась с плеч. Я даже физически почувствовал себя много лучше, и анализы это подтверждают. Мне до конца не ясен механизм влияния древних духов, заключенных в предметы поклонения, на жизнь современных людей, но то, что связь между ними и нами существует — это неоспоримо. Надо будет как-нибудь всерьез заняться изучением этих связей.
— А может быть все куда проще, — усмехнулся Фима, — скажем, завелась молодая любовница?
— Одно другого не исключает, — не по возрасту озорно подмигнул ему профессор, и легко поднявшись стола, стал прощаться. — Очень приятно было с вами познакомиться, когда еще доведется встретиться неизвестно. Послезавтра вылетаю в Нью-Йорк, к себе в Калифорнию, так что не поминайте лихом.
— Все-таки он обаятельный, хотя и негодяй, — вздохнула Роза Марковна, когда за профессором закрылась дверь, — а в то, что он тут наговорил про Машу, не верьте. Она не злодейка, а жертва во всей этой истории.
— Как и мы с вами, — сказал Фима. — Она хоть поняла, как глупо и опасно играть в чужие игры, а мы-то с вами это и раньше знали
В Москве уже вовсю хозяйничала зима, там сугробы выросли уже чуть ли не до колена, а здесь в Нью-Йорке шел мелкий дождичек, и деревья даже еще не сбросили листву. «Интересно, что было бы с самовлюбленными американцами, если бы им приходилось по пять месяцев в году перекладывать с места на место горы, и отапливать миллионы кубометров воздуха? Смогли бы они тогда родить Тома Сойера или у них сплошь получались бы Ваньки Жуковы? — думал Фима, наблюдая из иллюминатора „Боинга“ компании „Финнэйр“, только что приземлившегося в нью-йоркском аэропорту „Гуардия“, как жизнерадостные негры в фирменных комбинезонах дурью маются, гоняя по полю жестянку из-под кока-колы.
Клаус встретил Фиму как старого друга, хлопнул его по плечу, так что Блюм едва удержался на ногах и загремел на весь зал:
— Здоров, бисов сын, добре що приихав, у менэ до теби добре висти.
Сотни встревоженных глаз уставились на них, а полицейский, который следил за тем, как прилетевшие пассажиры проходят таможенный досмотр, схватился за кобуру. После терактов в Нью-Йорке американцы стали пугаться шумных публичных сцен.
— Тише ты, чертяка, зачем людей пугать, и вообще говори лучше по-английски, а то я тебя плохо понимаю, — попытался утихомирить друга Фима, но тот явно был настроен бравурно.
— Не надо стесняться своей самобытности, — продолжал он орать на весь зал уже по-английски. — Вы, русские, чудной народ, дали миру Гоголя и Шевченко, а ведете себя за границей, как нашкодившие школьники.
— Ладно, Коля, мы с тобой об этом еще поговорим, а сейчас расскажи, зачем я тебе понадобился в Америке. Из нашего телефонного разговора я понял только, что это связано с пернатым Змеем и, что ты берешь на себя все расходы по моей поездке в Штаты.
— Поговорим об этом в дороге, у нас будет много времени, чтобы обменяться информацией.
— А куда мы едем?
— В Нью-Хейвен, штат Коннектикут, это в полутора часах езды отсюда на такси, если нам повезет, и мы не попадем в пробку.
— Вот как, тогда давай сначала заглянем на Брайтон-Бич, чтобы купить подарки, я как-то не рассчитывал, что буду гостить у своей драгоценной сестры.
— Твоя сестра живет в Нью-Хейвене, — обрадовался Кучка. — Так нам просто повезло, не нужно будет останавливаться в гостинице, где нас могут засечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Я предложил Организации выкрасть Кукулькана из Хофбурга, чтобы сделать его символом их борьбы. Знаете. Как всякого рода революционеры падки на такие штучки. Они тут же ухватились за мою идею и откомандировали в мое распоряжение двух экстрасенсов или, если угодно, колдунов. Они отлично справились со своей задачей и переправили идола в Испанию, на виллу Вартанова, который был тесно связан с моим племянником Денисом. Да, он был сыном моего младшего брата, хотя и носил фамилию матери. Это долгая история, мой отец был репрессирован, и брат из соображений безопасности записал сына под фамилией жены. Дурацкая такая фамилия, хотя его матери она даже шла, Лариса была женщина розовая, как попка младенца и носила блузки с рюшами. А Денис ее стеснялся, и страдал от этого. Отсюда и всякие его псевдонимы. Только самые близкие знали как его фамилию, он им ее дарил в знак особой близости. В этом было что-то интимное с привкусом извращенности — конек племянника.
— Труссик — звучит не так уж плохо, во всяком случае лучше, чем Генштапп, хотя я знала человека с такой фамилией, который ей страшно гордился, — вставила свое слово Роза Марковна.
Профессор взял ее руку и торжественно поцеловал.
— Я поражен вашей осведомленностью. Вы, конечно, знаете, кто убил Дениса, — спросил профессор так просто, как спрашивают который теперь час.
— Разве это сделали не вы, когда он отказался отдать вам Змея? — удивился Фима.
— Он, конечно, был порядочным свинтусом, и мог вывести из себя кого угодно, но только не меня. Я прекрасно понимал, что рано или поздно он придет ко мне с повинной и принесет божка. У него не было никаких возможностей продать этот раритет, слишком известная вещь, слишком дорого стоит. Он тянул время, чтобы спровоцировать меня на какую-нибудь подлость. Для него это был бальзам на раны. А убить его мог кто угодно, за свою бестолковую жизнь он успел насолить почти всем, кто хоть как-то был с ним знаком. Это был человек, сплошь состоящий из комплексов. Он считал, что весь мир в заговоре против него, что все хотят его унизить и растоптать, и, чтобы этого не сделали другие, он сам себя опускал все ниже и ниже, пока не оказался на самом дне. Но и там он не успокоился, в отместку за свое падение он валял в грязи всех, кто оказывался на его пути, родственников, друзей, любовниц, любовников. Кстати, этот его гомосексуализм был ничем иным, как орудием мести, вместе с садизмом, мазохизмом, наркотиками и прочими страшилками из учебника психиатрии. Единственным живым существом, к которому он относился более или менее прилично, был Тролль, хотя кто теперь расскажет, что между ними было. Мне кажется, пес не слишком глубоко переживал потерю хозяина.
— Так у кого же все-таки находится Пернатый Змей? — спросил Фима, почти не рассчитывая на правдивый ответ.
— Не знаю, может у Аристидиса, может у Лангера, может у этого вашего приятеля, который мечтает делать деньги на дохлых собаках и кошках, но скорей всего Змей у той экзальтированной сеньориты, которую вы вырвали из лап полоумных авантюристов, называющих себя марксистами и революционерами. Вы люди благородные, и вам, конечно, не пришло в голову проверить ее вещи, а зря. Однако это лишь предположения, а факт лишь то, что когда я вскрыл могилу Тролля, Змея там уже не было. И, странное дело, это меня не только не огорчило, но даже как будто обрадовало, как будто тяжесть какая свалилась с плеч. Я даже физически почувствовал себя много лучше, и анализы это подтверждают. Мне до конца не ясен механизм влияния древних духов, заключенных в предметы поклонения, на жизнь современных людей, но то, что связь между ними и нами существует — это неоспоримо. Надо будет как-нибудь всерьез заняться изучением этих связей.
— А может быть все куда проще, — усмехнулся Фима, — скажем, завелась молодая любовница?
— Одно другого не исключает, — не по возрасту озорно подмигнул ему профессор, и легко поднявшись стола, стал прощаться. — Очень приятно было с вами познакомиться, когда еще доведется встретиться неизвестно. Послезавтра вылетаю в Нью-Йорк, к себе в Калифорнию, так что не поминайте лихом.
— Все-таки он обаятельный, хотя и негодяй, — вздохнула Роза Марковна, когда за профессором закрылась дверь, — а в то, что он тут наговорил про Машу, не верьте. Она не злодейка, а жертва во всей этой истории.
— Как и мы с вами, — сказал Фима. — Она хоть поняла, как глупо и опасно играть в чужие игры, а мы-то с вами это и раньше знали
В Москве уже вовсю хозяйничала зима, там сугробы выросли уже чуть ли не до колена, а здесь в Нью-Йорке шел мелкий дождичек, и деревья даже еще не сбросили листву. «Интересно, что было бы с самовлюбленными американцами, если бы им приходилось по пять месяцев в году перекладывать с места на место горы, и отапливать миллионы кубометров воздуха? Смогли бы они тогда родить Тома Сойера или у них сплошь получались бы Ваньки Жуковы? — думал Фима, наблюдая из иллюминатора „Боинга“ компании „Финнэйр“, только что приземлившегося в нью-йоркском аэропорту „Гуардия“, как жизнерадостные негры в фирменных комбинезонах дурью маются, гоняя по полю жестянку из-под кока-колы.
Клаус встретил Фиму как старого друга, хлопнул его по плечу, так что Блюм едва удержался на ногах и загремел на весь зал:
— Здоров, бисов сын, добре що приихав, у менэ до теби добре висти.
Сотни встревоженных глаз уставились на них, а полицейский, который следил за тем, как прилетевшие пассажиры проходят таможенный досмотр, схватился за кобуру. После терактов в Нью-Йорке американцы стали пугаться шумных публичных сцен.
— Тише ты, чертяка, зачем людей пугать, и вообще говори лучше по-английски, а то я тебя плохо понимаю, — попытался утихомирить друга Фима, но тот явно был настроен бравурно.
— Не надо стесняться своей самобытности, — продолжал он орать на весь зал уже по-английски. — Вы, русские, чудной народ, дали миру Гоголя и Шевченко, а ведете себя за границей, как нашкодившие школьники.
— Ладно, Коля, мы с тобой об этом еще поговорим, а сейчас расскажи, зачем я тебе понадобился в Америке. Из нашего телефонного разговора я понял только, что это связано с пернатым Змеем и, что ты берешь на себя все расходы по моей поездке в Штаты.
— Поговорим об этом в дороге, у нас будет много времени, чтобы обменяться информацией.
— А куда мы едем?
— В Нью-Хейвен, штат Коннектикут, это в полутора часах езды отсюда на такси, если нам повезет, и мы не попадем в пробку.
— Вот как, тогда давай сначала заглянем на Брайтон-Бич, чтобы купить подарки, я как-то не рассчитывал, что буду гостить у своей драгоценной сестры.
— Твоя сестра живет в Нью-Хейвене, — обрадовался Кучка. — Так нам просто повезло, не нужно будет останавливаться в гостинице, где нас могут засечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50