Он защищал но электрохимии. Химики считали, что в химии он ничего не понимает, но электрик он выдающийся, а электрики голосовали за него как за химика.
— Теперь он получает свои шесть тысяч, — сказала Анечка, — окружил себя таинственным полумраком и вылезает оттуда, что бы обозвать кого-нибудь кретином.
— Анечка, расскажите, какой протокол сочинили наши ребята о Петушкове, — попросил Смородин.
Анечка рассмеялась.
— В своей речи, — нараспев заговорила она, — соискатель коротко и четко изложил содержание темы, доказывая необходимость присвоения ему степени доктора наук. Из выступлений оппонентов явствовало, что диссертации они не читали, но каждый из них имеет о диссертанте свое определенное мнение.
Заключи тельное слово Петушкова свидетельствовало, что возражений оппонентов он не слушал, зато о каждом из них…
В гостиную вошел Матвей Семенович. Он был в черном костюме, с наспех повязанным галстуком, скучный, натянутый. Сконфуженно он совершил, очевидно тягостный для него, обряд рукопожатий и ответов на учтивые расспросы о здоровье. Дойдя до Андрея, он подмигнул, пробурчав что-то вроде «рад вас видеть». Потом он направился на веранду, но теща, не отрывая глаз от пасьянса, тотчас сказала:
— Матвей, вас там просквозит. Григорьев послушно вернулся.
Зинаида Мироновна громко пожаловалась Тонкову:
— Вы бы повлияли на Матвея. С его здоровьем его посылают по заводам из-за этого самого содружества. Сидеть в цехах, где вредный воздух…
— Зиночка… — коротко попросил Матвей Семенович.
— Пожалуйста, не спорь, — властно остановила его Зиночка. «Ого, не такая уж она куколка», — озадаченно подумал Андрей.
— Я удивляюсь: куда смотрит общественность института. Не ужели непонятно, как надо беречь таких людей. Юрий Ильич, объясните мне, разве у нас не может существовать чистой науки?
Тонков, нежно поглаживая бороду, успокаивал:
— Это временная кампания. Рациональное зерно в ней, конечно, есть, только… — Он изящно пошевелил белыми пальцами, как бы играя гамму, и многозначительно поднял брови. — Президент Академии, когда речь зашла о связи науки с производством, сказал мне: «Не надо отвлекать ученого мелочами, дружба с производством должна быть такой, чтобы не зарезать курицы, несущей золотые яйца». Наше, Матвей Семенович, призвание — выдвигать основные идеи.
Андрей ждал, что Григорьев жестоко высмеет Тонкова, и готов был прийти на помощь, спросить у Тонкова, зачем же он лицемерит, заключив договор о содружестве с электролабораторией, но Григорьев молчал, потирая лысину, как бы стараясь понять, чего же хочет Тонков. Андрей был уверен, что здесь, в доме Григорьева, Тонков должен чувствовать себя ничтожеством. Однако Тонков держался самодовольно, уверенно, и рядом с его черной бородой, осанистой фигурой и шелковой ермолкой Григорьев в своем мешковатом пиджаке выглядел до обидного щуплым и невзрачным. Видно было, что, за исключением сына, никто в доме с ним не считался, что относились к нему как к большому ребенку, которого надо поминутно останавливать и вразумлять. Здесь он был совсем не похож ни на того Григорьева, который безжалостно прогнал Андрея при первом свидании, ни на того Григорьева, который час назад, на пляже, бесстрашно сокрушал великие авторитеты.
Андрей заметил, что у Зинаиды Мироновны визгливый голосок, и что от седых буклей и пасьянса тещи Григорьева веет нелепой старомодностью.
Постепенно он начинал ощущать некоторое несоответствие между тем, что должно окружать Матвея Семеновича, и тем, что было в действительности.
— Посмотрите, — сказала Анечка, наклоняясь вперед, — что там вытворяет Ростовцев.
Смородин прищурился, всматриваясь, и расхохотался:
— Ну и ловкач, он из своего портсигара устроил перископ и подсматривает карты этого тюфяка Пуданова.
Черноволосый, подвижный Ростовцев азартно размахивал руками, его тонкий с горбинкой нос лукаво морщился, из четырех игроков ой был самый азартный и шумливый.
Петушков звенящим комариным голоском о чем-то безуспешно спорил с ним, крохотные глазки его злобно сверкали. Пуданов слушал их с благодушно- сонной улыбкой. Четвертый игрок, высокий неподвижный старик, сидел к Андрею спиной.
Андрей знал Ростовцева как одного из лучших специалистов по антеннам. В своей области он считался магом, волшебником и верховным судьей. Судя по рассказам Анечки, он крепко оберегал свое первенство, бесцеремонно отталкивал тех, кто пробовал его обогнать. Он не боялся ввязываться в любые драки, отстаивая свою руководящую роль. У него было хорошее чутье нового: стоило появиться многообещающей работе, он тотчас подхватывал ее идею и разрабатывал дальше. Благодаря своей прекрасно оборудованной лаборатории, способным помощникам, благодаря невероятному трудолюбию и блестящим способностям он быстро обгонял автора и снова победно шествовал впереди.
— Выходит, он какой-то коршун, стервятник? — мрачно сказал Андрей.
— Ничего подобного, — возразила Анечка, — он вовсе не честолюбив. И не завистник. Он искренне уверен, что никто лучше его не сделает. Может быть, он и прав. Во всем другом, кроме антенн, он добрейший человек. А какой шутник и выдумщик!
— Ого, вы, оказывается, умеете видеть и хорошее, — с иронией проговорил Андрей.
Анечка покраснела, открыла было рот, но ее перебил Смородин:
— Слыхали, какой номер недавно выкинул этот Ростовцев? У Пуданова есть машина, и он считает себя незаурядным водителем. Когда машина стояла в институтском гараже, Ростовцев забрался туда и приделал к глушителю милицейский свисток. Приспособил он его так, чтобы свисток действовал, начиная от определенной скорости. Вечером сажает Пуданов нашего шефа Тонкова в машину, и они едут на дачу. Только разогнались на проспекте — свисток.
Пуданов останавливается, подходит к милиционеру. Тот: «Ничего не знаю», — все же на всякий случай записал помер. Поехали дальше. Как газанут — свисток. Тормозят, осматриваются — никого нет. Кое-как выбрались на шоссе.
Опять свисток. А кругом ни души.
Стариканы чуть не спятили. Галлюцинации!
Пуданов, о котором шла речь, сидел к Андрею боком. Андрей с трудом узнал его. Пуданов растолстел, обрюзг, благодушная улыбка неизменно дремала под тенью его сизого носа.
— Чем он занимается? — спросил Андрей.
— Разводит астры, — отозвалась Анечка.
— Нет, серьезно?
— Единственное дело, к которому он относится серьезно. — Анечка рассказала, что его коллекция насчитывает около пятидесяти видов астр.
Последний раз Андрей видел Пуданова до войны на лекции о созданных им фотоэлементах. Пуданов стал лауреатом, его избрали членом нескольких ученых советов, ввели в редколлегии журналов, о нем писали, он давал интервью, его имя приобретало все большую известность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Теперь он получает свои шесть тысяч, — сказала Анечка, — окружил себя таинственным полумраком и вылезает оттуда, что бы обозвать кого-нибудь кретином.
— Анечка, расскажите, какой протокол сочинили наши ребята о Петушкове, — попросил Смородин.
Анечка рассмеялась.
— В своей речи, — нараспев заговорила она, — соискатель коротко и четко изложил содержание темы, доказывая необходимость присвоения ему степени доктора наук. Из выступлений оппонентов явствовало, что диссертации они не читали, но каждый из них имеет о диссертанте свое определенное мнение.
Заключи тельное слово Петушкова свидетельствовало, что возражений оппонентов он не слушал, зато о каждом из них…
В гостиную вошел Матвей Семенович. Он был в черном костюме, с наспех повязанным галстуком, скучный, натянутый. Сконфуженно он совершил, очевидно тягостный для него, обряд рукопожатий и ответов на учтивые расспросы о здоровье. Дойдя до Андрея, он подмигнул, пробурчав что-то вроде «рад вас видеть». Потом он направился на веранду, но теща, не отрывая глаз от пасьянса, тотчас сказала:
— Матвей, вас там просквозит. Григорьев послушно вернулся.
Зинаида Мироновна громко пожаловалась Тонкову:
— Вы бы повлияли на Матвея. С его здоровьем его посылают по заводам из-за этого самого содружества. Сидеть в цехах, где вредный воздух…
— Зиночка… — коротко попросил Матвей Семенович.
— Пожалуйста, не спорь, — властно остановила его Зиночка. «Ого, не такая уж она куколка», — озадаченно подумал Андрей.
— Я удивляюсь: куда смотрит общественность института. Не ужели непонятно, как надо беречь таких людей. Юрий Ильич, объясните мне, разве у нас не может существовать чистой науки?
Тонков, нежно поглаживая бороду, успокаивал:
— Это временная кампания. Рациональное зерно в ней, конечно, есть, только… — Он изящно пошевелил белыми пальцами, как бы играя гамму, и многозначительно поднял брови. — Президент Академии, когда речь зашла о связи науки с производством, сказал мне: «Не надо отвлекать ученого мелочами, дружба с производством должна быть такой, чтобы не зарезать курицы, несущей золотые яйца». Наше, Матвей Семенович, призвание — выдвигать основные идеи.
Андрей ждал, что Григорьев жестоко высмеет Тонкова, и готов был прийти на помощь, спросить у Тонкова, зачем же он лицемерит, заключив договор о содружестве с электролабораторией, но Григорьев молчал, потирая лысину, как бы стараясь понять, чего же хочет Тонков. Андрей был уверен, что здесь, в доме Григорьева, Тонков должен чувствовать себя ничтожеством. Однако Тонков держался самодовольно, уверенно, и рядом с его черной бородой, осанистой фигурой и шелковой ермолкой Григорьев в своем мешковатом пиджаке выглядел до обидного щуплым и невзрачным. Видно было, что, за исключением сына, никто в доме с ним не считался, что относились к нему как к большому ребенку, которого надо поминутно останавливать и вразумлять. Здесь он был совсем не похож ни на того Григорьева, который безжалостно прогнал Андрея при первом свидании, ни на того Григорьева, который час назад, на пляже, бесстрашно сокрушал великие авторитеты.
Андрей заметил, что у Зинаиды Мироновны визгливый голосок, и что от седых буклей и пасьянса тещи Григорьева веет нелепой старомодностью.
Постепенно он начинал ощущать некоторое несоответствие между тем, что должно окружать Матвея Семеновича, и тем, что было в действительности.
— Посмотрите, — сказала Анечка, наклоняясь вперед, — что там вытворяет Ростовцев.
Смородин прищурился, всматриваясь, и расхохотался:
— Ну и ловкач, он из своего портсигара устроил перископ и подсматривает карты этого тюфяка Пуданова.
Черноволосый, подвижный Ростовцев азартно размахивал руками, его тонкий с горбинкой нос лукаво морщился, из четырех игроков ой был самый азартный и шумливый.
Петушков звенящим комариным голоском о чем-то безуспешно спорил с ним, крохотные глазки его злобно сверкали. Пуданов слушал их с благодушно- сонной улыбкой. Четвертый игрок, высокий неподвижный старик, сидел к Андрею спиной.
Андрей знал Ростовцева как одного из лучших специалистов по антеннам. В своей области он считался магом, волшебником и верховным судьей. Судя по рассказам Анечки, он крепко оберегал свое первенство, бесцеремонно отталкивал тех, кто пробовал его обогнать. Он не боялся ввязываться в любые драки, отстаивая свою руководящую роль. У него было хорошее чутье нового: стоило появиться многообещающей работе, он тотчас подхватывал ее идею и разрабатывал дальше. Благодаря своей прекрасно оборудованной лаборатории, способным помощникам, благодаря невероятному трудолюбию и блестящим способностям он быстро обгонял автора и снова победно шествовал впереди.
— Выходит, он какой-то коршун, стервятник? — мрачно сказал Андрей.
— Ничего подобного, — возразила Анечка, — он вовсе не честолюбив. И не завистник. Он искренне уверен, что никто лучше его не сделает. Может быть, он и прав. Во всем другом, кроме антенн, он добрейший человек. А какой шутник и выдумщик!
— Ого, вы, оказывается, умеете видеть и хорошее, — с иронией проговорил Андрей.
Анечка покраснела, открыла было рот, но ее перебил Смородин:
— Слыхали, какой номер недавно выкинул этот Ростовцев? У Пуданова есть машина, и он считает себя незаурядным водителем. Когда машина стояла в институтском гараже, Ростовцев забрался туда и приделал к глушителю милицейский свисток. Приспособил он его так, чтобы свисток действовал, начиная от определенной скорости. Вечером сажает Пуданов нашего шефа Тонкова в машину, и они едут на дачу. Только разогнались на проспекте — свисток.
Пуданов останавливается, подходит к милиционеру. Тот: «Ничего не знаю», — все же на всякий случай записал помер. Поехали дальше. Как газанут — свисток. Тормозят, осматриваются — никого нет. Кое-как выбрались на шоссе.
Опять свисток. А кругом ни души.
Стариканы чуть не спятили. Галлюцинации!
Пуданов, о котором шла речь, сидел к Андрею боком. Андрей с трудом узнал его. Пуданов растолстел, обрюзг, благодушная улыбка неизменно дремала под тенью его сизого носа.
— Чем он занимается? — спросил Андрей.
— Разводит астры, — отозвалась Анечка.
— Нет, серьезно?
— Единственное дело, к которому он относится серьезно. — Анечка рассказала, что его коллекция насчитывает около пятидесяти видов астр.
Последний раз Андрей видел Пуданова до войны на лекции о созданных им фотоэлементах. Пуданов стал лауреатом, его избрали членом нескольких ученых советов, ввели в редколлегии журналов, о нем писали, он давал интервью, его имя приобретало все большую известность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125