Обычно красивых девушек в селе насильно забирали к управляющему или к сыновьям хозяина. А утром горничные выталкивали несчастных из дому. И шли они, не глядя соседям в глаза. Одни детей рожали, притаившись где-нибудь в углу, других пан выдавал замуж за кого-нибудь из крепостных…
Олекса поступил по-своему, потому что очень сильно любил Дарину. Четыре дня он отлеживался, смазанный топленым салом, словно забытый управляющим. А на пятый день управляющий сам вспомнил о гусаре, узнав о том, что родители Дарины устраивали поминки по умершей. Чтобы поиздеваться над больным, еще не окрепшим после побоев гусаром, он приказал. Олексе сесть на неоседланного коня.
Подневольный человек должен садиться на неоседланного коня при полном гусарском снаряжении. И Олекса вскочил на коня. Подговоренный управляющим подхалим неожиданно стеганул коня плетью. Тот встал на дыбы как ужаленный, потешив этим управляющего, который громко захохотал. Он думал, что гусар позорно свалится с неоседланного коня. И тогда у него будет основание еще раз наказать нерасторопного.
Олекса же только покачнулся на коне, немилосердно рванул уздечку, направляя коня на управляющего. В руке Олексы блеснула гусарская сабля и… рассекла пополам развеселившегося распутника. Только мгновение наслаждался Олекса испугом управляющего, когда целился саблей в его переносицу…
— Что ты дела-ешь?! — успел крикнуть управляющий.
— Караю!.. — И не сдержал удара. Половина головы отлетела прочь, а потом и тело, как подрубленное дерево, повалилось на землю.
— Прощайте, друзья! — крикнул Олекса Дворовым и гусарам. — Украсьте могилу да крест поставьте над покойной Дариной, друзья!.. А я… Может, только умирать на старости лет приеду в Брацлав да наведаться на могилы родителей в Красном…
Так на коне и ускакал Олекса с Брацлавщины. Это и было первым сватовством Нечая. На Запорожье убежал казаковать.
17
В крепостной жизни Олексы Нечая всякое бывало. Второй раз женился Нечай на турчанке-невольнице, когда ему было около сорока лет, без сватов и без разрешения крепостника-шляхтича.
— Как хрюшку, в мешке с рынка принес… — шутил позже Нечай.
Закире было шестнадцать лет, когда во время казацкого нападения на Трапезунд Нечай взял ее в плен. Товарищи, натешившись девушками, бросали их или, отплыв, топили в море. Но Олекса осуждал таких за распущенность. Сунул он девушку в мешок, перекрестился и, выставив наружу только ее голову, завязал его. Ведь девушка вырывалась, и одежонка на ней оборвалась до нитки.
Посватал он ее, согласно обычаям мусульман. Насильно увез! А женщина покоряется силе, как велит не только восточный обычай… Вот так и привез ее в мешке на Сечь, завершив это дикарское сватовство морской купелью. Нарядили несчастную в казацкую одежду. Где возьмешь в этом казацком ските женское платье! Наказной благословил кошевого на брак с невольницей. Ни попа, ни кадила, ни соблюдения мусульманских обычаев. Чтобы не огорчать перепуганную Закиру, даже имя оставил прежнее. Кому нужно ее имя, коль сам муж Олекса обычно называл ее турчанкой, а не Закирой. Целую бочку водки выпили на свадьбе у кошевого. После свадьбы к молодой жене приставили казачку из ближайшего хутора…
Вначале она дичилась, а потом понемногу привыкла. А когда стала женой Олексы, смирилась со своей судьбой, восприняв это как провидение аллаха. Двоих сыновей, двоих казаков родила она Олексе. И лишь после того как гостил у них Богдан, а особенно когда она лечила его, Закира впервые заговорила со своими детьми на родном языке. Будучи в три раза моложе мужа, она жила в страхе. А когда Нечай разрешил Закире разговаривать с детьми на родном ей турецком языке — она, как истая мусульманка, стала боготворить своего мужа за это.
Кошевому, известному полковнику запорожского казачества Олексе Нечаю, по-настоящему надоело отсиживаться из года в год на Сечи. Здесь на островах, точно на ярмарке, собирались запорожцы, объединялись в полки, или сам «батько» Олекса отправлял их на галерах в морские походы.
— Надо хоть Ивана отвезти в какую-нибудь школу, может, в бурсу Печерской лавры отдать его, — вдруг решил Нечай, давно мечтавший об этом. — Хозяйство поручу казакам, а кош сотникам. А ты, Данько, будешь присматривать тут, — велел он старшему сыну. — Да и матери поможешь, чтобы урона никакого не было в хозяйстве. Григорий будет наведываться с острова…
Данила он часто брал с собой на остров. Восемнадцатилетний парубок отлично владел оружием, с любовью перенимал казацкие обычаи. А Иван рос, словно стебелек в степи. Его не интересовали ни оружие, ни лошади. Он еще с малых лет не находил общего языка с родной матерью. Казачки дразнили ее «безъязыкой туркеней», и он, ее родной сын, порой вместо «мама» тоже называл «безъязыкой». Поэтому и не удивительно, что любимым ее сыном был Данько. С каждым годом он становился все внимательнее к ней, всегда по-турецки «аннециджим» — мамочкой — называл. И родным ее языком не пренебрегал. Даже приемный сын Григорий с большим уважением, чем Иван, относился к Закире.
Закира достойно проводила в дорогу мужа с младшим сыном. Она знала, что отец собирается отдать его учиться. И была рада, что не Данька увозят от нее.
— Йолуниз аджик олсун! На счастливый дорога, Олексай! Когда же сюда?.. — говорила она, хлопая себя по упругой груди. Это означало: когда вернешься домой?
Полковник обнял ее и поцеловал в щеку. И не удержался, похлопал ее по щеке, как делал всегда, выражая таким образом свои чувства к ней.
— Чтобы скучала по мне, Закира, а то…
— Скучайт, саним сикилийор, Олексай… Очень скучайт! — шептала она, благодарная мужу за проявление ласки к ней, заброшенной на чужбину.
Тоска по родине — это большое, благородное чувство! Ничто не может сравниться с ним, ничем нельзя унять его. Почти двадцать лет безвыездно прожила Закира Нечай на хуторе у днепровских порогов. Родила двоих сыновей, грудью вскормила их. А родина как была горькой мечтой, так и осталась. Ко всему, что касалось Турции, болезненно прислушивалась. Радовалась, когда узнавала о попавших в плен к туркам казаках, усматривая в этом расплату за свое пленение. Однажды сын Данило тайком обещал матери, что повезет ее в Трапезунд показать родные края. Это ее радовало и приводило в ужас. А что будет тогда с ее сыном Данилом? Если правоверные и не убьют его у нее на глазах, то заберут в неволю, отправят на галеры в Трапезунд!
Посмеивались тогда над нею ее Данило и приемный сын Григорий.
И вот полковник Нечай поехал с сыном Иваном на Украину. Не впервые выезжает он из Сечи. Закира привыкла к частым поездкам мужа. Она прислушивалась ко всему, но особенно ее интересовали казацкие морские походы в сторону ее родного Трапезунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Олекса поступил по-своему, потому что очень сильно любил Дарину. Четыре дня он отлеживался, смазанный топленым салом, словно забытый управляющим. А на пятый день управляющий сам вспомнил о гусаре, узнав о том, что родители Дарины устраивали поминки по умершей. Чтобы поиздеваться над больным, еще не окрепшим после побоев гусаром, он приказал. Олексе сесть на неоседланного коня.
Подневольный человек должен садиться на неоседланного коня при полном гусарском снаряжении. И Олекса вскочил на коня. Подговоренный управляющим подхалим неожиданно стеганул коня плетью. Тот встал на дыбы как ужаленный, потешив этим управляющего, который громко захохотал. Он думал, что гусар позорно свалится с неоседланного коня. И тогда у него будет основание еще раз наказать нерасторопного.
Олекса же только покачнулся на коне, немилосердно рванул уздечку, направляя коня на управляющего. В руке Олексы блеснула гусарская сабля и… рассекла пополам развеселившегося распутника. Только мгновение наслаждался Олекса испугом управляющего, когда целился саблей в его переносицу…
— Что ты дела-ешь?! — успел крикнуть управляющий.
— Караю!.. — И не сдержал удара. Половина головы отлетела прочь, а потом и тело, как подрубленное дерево, повалилось на землю.
— Прощайте, друзья! — крикнул Олекса Дворовым и гусарам. — Украсьте могилу да крест поставьте над покойной Дариной, друзья!.. А я… Может, только умирать на старости лет приеду в Брацлав да наведаться на могилы родителей в Красном…
Так на коне и ускакал Олекса с Брацлавщины. Это и было первым сватовством Нечая. На Запорожье убежал казаковать.
17
В крепостной жизни Олексы Нечая всякое бывало. Второй раз женился Нечай на турчанке-невольнице, когда ему было около сорока лет, без сватов и без разрешения крепостника-шляхтича.
— Как хрюшку, в мешке с рынка принес… — шутил позже Нечай.
Закире было шестнадцать лет, когда во время казацкого нападения на Трапезунд Нечай взял ее в плен. Товарищи, натешившись девушками, бросали их или, отплыв, топили в море. Но Олекса осуждал таких за распущенность. Сунул он девушку в мешок, перекрестился и, выставив наружу только ее голову, завязал его. Ведь девушка вырывалась, и одежонка на ней оборвалась до нитки.
Посватал он ее, согласно обычаям мусульман. Насильно увез! А женщина покоряется силе, как велит не только восточный обычай… Вот так и привез ее в мешке на Сечь, завершив это дикарское сватовство морской купелью. Нарядили несчастную в казацкую одежду. Где возьмешь в этом казацком ските женское платье! Наказной благословил кошевого на брак с невольницей. Ни попа, ни кадила, ни соблюдения мусульманских обычаев. Чтобы не огорчать перепуганную Закиру, даже имя оставил прежнее. Кому нужно ее имя, коль сам муж Олекса обычно называл ее турчанкой, а не Закирой. Целую бочку водки выпили на свадьбе у кошевого. После свадьбы к молодой жене приставили казачку из ближайшего хутора…
Вначале она дичилась, а потом понемногу привыкла. А когда стала женой Олексы, смирилась со своей судьбой, восприняв это как провидение аллаха. Двоих сыновей, двоих казаков родила она Олексе. И лишь после того как гостил у них Богдан, а особенно когда она лечила его, Закира впервые заговорила со своими детьми на родном языке. Будучи в три раза моложе мужа, она жила в страхе. А когда Нечай разрешил Закире разговаривать с детьми на родном ей турецком языке — она, как истая мусульманка, стала боготворить своего мужа за это.
Кошевому, известному полковнику запорожского казачества Олексе Нечаю, по-настоящему надоело отсиживаться из года в год на Сечи. Здесь на островах, точно на ярмарке, собирались запорожцы, объединялись в полки, или сам «батько» Олекса отправлял их на галерах в морские походы.
— Надо хоть Ивана отвезти в какую-нибудь школу, может, в бурсу Печерской лавры отдать его, — вдруг решил Нечай, давно мечтавший об этом. — Хозяйство поручу казакам, а кош сотникам. А ты, Данько, будешь присматривать тут, — велел он старшему сыну. — Да и матери поможешь, чтобы урона никакого не было в хозяйстве. Григорий будет наведываться с острова…
Данила он часто брал с собой на остров. Восемнадцатилетний парубок отлично владел оружием, с любовью перенимал казацкие обычаи. А Иван рос, словно стебелек в степи. Его не интересовали ни оружие, ни лошади. Он еще с малых лет не находил общего языка с родной матерью. Казачки дразнили ее «безъязыкой туркеней», и он, ее родной сын, порой вместо «мама» тоже называл «безъязыкой». Поэтому и не удивительно, что любимым ее сыном был Данько. С каждым годом он становился все внимательнее к ней, всегда по-турецки «аннециджим» — мамочкой — называл. И родным ее языком не пренебрегал. Даже приемный сын Григорий с большим уважением, чем Иван, относился к Закире.
Закира достойно проводила в дорогу мужа с младшим сыном. Она знала, что отец собирается отдать его учиться. И была рада, что не Данька увозят от нее.
— Йолуниз аджик олсун! На счастливый дорога, Олексай! Когда же сюда?.. — говорила она, хлопая себя по упругой груди. Это означало: когда вернешься домой?
Полковник обнял ее и поцеловал в щеку. И не удержался, похлопал ее по щеке, как делал всегда, выражая таким образом свои чувства к ней.
— Чтобы скучала по мне, Закира, а то…
— Скучайт, саним сикилийор, Олексай… Очень скучайт! — шептала она, благодарная мужу за проявление ласки к ней, заброшенной на чужбину.
Тоска по родине — это большое, благородное чувство! Ничто не может сравниться с ним, ничем нельзя унять его. Почти двадцать лет безвыездно прожила Закира Нечай на хуторе у днепровских порогов. Родила двоих сыновей, грудью вскормила их. А родина как была горькой мечтой, так и осталась. Ко всему, что касалось Турции, болезненно прислушивалась. Радовалась, когда узнавала о попавших в плен к туркам казаках, усматривая в этом расплату за свое пленение. Однажды сын Данило тайком обещал матери, что повезет ее в Трапезунд показать родные края. Это ее радовало и приводило в ужас. А что будет тогда с ее сыном Данилом? Если правоверные и не убьют его у нее на глазах, то заберут в неволю, отправят на галеры в Трапезунд!
Посмеивались тогда над нею ее Данило и приемный сын Григорий.
И вот полковник Нечай поехал с сыном Иваном на Украину. Не впервые выезжает он из Сечи. Закира привыкла к частым поездкам мужа. Она прислушивалась ко всему, но особенно ее интересовали казацкие морские походы в сторону ее родного Трапезунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121