— Он только что прошёл в сад, — отвечал Исаак. — Филет чувствует большую слабость, и Язон долго сидел с ним…
Решительными шагами Иоахим направился в сад. Обойдя большой пруд, по которому белыми тенями скользили встревоженные шумом города лебеди, Иоахим вдруг остановился: в нескольких шагах от него за кустами стоял Язон и что-то внимательно, с восхищённым лицом рассматривал.
— Язон…
Язон встретил отца тихой улыбкой.
— Посмотри-ка!..
И он показал отцу на красивого, серого прозрачного, похожего на жемчужину паучка, который с удивительным проворством и ловкостью чинил свою попорченную паутину.
— Кто научил его этому? — тихо сказал Язон, не спуская восхищённых глаз с паучка. — Посмотри, какая красота и правильность рисунка!..
Иоахим с невольной улыбкой посмотрел на него.
— А ты слышал, по крайней мере, сын мой, что император убит, что на улицах идёт резня и что все будущее империи поставлено на карту?
— Слышал, — сказал Язон. — Но… что же могу я тут сделать?
Мужественное и красивое лицо Иоахима зарумянилось и полные огня глаза просияли: он подошёл к берегу Рубикона.
— Язон, мы не можем больше терять ни одного дня, — решительно сказал он. — Более благоприятного момента ещё не было. За спиной Веспасиана стоят преданные нам… ну, не нам, так нашему золоту люди… Береника, которая так любит тебя, устранит Тита, а я золотом вымощу все римские улицы, по которым ты рука об руку с царевной иудейской поднимешься на Капитолий, а потом и на Палатин. Но мы уже не можем медлить. Помни, в тебе исполнится пророчество, о котором говорят древние книги наши: Спаситель мира придёт из Иудеи. Отвечай же мне, твоему отцу, который всю жизнь отдал этой мысли, возвеличению и славе своего сына, а в лице его и своего народа: хочешь ли ты — да или нет — в эту вот минуту, под рёв режущихся на улицах римлян — слышишь? — среди пожаров принять из рук твоего отца диадему владыки Вселенной?
Язон с мягкой улыбкой своей — отец впервые заметил у него эту улыбку — вдруг обнял его.
— Дорогой мой отец, я люблю тебя, — сказал он тепло. — Я знаю твоё сердце. Я знаю, что ты любишь меня… Но… но… — вдруг опять улыбнулся он, — не думаешь ли ты, что забот Миррены об устроении мира довольно для нашего дома? Я уже её почти и не вижу, так она старается. А когда увижу, плачет: я не иду за ней, я думаю не так, как надо, я погибаю… Пусть уж лучше она займётся этим делом, а я… Нет, не золотая диадема владыки мира нужна мне… А уж если ты непременно хочешь сделать мне очень хороший подарок, то подари мне…
— Ну… ну…
— Бочку!
— Ты бредишь? Какую бочку?
— Бочку Диогена, милый мой отец, — ещё теплее отвечал Язон. — Отец, мир так безмерно богат и так бесконечно прекрасен — ты помнишь то утро на берегу озера гельветов и ту Гору? — что променять его на окровавленный трон цезаря значит заключить очень уж невыгодную сделку… Я не хочу её… Вот ты видел моего паучка — он посреди своей паутины мне ближе и дороже римского сената… А вот, посмотри, на кончике листа повисла дождевая капля — посмотри, как играет она на солнечном луче: то синяя, то белая, то золотая, то красная, как рубин… Почему она так играет? Кто научил паучка делать так совершенно своё дело?.. О чем говорят ночью звезды в глубине неба?.. Познать все это, «пустыни зыбкие изведать небосклона», понять хоть немножко душу свою, это величайшее из чудес вселенной, — все это для меня в тысячу раз радостнее, чем председательствовать в курии, когда она творит беззаконие, — а иного она и творить не может, — терзать живых людей на потеху толпе бездельников, гнать их в кровавые бойни, из которых никогда ничего не выходило и никогда ничего не выйдет… Я понимаю моего милого Филета. Я понимаю даже Плиния, хотя и знаю, что его усилия проникнуть в тайны мироздания тщетны. Я понимаю Демокрита, который занимался добыванием соков из всевозможных растений и всю свою жизнь провёл среди трав и металлов. Я понимаю Евдоксия, который до глубокой старости прожил на высокой горе, наблюдая движения светил. Я понимаю даже Хризиппа, превосходного в диалектике, который, чтобы его работа шла успешнее, трижды принимал эллебор; но мне непонятны, мне чужды все эти глупые военачальники, которые истребляют друг друга из-за горсти праха. Мне очень больно, что я огорчаю тебя: это ведь мечта всей жизни твоей. Мне следовало бы, может быть, предупредить тебя раньше. Но мне не хотелось отнимать у тебя эту игрушку: ты был так доволен. А теперь пришло время нам игру эту кончать. От всей души говорю тебе, милый отец: мне нужна только бочка…
— Но… богатства, которые я собрал? — повесив голову, проговорил Иоахим. — Ты отказываешься и от них?
— Но что же интересного в этих кучках праха, ми-лый отец?
И он с улыбкой смотрел, как паучок, ловко перебирая лапками, натягивал свои канатики, как крепил их, как все красивее и красивее делалась его серенькая звёздочка…
Иоахим исподлобья смотрел на исполненное покоя прекрасное лицо сына. Минуты эти, казалось, были крушением всей его жизни: он отдал жизнь призракам. Но в то же время где-то глубоко в этой душе уже рождалась мысль, что Язон по-своему прав, что просто не стоит возиться со всей этой кровожадной, вонючей сволочью, что жучок, спрятавшийся в янтаре, которого привёз Язон из своих странствий, избрал, пожалуй, благую участь. Конечно, если бы Язон принял диадему владыки Вселенной для блага её, он был бы велик, как та гора, но, пренебрежительно отбросив ногой эту диадему он ещё больше, ещё выше!..
Но странно пусто стало вдруг в безбрежной жизни Иоахима… В душе шла последняя борьба. Может быть, теперь, когда сын отказался, не откажется та, гордая, прекрасная, подняться на Палатин с ним?.. Но сейчас же потухла и эта мечта: сын прав — цель не стоит усилий…
— Нет так нет, как хочешь, — сказал он взволнованно. — Ты для меня достаточно хорош и без диадемы… Так пусть Береника с Титом, — зорко глядя в лицо сына, добавил он, — поднимутся рука об руку на Палатин…
По лицу Язона пробежало тёмное облачко, но он не сказал ничего. Вдали, где-то близ Форума, послышался вдруг взрыв яростных криков…
В тот же вечер Домициан временно, до прибытия Веспасиана, вступил в исполнение обязанностей цезаря. Он перебрался в Золотой дворец и стал насиловать замужних женщин и девушек. Наложник Вителлия, Азиатик, который спасался от своего владыки в Путэоли, где торговал поской для солдат и подёнщиков порта, был по высочайшему повелению распят…
Народ ликовал…
LXX. ПОБЕДНАЯ ПЕСНЬ
Надеясь на чудо Иеговы, Иерусалим погибал в страшных муках. Люди рылись в старых навозных кучах. Мертвецов складывали поленницами в уже вымершие дома и запирали. Невероятный смрад душил весь город. Римляне вновь подымали страшные рыжие валы и для осадных работ вырубили все парки и сады вокруг Иерусалима на многие стадии вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128