2.
И все же опять помедли: фотография;
сзади уснувшие блики:
реки толкований пчелиных на устах
ослепительных сумерек,
на кровельных срезах стрекозья дремота лучей,
Любимые лица в одном,
сочетаньем, ¦ или во многих проступает одно
(редукция ¦ только фигура повествования, ни свойств,
ни примет, одни примечания, сноски ),
но, что величием дарит в расточеньи желания
распад нескольких слов?
Смолисто-кислая медь
отвесна стволов, ¦ некий гул их читает и пестует,
точно сознание, исподволь вещь
извлекая из ее же силков.
А потом времен года перелом наступает, паденье погоды,
непостижимые карт изменения в рощах,
охваченных пламенем пагод -
словно со сна воссияет осиная осень Китая
- донышком битой бутылки, с изнанки пьесы про чаек.
Будто мгновенье тому они прошли по дороге,
казалось, что можно вполне силуэты их различить
и то, о чем говорят.
Но теперь только ветви колышутся, путая все и сбивая,
И полыньи бирюзовые окон стоят в полыньях.
Отсутствие полно собой.
Как бы льдом, или тьмой, но иной, безусловно, чем та,
которой нас обучали в реченьи, начиная с конца.
Между тем, в скольких пейзажах мы постепенно терялись,
И превращались беструдно в то, что потом неизвестные нам
между вдохом и выдохом сводят к местоимению "они" ¦
беспредельное:
не имеющее родовых средостений,
растущее, как кристалл при луне.
Те, кто только что были.
Однако, как ни старайся, сколько зрачок ни томи ¦
Только светлые пятна бегут: рябь, фотография, стены.
Многие принимались затем
за изучение законов истории. Вещь
совлечь с ее отпечатком, найти сухожилия наклонений,
повелевавших быть бытию,
постигая, как рассматривает время себя,
склоняясь ниже и ниже,
покуда не исчезает в самом совпадении
(здесь уменьшение сознания
достигает разрыва вселенной).
И, несоменно, ветер снаружи приникает щекой
к теплым плодам.
Новые персонажи. Новые линии снега.
Какие-то на севере облака.
... лишь часть того, что целым не было никогда.
* * *
"Этого не было..." Кто произнес?
Где "я" уступило позицию
"ему" или "ей"? На границе стекла, пшеницы
и спирта -
ярость петушиного гребня.
Кто сказал, что открыто окно,
что открыто условие
явления пейзажа? Вопросов длинные вечера
заплетены в гибкие петли
птичьих таяний ¦ сеть потаенная
воздушных растений, растянутых
над империей букв:
песчаные литеры вихри несут океана.
Пейзаж разрастется в круге делений,
как бог, ¦ наподобие земляники,
меркнущей на языке, ¦
зрение делится на значение и онемевший
остаток того, что оседает уступкой
образу в сфере прозрачной материи.
Стекает камедь по границе стекла
осеннего дня. Приближаясь. Перерастая.
Сверкающий коготь
в туман отступающих льнов.
Ненастные разговоры цыган,
Будто тихие взрывы укропа или ¦ озера
черная ясность в кости сомкнутых раковин
спящих в устье равнин. Но
одностороннее, как фортепианная музыка,
слышится антрацитовое горение ульев мертвых,
исполненных в себя опрокинутым временем.
* * *
Холод небес и земли встречаются в зените ветра,
Падающего отвесно к зрачку повисшей
в букве пейзажа буквальной птицы.
Мороз ее одевает в панцирь пристальности до слезы,
В бирюзу отдаления, в пряди иссохших высот, и
Видит тогда стоящий в иглах финских болот
Воспаренье месяца над заливом, как над золотом карт Таро.
Птица видит множество траекторий, избирая их,
она движется
от одной к другой ¦ мы это знаем, с нас довольно.
Пунктиры перескают углы Юга и Севера.
Птица догадывается,
Что у нее есть имя, оно занесено в словари, ¦
Занесенные небом, в сугробах значений сияют арфы скелетов,
Подобно умным камням,
когда к проточной воде наклониться.
Утром золу выгребая из печки и, высыпая ее за сараем,
в снег,
Повторяешь множество простых вещей по порядку,
Но простота делает вещь ¦ ничьей.
* * *
Медлит эта же птица, роняя крик
(приводя тем самым холмы в движенье;
и облака гонят передо собою тени),
скользнуть по склонам высот вверх ¦
как в черный родник снег отрясает ветвь.
Изогнуто проходя сквозь центр.
Или же некой задачи решение
о соотношеньи длительности и света,
луча и смятения в преломлении?
Опрокинута чаша эхо.
Но земля дрожит, принимая ток нисходящий ¦
остаток силы вспять идущей ¦
полня сны трав виденьем дождей. Просты,
иногда отвесны, как стены. Иногда
как алфавит, бессмысленны в настоянии.
Однако пусто небо, привычно и непреклонно.
Сух, бел блеск изнанки век,
нежно очертания передвигая вещей
в масштабе знания,
под стать прикосновению мела
В игре, стирающей описания того,
как она в забвении совершенна,
того, что твои губы ничего не оставляют моим.
* * *
В низовьях страничного зеркала
вся недоверчивость (сужение вдоха,
артерии, как у виска локоть, или же
коршун у произвольного поворота сонной медью)
в беззвучье сведена чтеньем.
Предвосхищенье.
В биеньи частичного таянья ¦ ожог, возможно,
влаги касанье, ось листа искривлявшего
в совершенстве падения,
вертикального.
Прекращая разговоры о тайнах природы, обидах странных,
тщательно день начинаем с мытья вчерашней посуды.
Но даже в эти часы не вспоминает никто,
чем кончилось дело о краже пивных бутылок
на Пискаревском проспекте у переезда.
Квартал ветшал день ото дня, но появлялись новые здания.
Я торговал стеклом и шнурками на рынке.
Замирало биенье ртутное любовных посланий.
Мне помогало знание нескольких песен и улиц,
то, как они в круженьи сменяли друг друга.
Огни иногда загорались над крышами. Отцы двоились.
Лиловые тени начинали свое восхожденье к глазам.
Однако в коротком замыкании небесных тел
исчезали все контуры,
гарью Эриний дышали на нас пустыри,
украдкой, однако настойчиво искали мы там монеты, ключи,
номера телефонов, мелкие кости, чтобы
невнятно произнести монолог орнитологов,
суть которого была неважна.
"Зеркало" уходило из словесного обихода.
В местах, которое оно занимало,
запах царил, похожий на тот,
который вдыхаешь, посещая дома,
где никто не живет, или ¦ истлели и существуют,
подобно зиянью Тенара. Последние спазмы Ахилла,
тяжкий агонии труд и муравьев океаны,
в которых захлебнулись долины,
по колено в которых, ¦ "пойдем же, пора",
зная несколько песен тупых,
торговцы шнурками и спиртом, полупамятью, полуумом,
восходя на сваленные в груду заборы,
которые девки не медля запалят.
Не то, чтобы были костры... ¦ несколько спичек, окурки,
рассвет, мавзолеи небес
и мазут под ногами.
Уверенность имела под собой основания, как пот.
Под стать кристаллам на наших губах,
когда они нарастали, как иней чужого наречья,
как виноград, забытый однажды и хлынувший к морю потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9