Как она предполагает перешагнуть пропасть, которая приобрела уже поистине гигантскую глубину? Неужели эта женщина не понимает сути происходящего, неужели она способна так откровенно и простодушно оскорблять чувства любящего ее человека?
— Да, — произнес он, — я не знаю. А ты знаешь: он ведь был твоим дружком, как я мог позабыть! Ты когда-то сбежала с ним, бросив все, хотя одному Богу ведомо, чем он тебя прельстил? Но не бойся, Агнесса, тебе никогда больше не придется выбирать между бедностью и богатством, теперь у тебя только один выбор! В любом случае я назначу тебе такое содержание, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Если у тебя есть желание подбирать то, что валяется под ногами, я не буду тебе мешать. Одного я тебе не позволю: впутывать в это дело детей. Ни Джерри, ни Джессику. В конце концов, по закону Джессика — моя дочь, она носит мою фамилию, я воспитываю ее и имею на это право. Так что выбирай, кто и что тебе дороже.
Агнесса слушала его, широко раскрыв невидящие глаза, без кровинки в лице. Когда он закончил, она разрыдалась, уронив голову на руки.
Это вышло жестоко, Орвил понял сам.
— Прости, — сказал он, обняв ее, — не плачь! Ради Бога, Агнесса, я не хотел!
— Я… я тоже не хотела тебя обидеть! — пролепетала она. — Орвил! Господи! Я же тебя люблю! А Джек… Этот человек очень несчастен; Орвил! Мне его просто жаль.
— Так я и думал! — Орвил взял Агнессу за руки. — Жалость — опасная штука, дорогая, она размягчает сердце.
— Да, может быть… Орвил, я хочу, чтоб ты меня понял, чтобы ты не сомневался и не говорил такие ужасные вещи!
— Хорошо, любимая, я не буду. Прости, — повторил Орвил, а когда она наконец успокоилась, проговорил:— Я никогда не говорил тебе, милая… Когда я увидел тебя в самый-самый первый раз, ты мне сразу очень понравилась. Я тогда уже ревновал тебя к Джеку, теперь я это понимаю. Ты была сильно им увлечена, я видел и никак не мог понять, что ты в нем нашла, мне это казалось несправедливым. Когда я узнал, что вы собираетесь бежать так, без венчания, я был потрясен, я не мог себе такого представить! Во всей этой истории, к которой я вроде бы не имел никакого отношения, меня что-то страшно уязвляло. Потом я никак не мог тебя забыть, в глубине души ты была со мной, хотя это и не осознавалось так явно. Я не думал встретить тебя и уж тем более не предполагал, что ты станешь моей женой и матерью моего ребенка. И вот теперь… Теперь ты можешь понять, что я чувствую?
— Да, Орвил, я понимаю, — Агнесса подняла заплаканные глаза. — Но мне странно, почему ты до сих пор сомневаешься в моих чувствах, почему не веришь?
Орвил погладил ее по руке.
— Я верю, верю, любимая. Только… прости, Агнесса, но скажи мне… один раз, и больше я не спрошу: он не пытался обнять тебя… словом, сделать что-нибудь такое?
— Нет! — поспешно воскликнула Агнесса с таким выражением, что Орвил сразу успокоился. — Как ты мог подумать!
Потом она затихла в его объятиях. Орвил нежно гладил ее волосы, укачивал, словно ребенка, и думал, думал без конца: «Господи, помоги! Помоги сохранить то, что ты дал мне, не заставляй платить жестокой ценой, ведь за любовь не казнят, не требуют жертв! Позволь жить, как я жил, и клянусь, я никогда не заставлю тебя усомниться во мне, в моей жизни, в моих детях. Никогда!»
А Агнесса читала, словно в магической книге: «Бывают два рода любви: любовь, что дается во благо, и та, что несет страдания, любовь и любовь-рок. И если первая имеет свой исток и свое русло, то вторая — та самая, что берется ниоткуда и уходит в никуда. И если первую, случается, нужно вливать в душу, то от второй лучше бежать, ибо высшая сладость ее дается порой через страшные муки. Это два потока одной реки, что зовется душой».
Она читала и другое: «Исток — разум, исток — безумие».
Она понимала. Она излечилась. Кажется, навсегда.
ГЛАВА IX
Домой они приехали ночью. На небе была полная луна, и парк опутывали полосы бесконечно переплетающихся, шевелящихся теней, таких же тревожных, как разметающий листья и ветви деревьев порывистый ветер.
Чувство дома, давно ставшего ей родным, сразу захватило Агнессу, успокоило ее, она будто бы почувствовала новые силы — в этих стенах можно было выстоять, они помогали ей, как вторая опора.
Они с Орвилом, Френсин и Джерри вышли из кареты. К счастью, дети уже спали; огни зажглись только внизу да в комнатах прислуги.
— Тебе не холодно? — спросил Орвил Агнессу, которая стояла в легком платье, словно не решаясь двинуться к дому.
— Нет, — ответила она и оглянулась.
Джек, сошедший с коня, держался поодаль. Весь путь он проделал в седле, не слишком приближаясь к ним, но и не теряясь из виду, неотвязный, как тень. Теперь он спокойно замер со своей лошадью почти у самых ворот.
— Я не собираюсь готовить для него комнату, — сказал Орвил, твердо глядя Агнессе в глаза. — Ему нечего делать в доме.
Джек услышал эти слова.
— Мне не нужен ваш дом, — ответил он, подойдя к ним. — Если позволите завести лошадь в конюшню, я переночую там. Если нет, побуду во дворе.
— Не возражаю, — ответил Орвил и, не взглянув на него, направился в дом.
Агнесса медлила несколько секунд, нерешительно поглядывая то на мужа, то на Джека, на лице которого угадывалась даже во тьме какая-то новая, пока не понятная Агнессе улыбочка.
Орвил оглянулся, и женщина поспешила к нему.
Вдруг они увидели, как от дома, рассекая пространство лужайки огромными прыжками, несется какое-то большое животное. Это был Керби, о котором они совсем позабыли. Керби мчался, как молодой, он давно уже так не бегал; Орвил и Агнесса изумленно переглянулись. Он не очень хорошо видел и слышал плохо, но, наверное, здесь не нужны были зрение и слух, а требовалось лишь то особое чутье, которое никогда не подводит.
Он промчался мимо Орвила и Агнессы и набросился на Джека не с визгом, не с лаем, а с какими-то воплями, похожими на человеческий стон. Пес едва не сбил его с ног, потом закружился рядом; хвост его, язык, все грузное тело находились в движении, радость словно вернула ему жизнь, все прошедшие годы.
— Керби, собака! Ты?! — изумленно воскликнул Джек. — Здравствуй, чертов пес!
Керби отозвался таким громовым лаем, что у Агнессы зазвенело в ушах.
— Не забыл меня, не забыл! — повторял Джек, а Керби без конца лизал ему лицо и руки.
Потом пес улегся на землю, непрерывно молотя хвостом по траве; Джек присел рядом и гладил собаку. Он улыбался, а Керби был счастлив. Агнесса же подумала о том, как был прав Орвил, говоря, что псу нечего выбирать и не в чем сомневаться. Чувства Керби были чисты, без примеси, и потому он получил свой приз тоже в чистом виде. Собака любит своего хозяина просто за то, что он данный судьбою повелитель ее жизни, собака не знает предательства, она не верит в смерть, не боится Бога, не меняет карту на карту и жизнь на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Да, — произнес он, — я не знаю. А ты знаешь: он ведь был твоим дружком, как я мог позабыть! Ты когда-то сбежала с ним, бросив все, хотя одному Богу ведомо, чем он тебя прельстил? Но не бойся, Агнесса, тебе никогда больше не придется выбирать между бедностью и богатством, теперь у тебя только один выбор! В любом случае я назначу тебе такое содержание, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Если у тебя есть желание подбирать то, что валяется под ногами, я не буду тебе мешать. Одного я тебе не позволю: впутывать в это дело детей. Ни Джерри, ни Джессику. В конце концов, по закону Джессика — моя дочь, она носит мою фамилию, я воспитываю ее и имею на это право. Так что выбирай, кто и что тебе дороже.
Агнесса слушала его, широко раскрыв невидящие глаза, без кровинки в лице. Когда он закончил, она разрыдалась, уронив голову на руки.
Это вышло жестоко, Орвил понял сам.
— Прости, — сказал он, обняв ее, — не плачь! Ради Бога, Агнесса, я не хотел!
— Я… я тоже не хотела тебя обидеть! — пролепетала она. — Орвил! Господи! Я же тебя люблю! А Джек… Этот человек очень несчастен; Орвил! Мне его просто жаль.
— Так я и думал! — Орвил взял Агнессу за руки. — Жалость — опасная штука, дорогая, она размягчает сердце.
— Да, может быть… Орвил, я хочу, чтоб ты меня понял, чтобы ты не сомневался и не говорил такие ужасные вещи!
— Хорошо, любимая, я не буду. Прости, — повторил Орвил, а когда она наконец успокоилась, проговорил:— Я никогда не говорил тебе, милая… Когда я увидел тебя в самый-самый первый раз, ты мне сразу очень понравилась. Я тогда уже ревновал тебя к Джеку, теперь я это понимаю. Ты была сильно им увлечена, я видел и никак не мог понять, что ты в нем нашла, мне это казалось несправедливым. Когда я узнал, что вы собираетесь бежать так, без венчания, я был потрясен, я не мог себе такого представить! Во всей этой истории, к которой я вроде бы не имел никакого отношения, меня что-то страшно уязвляло. Потом я никак не мог тебя забыть, в глубине души ты была со мной, хотя это и не осознавалось так явно. Я не думал встретить тебя и уж тем более не предполагал, что ты станешь моей женой и матерью моего ребенка. И вот теперь… Теперь ты можешь понять, что я чувствую?
— Да, Орвил, я понимаю, — Агнесса подняла заплаканные глаза. — Но мне странно, почему ты до сих пор сомневаешься в моих чувствах, почему не веришь?
Орвил погладил ее по руке.
— Я верю, верю, любимая. Только… прости, Агнесса, но скажи мне… один раз, и больше я не спрошу: он не пытался обнять тебя… словом, сделать что-нибудь такое?
— Нет! — поспешно воскликнула Агнесса с таким выражением, что Орвил сразу успокоился. — Как ты мог подумать!
Потом она затихла в его объятиях. Орвил нежно гладил ее волосы, укачивал, словно ребенка, и думал, думал без конца: «Господи, помоги! Помоги сохранить то, что ты дал мне, не заставляй платить жестокой ценой, ведь за любовь не казнят, не требуют жертв! Позволь жить, как я жил, и клянусь, я никогда не заставлю тебя усомниться во мне, в моей жизни, в моих детях. Никогда!»
А Агнесса читала, словно в магической книге: «Бывают два рода любви: любовь, что дается во благо, и та, что несет страдания, любовь и любовь-рок. И если первая имеет свой исток и свое русло, то вторая — та самая, что берется ниоткуда и уходит в никуда. И если первую, случается, нужно вливать в душу, то от второй лучше бежать, ибо высшая сладость ее дается порой через страшные муки. Это два потока одной реки, что зовется душой».
Она читала и другое: «Исток — разум, исток — безумие».
Она понимала. Она излечилась. Кажется, навсегда.
ГЛАВА IX
Домой они приехали ночью. На небе была полная луна, и парк опутывали полосы бесконечно переплетающихся, шевелящихся теней, таких же тревожных, как разметающий листья и ветви деревьев порывистый ветер.
Чувство дома, давно ставшего ей родным, сразу захватило Агнессу, успокоило ее, она будто бы почувствовала новые силы — в этих стенах можно было выстоять, они помогали ей, как вторая опора.
Они с Орвилом, Френсин и Джерри вышли из кареты. К счастью, дети уже спали; огни зажглись только внизу да в комнатах прислуги.
— Тебе не холодно? — спросил Орвил Агнессу, которая стояла в легком платье, словно не решаясь двинуться к дому.
— Нет, — ответила она и оглянулась.
Джек, сошедший с коня, держался поодаль. Весь путь он проделал в седле, не слишком приближаясь к ним, но и не теряясь из виду, неотвязный, как тень. Теперь он спокойно замер со своей лошадью почти у самых ворот.
— Я не собираюсь готовить для него комнату, — сказал Орвил, твердо глядя Агнессе в глаза. — Ему нечего делать в доме.
Джек услышал эти слова.
— Мне не нужен ваш дом, — ответил он, подойдя к ним. — Если позволите завести лошадь в конюшню, я переночую там. Если нет, побуду во дворе.
— Не возражаю, — ответил Орвил и, не взглянув на него, направился в дом.
Агнесса медлила несколько секунд, нерешительно поглядывая то на мужа, то на Джека, на лице которого угадывалась даже во тьме какая-то новая, пока не понятная Агнессе улыбочка.
Орвил оглянулся, и женщина поспешила к нему.
Вдруг они увидели, как от дома, рассекая пространство лужайки огромными прыжками, несется какое-то большое животное. Это был Керби, о котором они совсем позабыли. Керби мчался, как молодой, он давно уже так не бегал; Орвил и Агнесса изумленно переглянулись. Он не очень хорошо видел и слышал плохо, но, наверное, здесь не нужны были зрение и слух, а требовалось лишь то особое чутье, которое никогда не подводит.
Он промчался мимо Орвила и Агнессы и набросился на Джека не с визгом, не с лаем, а с какими-то воплями, похожими на человеческий стон. Пес едва не сбил его с ног, потом закружился рядом; хвост его, язык, все грузное тело находились в движении, радость словно вернула ему жизнь, все прошедшие годы.
— Керби, собака! Ты?! — изумленно воскликнул Джек. — Здравствуй, чертов пес!
Керби отозвался таким громовым лаем, что у Агнессы зазвенело в ушах.
— Не забыл меня, не забыл! — повторял Джек, а Керби без конца лизал ему лицо и руки.
Потом пес улегся на землю, непрерывно молотя хвостом по траве; Джек присел рядом и гладил собаку. Он улыбался, а Керби был счастлив. Агнесса же подумала о том, как был прав Орвил, говоря, что псу нечего выбирать и не в чем сомневаться. Чувства Керби были чисты, без примеси, и потому он получил свой приз тоже в чистом виде. Собака любит своего хозяина просто за то, что он данный судьбою повелитель ее жизни, собака не знает предательства, она не верит в смерть, не боится Бога, не меняет карту на карту и жизнь на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116