Более крупные удалил врач, а эти, почти невидимые в свежей кровоточащей ране, он не заметил.
— Педро, — сказала Элеонора, кивнув в сторону приготовленной льняной ткани. Он осторожно стер гной, затем они несколько раз промыли место, куда вошла пуля, пока Элеонора не убедилась, что внутри ничего не осталось. Наконец они обработали рану карболкой и снова наложили повязку. Дело сделано. Грант был бледен, рот обметало, но пульс бился ровно. Ординарец поддержал Гранту голову, и тот выпил немного воды, в которую они добавили несколько капель раствора опиума: Элеонора нашла его в маленьком пузырьке в аптечке Гранта.
Чтобы не потревожить больного, она молча кивнула Педро на запачканную ткань, велев ее вынести, забрала карболку с бритвой и направилась к выходу. Но едва сделав шаг или два, Элеонора поняла, что ее держат. Она остановилась и посмотрела вниз — левая рука Гранта, лежавшая на краю постели, запуталась в ее юбках и Элеонора не могла освободиться.
Ее пальцы одеревенели, но она стояла не двигаясь и едва дыша. Этот жест о многом ей сказал. Боль внутри нарастала, Элеонора расслабилась и дала волю слезам. Она стояла без движения, но вот опиум наконец подействовал, пальцы Гранта разжались и он уснул.
День клонился к вечеру, холодок с озера стал проникать в комнату, побежали голубоватые тени, когда доктор Джоунс еще раз пришел к больному. Он перешагнул через порог, и его брови выгнулись дугой над очками.
— Что это? — прорычал он, переводя взгляд с Элеоноры, сидящей на краю кровати с чашкой мясного бульона, приготовленного сеньорой Паредес, на Гранта. Его усадили, подперев с боков подушками.
Ответил Луис, усевшийся на краю стола:
— Это демонстрация настоящей отваги. Элеонора пытается накормить моего друга, похожего на гремучую змею, которой придавили хвост. Это действительно могло быть весьма опасно, если бы он не был слишком слаб, так слаб, что может только шипеть.
— Охотно верю, — сказал врач, подходя к кровати. — Добрый вечер, полковник. Не ожидал увидеть вас в такой форме. Вы вернули мне веру в чудо.
Грант посмотрел на него, потом перевел взгляд на повеселевшее лицо Луиса.
— Добрый вечер, — ответил он подчеркнуто холодно.
— Вы должны простить полковника, — засмеялся Луис. — Мы как раз обсуждали ангельское терпение Элеоноры, захотевшей лечить его по-своему. И поскольку все утро она занималась с Грантом рукоделием, он сейчас не в настроении.
— Рукоделием? — сурово спросил врач. — Дайте-ка посмотреть.
Вмешалась Элеонора:
— Я бы хотела, чтобы он сначала доел бульон. Впервые за два дня полковник Фаррелл начал есть.
Доктор Джоунс остановился, скрестив свой взгляд со взглядом чистых зеленых глаз Элеоноры, затем коротко кивнул, огляделся, нашел стул и уселся ждать.
— Прекрасная работа, — признал он, возвращая на место повязку. Даже бегло взглянув на рану, доктор Джоунс не смог не оценить старания Элеоноры.
В ответ на слова хирурга Элеонора рассказала ему об отце.
— Ну что ж, могу повторить лишь то, что сказал вчера. Полковнику Фарреллу повезло. Я сам должен был сделать то, что сделали вы. Но мне предстояли две ампутации, и один больной со сломанной ногой ждал меня в госпитале. К тому же сообщили о схватке на границе с Коста-Рикой. И вчера поздно вечером привезли восемь раненых, из которых пятеро в тяжелом состоянии.
— А я думала, у нас мир, — ответила Элеонора.
— Да, мир, — иронично сказал доктор Джоунс. — Но пограничники в Гондурасе и в Коста-Рике не отказывают себе в удовольствии пострелять друг в друга. То и дело патруль обнаруживает, что нарушается граница, и все снова летит к черту. Тогда-то мы и получаем раненых. И только один Бог знает, сколько еще будет раненых, если состоится большое сражение. Вы знаете, что у этих так называемых Бессмертных было шестьдесят ран на пятьдесят человек в последней небольшой схватке? Таков результат тактики Уокера. Открытый бой, который ему так нравится, действительно романтичен, в определенном смысле эффективен, но он может быть очень опасен, когда враг предпочитает другую тактику.
— О, вы осмеливаетесь критиковать военный гений нашего генерала? — спросил Луис с притворным негодованием.
Доктор Джоунс пожал плечами.
— Трудно спорить с победителем, но я бы предпочел, чтобы он больше заботился о людях.
— Дело не в том, что он не заботится, — вмешался в разговор Грант. — Просто какие-то вещи он ценит выше, чем человеческую жизнь.
— В каких-то случаях идеалисты — прекрасные люди, — проворчал хирург, — но это не тогда, когда они ответственны за жизнь других людей.
— Я думаю, что вы, доктор Джоунс, сами идеалист. Иначе бы вас не было здесь, в Никарагуа, — сказала Элеонора.
— Что касается меня, то я просто дурак, — ответил он.
Когда врач собрался уходить, Элеонора встала, чтобы проводить его до двери, а потом, повинуясь его знаку, вышла с ним на галерею, к лестнице.
— Нужно оберегать покой полковника. Хотя мне это никогда не удавалось. Ему нужно побольше жидкости. Когда попросит, можно дать твердую пищу. Насколько я могу судить, это случится скоро.
Доктор продолжал давать указания по уходу, хотя Элеоноре показалось, что сам он думает о чем-то другом. У лестницы он остановился.
— Положение в госпитале меня очень беспокоит. Наши работники все вроде Педро. Их набрали из местных. Они, конечно, хорошие парни, но неумелые, и язык для них проблема. А раненые все прибывают. И я вижу, что растет военное сопротивление Уокеру и демократии. Думаю, эти столкновения на границе — не случайность. Но Уокер не слушает. Он хочет, чтобы длился мир, хочет здесь закрепиться. Он никогда не слушает того, чего не желает услышать. Но дело не в этом… Я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам помогли. И вы, и другие женщины, говорящие по-английски. Любой покажет, как пройти к госпиталю, а там просто спросите меня.
Большего, чем подумать об этом предложении, Элеонора не могла пообещать. Так что доктору Джонсу пришлось этим удовлетвориться. Наблюдая, как он вприпрыжку спустился по лестнице, она подумала, что вряд ли он остановится на этом. В его идее был определенный смысл. Но сейчас у нее другие задачи, которые ей надо решать в первую очередь. И, тут же забыв о докторе и его предложении, она вернулась к больному.
Гранту становилось лучше. В первое время он много спал, а когда и бодрствовал, его настроение было разным — от буйного до покорного. И последнее еще больше настораживало. Он лежал, наблюдая за каждым движением Элеоноры, пока она не приходила в смущение. Иногда по ночам Элеонора вставала с постели и шла в его комнату, нащупывая путь во тьме по галерее, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Часто, стоя возле его кровати, она думала, что, как бы тихо она ни входила, ее присутствие всегда будит его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Педро, — сказала Элеонора, кивнув в сторону приготовленной льняной ткани. Он осторожно стер гной, затем они несколько раз промыли место, куда вошла пуля, пока Элеонора не убедилась, что внутри ничего не осталось. Наконец они обработали рану карболкой и снова наложили повязку. Дело сделано. Грант был бледен, рот обметало, но пульс бился ровно. Ординарец поддержал Гранту голову, и тот выпил немного воды, в которую они добавили несколько капель раствора опиума: Элеонора нашла его в маленьком пузырьке в аптечке Гранта.
Чтобы не потревожить больного, она молча кивнула Педро на запачканную ткань, велев ее вынести, забрала карболку с бритвой и направилась к выходу. Но едва сделав шаг или два, Элеонора поняла, что ее держат. Она остановилась и посмотрела вниз — левая рука Гранта, лежавшая на краю постели, запуталась в ее юбках и Элеонора не могла освободиться.
Ее пальцы одеревенели, но она стояла не двигаясь и едва дыша. Этот жест о многом ей сказал. Боль внутри нарастала, Элеонора расслабилась и дала волю слезам. Она стояла без движения, но вот опиум наконец подействовал, пальцы Гранта разжались и он уснул.
День клонился к вечеру, холодок с озера стал проникать в комнату, побежали голубоватые тени, когда доктор Джоунс еще раз пришел к больному. Он перешагнул через порог, и его брови выгнулись дугой над очками.
— Что это? — прорычал он, переводя взгляд с Элеоноры, сидящей на краю кровати с чашкой мясного бульона, приготовленного сеньорой Паредес, на Гранта. Его усадили, подперев с боков подушками.
Ответил Луис, усевшийся на краю стола:
— Это демонстрация настоящей отваги. Элеонора пытается накормить моего друга, похожего на гремучую змею, которой придавили хвост. Это действительно могло быть весьма опасно, если бы он не был слишком слаб, так слаб, что может только шипеть.
— Охотно верю, — сказал врач, подходя к кровати. — Добрый вечер, полковник. Не ожидал увидеть вас в такой форме. Вы вернули мне веру в чудо.
Грант посмотрел на него, потом перевел взгляд на повеселевшее лицо Луиса.
— Добрый вечер, — ответил он подчеркнуто холодно.
— Вы должны простить полковника, — засмеялся Луис. — Мы как раз обсуждали ангельское терпение Элеоноры, захотевшей лечить его по-своему. И поскольку все утро она занималась с Грантом рукоделием, он сейчас не в настроении.
— Рукоделием? — сурово спросил врач. — Дайте-ка посмотреть.
Вмешалась Элеонора:
— Я бы хотела, чтобы он сначала доел бульон. Впервые за два дня полковник Фаррелл начал есть.
Доктор Джоунс остановился, скрестив свой взгляд со взглядом чистых зеленых глаз Элеоноры, затем коротко кивнул, огляделся, нашел стул и уселся ждать.
— Прекрасная работа, — признал он, возвращая на место повязку. Даже бегло взглянув на рану, доктор Джоунс не смог не оценить старания Элеоноры.
В ответ на слова хирурга Элеонора рассказала ему об отце.
— Ну что ж, могу повторить лишь то, что сказал вчера. Полковнику Фарреллу повезло. Я сам должен был сделать то, что сделали вы. Но мне предстояли две ампутации, и один больной со сломанной ногой ждал меня в госпитале. К тому же сообщили о схватке на границе с Коста-Рикой. И вчера поздно вечером привезли восемь раненых, из которых пятеро в тяжелом состоянии.
— А я думала, у нас мир, — ответила Элеонора.
— Да, мир, — иронично сказал доктор Джоунс. — Но пограничники в Гондурасе и в Коста-Рике не отказывают себе в удовольствии пострелять друг в друга. То и дело патруль обнаруживает, что нарушается граница, и все снова летит к черту. Тогда-то мы и получаем раненых. И только один Бог знает, сколько еще будет раненых, если состоится большое сражение. Вы знаете, что у этих так называемых Бессмертных было шестьдесят ран на пятьдесят человек в последней небольшой схватке? Таков результат тактики Уокера. Открытый бой, который ему так нравится, действительно романтичен, в определенном смысле эффективен, но он может быть очень опасен, когда враг предпочитает другую тактику.
— О, вы осмеливаетесь критиковать военный гений нашего генерала? — спросил Луис с притворным негодованием.
Доктор Джоунс пожал плечами.
— Трудно спорить с победителем, но я бы предпочел, чтобы он больше заботился о людях.
— Дело не в том, что он не заботится, — вмешался в разговор Грант. — Просто какие-то вещи он ценит выше, чем человеческую жизнь.
— В каких-то случаях идеалисты — прекрасные люди, — проворчал хирург, — но это не тогда, когда они ответственны за жизнь других людей.
— Я думаю, что вы, доктор Джоунс, сами идеалист. Иначе бы вас не было здесь, в Никарагуа, — сказала Элеонора.
— Что касается меня, то я просто дурак, — ответил он.
Когда врач собрался уходить, Элеонора встала, чтобы проводить его до двери, а потом, повинуясь его знаку, вышла с ним на галерею, к лестнице.
— Нужно оберегать покой полковника. Хотя мне это никогда не удавалось. Ему нужно побольше жидкости. Когда попросит, можно дать твердую пищу. Насколько я могу судить, это случится скоро.
Доктор продолжал давать указания по уходу, хотя Элеоноре показалось, что сам он думает о чем-то другом. У лестницы он остановился.
— Положение в госпитале меня очень беспокоит. Наши работники все вроде Педро. Их набрали из местных. Они, конечно, хорошие парни, но неумелые, и язык для них проблема. А раненые все прибывают. И я вижу, что растет военное сопротивление Уокеру и демократии. Думаю, эти столкновения на границе — не случайность. Но Уокер не слушает. Он хочет, чтобы длился мир, хочет здесь закрепиться. Он никогда не слушает того, чего не желает услышать. Но дело не в этом… Я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам помогли. И вы, и другие женщины, говорящие по-английски. Любой покажет, как пройти к госпиталю, а там просто спросите меня.
Большего, чем подумать об этом предложении, Элеонора не могла пообещать. Так что доктору Джонсу пришлось этим удовлетвориться. Наблюдая, как он вприпрыжку спустился по лестнице, она подумала, что вряд ли он остановится на этом. В его идее был определенный смысл. Но сейчас у нее другие задачи, которые ей надо решать в первую очередь. И, тут же забыв о докторе и его предложении, она вернулась к больному.
Гранту становилось лучше. В первое время он много спал, а когда и бодрствовал, его настроение было разным — от буйного до покорного. И последнее еще больше настораживало. Он лежал, наблюдая за каждым движением Элеоноры, пока она не приходила в смущение. Иногда по ночам Элеонора вставала с постели и шла в его комнату, нащупывая путь во тьме по галерее, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Часто, стоя возле его кровати, она думала, что, как бы тихо она ни входила, ее присутствие всегда будит его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103