Чувствовала его волнующую близость, когда он нес ее на руках в особняк и она могла рассмотреть каждую черточку его лица. Его бронзовый силуэт против света, напоминающий древнего бога охоты, в"ту ночь, когда он сделал ее своей. Его бледное лицо и голубоватые веки, когда он мертвой хваткой вцепился в ее юбку, а она обрабатывала его рану. Так много воспоминаний — жестоких и нежных, тонких и сильных, смешных и полных боли. Ио достаточно ли их, чтобы уравновесить тяжкую муку сомнений, которые она вынуждена нести в себе до конца жизни?
Время шло, Луис не двигался, и она коснулась его лба, отчаянно желая хоть как-то облегчить его боль. Он не ответил яа ее прикосновение, хотя вряд ли спал.
А когда ночной ветер внезапно донес издалека слабый крик, нервы Элеоноры напряглись, но, признаться, она не удивилась. Она судорожно сглотнула, и когда пронзительный женский крик повторился, решительно отбросила в сторону одеяло.
Луис коснулся ее руки. Пальцы его были горячие и сильные.
— Нет, Элеонора. Вы ничем не поможете. И я не позволю вам вмешиваться.
— Я не могу лежать здесь просто так, — сказала она раздраженно.
— Вы должны.
— Это варварство.
— Такое же, как и расстрел, да? Нет, душа моя, это справедливость. Мы имеем право заставить эту женщину рассказать, что она сделала и почему? Или мы должны позволить ей осуществить свой план? Вы же не считаете, Элеонора, что мы должны позволить вам подставить ваше нежное сердце под пули расстрельного взвода, столь презираемого вами? Нет. Это позволит нам выяснить то, что мы хотим. Она признается в своих грехах и подпишет бумагу, подтверждающую вашу невиновность и позволяющую вам вернуться на прежнее место под генеральским солнцем.
В его голосе звучала горечь, не без оснований отметила Элеонора. Немногие мужчины поведут себя так, чтобы обелить имя женщины, которой они служат, тем более если это поможет ей вернуть любовь другого.
Пока он говорил, новый крик прорезал ночную тишину.
— В любом случае, у тех мужчин личный счет к сеньорите Хуаните. И я сомневаюсь, что мы с вами их остановим, даже если сильно захотим.
Элеонора бессильно опустила руки на колени. Несмотря на справедливость того, что он говорил, несмотря на то, что Хуанита попыталась сделать Жан-Полю и ей самой, происходящее все равно казалось ей отвратительным — даже не попытаться помочь женщине, которая страдает. Ничего не делать и более того — что-то выиграть от этого, что еще хуже. Если бы речь шла о мужчине, но это была женщина, подобная ей, отчего происходящее казалось особенно ужасным.
— Как? — начала было она, но запнулась, испугавшись, что ее вопрос будет понят неверно и воспринят буквально, и он скажет точно, что думает о происходящем. После паузы она продолжила:
— Ну как они могут так поступать? Как они могут совершать такое страшное зло?
Он вздохнул, переменив положение больной ноги.
— Мужчина, — медленно проговорил он, — никогда не знает, каких пределов может достичь в своей жестокости… когда чувствует, что делает это ради справедливости. За один миг он может превратиться в дьявола, способного на любую гнусность, на любую подлость. Даже я…
Он остановился, восстанавливая дыхание.
— Вам не надо объяснять мне, — сказала Элеонора, скрывая внезапно возникшее дурное предчувствие за небрежным тоном. Ее длинные пальцы теребили грубое домотканое шерстяное одеяло.
— Даже я, — повторил он, как бы не слыша ее, — я как-то говорил вам — или не говорил? — что у меня были причины жаждать забвения в опасностях войны. Вы — моя душа. Так почему бы вам не узнать подробнее? История эта началась в Испании. Мой отец происходит из древнего рода. Наш дом стоял на склоне холма среди оливковых рощ над долиной Гвадалквивир. Гордость за свое происхождение, за семью и мавританскую кровь, которая течет в моих жилах, внушали мне с самого детства. Вся моя жизнь была расписана еще до рождения. Я учился, как положено ребенку из подобной семьи, во мне воспитывали уважение к церкви, я всегда должен одеваться как джентльмен, уметь владеть рапирой и иметь ее при себе в торжественных случаях. Мне должны были найти подходящую партию, представить ко двору молодой королевы Изабеллы II… После смерти отца я, конечно, принял бы на себя ответственность за людей, живущих в принадлежавших нам деревнях и из поколения в поколение работавших на нашу семью. Я должен был управлять землей, беречь ее, производить на свет детей, которые унаследуют все это после меня. Мой портрет вместе с портретом жены поместили бы в длинной галерее дома, а по прошествии времени кости мои упокоились бы в соборе рядом с костями моих предков. И такая перспектива меня не разочаровывала. Мне была уготована такая судьба, и я не думал, что может быть иначе. Но потом я встретил Консуэло.
Элеонора бросила на него быстрый взгляд. Он перехватил его и коротко засмеялся.
— Вам не стоит ревновать, голубка, — сказал он с иронией, — хотя она была очень красива. Однажды я увидел ее на ступеньках собора, когда она возвращалась после мессы, и подумал, что это самая прекрасная женщина на свете, которую я когда-либо видел. Ее черные как ночь волосы были прикрыты белой мантильей, а дуэнья суетилась вокруг нее, как бабочка вокруг волшебного цветка. Я буквально, врос в землю. Даже если бы мраморный ангел вдруг покинул нишу собора и вышел ко мне, я не поразился бы сильнее. Она улыбнулась мне, как с картины, изображающей робкую невинность, и я был восхищен. Я, конечно, не смог с ней заговорить, это не позволялось, но ничто не могло помешать мне выяснить ее имя и воспылать к ней такой страстью, что однажды я явился к своему отцу и потребовал, чтобы он начал приготовления к свадьбе. Никаких препятствий союзу не чинилось, она принадлежала к хорошей семье, жившей не более чем в пятнадцати милях от нас, и только что окончила монастырскую школу. Отец ее служил во дворце на невысокой должности, но был человеком влиятельным, а мать приходилась дальней родственницей королеве. Ее дядя — генерал, возглавлявший одну из политических фракций. О помолвке было объявлено очень торжественно, а затем, как положено, началось ухаживание.
Его голос изменился.
— Я должен вам сказать, что Консуэло, хотя она и была не против выйти за меня замуж, подобная мысль не очень грела. Но это меня не обескуражило. Со всем оптимизмом юности я был уверен, что жар моей страсти разожжет ответный огонь в ее груди. И я начал осаду ее сердца со всеми хитростями и уловками, известными влюбленным. Я слагал стихи о красоте ее глаз, распевал серенады, сопровождал их вместе со сморщенной хромой дуэньей, куда бы она ни пожелала пойти, посылал ей бесчисленные подарки. Зная, что она любит верховую езду, я отправил людей на аукцион, чтобы они нашли там лошадь, достойную моей возлюбленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Время шло, Луис не двигался, и она коснулась его лба, отчаянно желая хоть как-то облегчить его боль. Он не ответил яа ее прикосновение, хотя вряд ли спал.
А когда ночной ветер внезапно донес издалека слабый крик, нервы Элеоноры напряглись, но, признаться, она не удивилась. Она судорожно сглотнула, и когда пронзительный женский крик повторился, решительно отбросила в сторону одеяло.
Луис коснулся ее руки. Пальцы его были горячие и сильные.
— Нет, Элеонора. Вы ничем не поможете. И я не позволю вам вмешиваться.
— Я не могу лежать здесь просто так, — сказала она раздраженно.
— Вы должны.
— Это варварство.
— Такое же, как и расстрел, да? Нет, душа моя, это справедливость. Мы имеем право заставить эту женщину рассказать, что она сделала и почему? Или мы должны позволить ей осуществить свой план? Вы же не считаете, Элеонора, что мы должны позволить вам подставить ваше нежное сердце под пули расстрельного взвода, столь презираемого вами? Нет. Это позволит нам выяснить то, что мы хотим. Она признается в своих грехах и подпишет бумагу, подтверждающую вашу невиновность и позволяющую вам вернуться на прежнее место под генеральским солнцем.
В его голосе звучала горечь, не без оснований отметила Элеонора. Немногие мужчины поведут себя так, чтобы обелить имя женщины, которой они служат, тем более если это поможет ей вернуть любовь другого.
Пока он говорил, новый крик прорезал ночную тишину.
— В любом случае, у тех мужчин личный счет к сеньорите Хуаните. И я сомневаюсь, что мы с вами их остановим, даже если сильно захотим.
Элеонора бессильно опустила руки на колени. Несмотря на справедливость того, что он говорил, несмотря на то, что Хуанита попыталась сделать Жан-Полю и ей самой, происходящее все равно казалось ей отвратительным — даже не попытаться помочь женщине, которая страдает. Ничего не делать и более того — что-то выиграть от этого, что еще хуже. Если бы речь шла о мужчине, но это была женщина, подобная ей, отчего происходящее казалось особенно ужасным.
— Как? — начала было она, но запнулась, испугавшись, что ее вопрос будет понят неверно и воспринят буквально, и он скажет точно, что думает о происходящем. После паузы она продолжила:
— Ну как они могут так поступать? Как они могут совершать такое страшное зло?
Он вздохнул, переменив положение больной ноги.
— Мужчина, — медленно проговорил он, — никогда не знает, каких пределов может достичь в своей жестокости… когда чувствует, что делает это ради справедливости. За один миг он может превратиться в дьявола, способного на любую гнусность, на любую подлость. Даже я…
Он остановился, восстанавливая дыхание.
— Вам не надо объяснять мне, — сказала Элеонора, скрывая внезапно возникшее дурное предчувствие за небрежным тоном. Ее длинные пальцы теребили грубое домотканое шерстяное одеяло.
— Даже я, — повторил он, как бы не слыша ее, — я как-то говорил вам — или не говорил? — что у меня были причины жаждать забвения в опасностях войны. Вы — моя душа. Так почему бы вам не узнать подробнее? История эта началась в Испании. Мой отец происходит из древнего рода. Наш дом стоял на склоне холма среди оливковых рощ над долиной Гвадалквивир. Гордость за свое происхождение, за семью и мавританскую кровь, которая течет в моих жилах, внушали мне с самого детства. Вся моя жизнь была расписана еще до рождения. Я учился, как положено ребенку из подобной семьи, во мне воспитывали уважение к церкви, я всегда должен одеваться как джентльмен, уметь владеть рапирой и иметь ее при себе в торжественных случаях. Мне должны были найти подходящую партию, представить ко двору молодой королевы Изабеллы II… После смерти отца я, конечно, принял бы на себя ответственность за людей, живущих в принадлежавших нам деревнях и из поколения в поколение работавших на нашу семью. Я должен был управлять землей, беречь ее, производить на свет детей, которые унаследуют все это после меня. Мой портрет вместе с портретом жены поместили бы в длинной галерее дома, а по прошествии времени кости мои упокоились бы в соборе рядом с костями моих предков. И такая перспектива меня не разочаровывала. Мне была уготована такая судьба, и я не думал, что может быть иначе. Но потом я встретил Консуэло.
Элеонора бросила на него быстрый взгляд. Он перехватил его и коротко засмеялся.
— Вам не стоит ревновать, голубка, — сказал он с иронией, — хотя она была очень красива. Однажды я увидел ее на ступеньках собора, когда она возвращалась после мессы, и подумал, что это самая прекрасная женщина на свете, которую я когда-либо видел. Ее черные как ночь волосы были прикрыты белой мантильей, а дуэнья суетилась вокруг нее, как бабочка вокруг волшебного цветка. Я буквально, врос в землю. Даже если бы мраморный ангел вдруг покинул нишу собора и вышел ко мне, я не поразился бы сильнее. Она улыбнулась мне, как с картины, изображающей робкую невинность, и я был восхищен. Я, конечно, не смог с ней заговорить, это не позволялось, но ничто не могло помешать мне выяснить ее имя и воспылать к ней такой страстью, что однажды я явился к своему отцу и потребовал, чтобы он начал приготовления к свадьбе. Никаких препятствий союзу не чинилось, она принадлежала к хорошей семье, жившей не более чем в пятнадцати милях от нас, и только что окончила монастырскую школу. Отец ее служил во дворце на невысокой должности, но был человеком влиятельным, а мать приходилась дальней родственницей королеве. Ее дядя — генерал, возглавлявший одну из политических фракций. О помолвке было объявлено очень торжественно, а затем, как положено, началось ухаживание.
Его голос изменился.
— Я должен вам сказать, что Консуэло, хотя она и была не против выйти за меня замуж, подобная мысль не очень грела. Но это меня не обескуражило. Со всем оптимизмом юности я был уверен, что жар моей страсти разожжет ответный огонь в ее груди. И я начал осаду ее сердца со всеми хитростями и уловками, известными влюбленным. Я слагал стихи о красоте ее глаз, распевал серенады, сопровождал их вместе со сморщенной хромой дуэньей, куда бы она ни пожелала пойти, посылал ей бесчисленные подарки. Зная, что она любит верховую езду, я отправил людей на аукцион, чтобы они нашли там лошадь, достойную моей возлюбленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103