Элеонора не хотела показывать, что она беспокоится, ведь он и так это знал.
Из посетителей допускался только Луис. Постепенно посланцы из Дома правительства перестали приходить, и самые важные вопросы передавали через подполковника. Со временем Элеонора научилась доверять его суждениям — о чем можно спрашивать Гранта в каждом конкретном случае. Испанец обладал внутренним так-том, основанным на хорошо скрываемой чувствительности, позволявшей не переутомлять друга. Постепенно оба мужчины стали перебираться для работы от кровати к столу. Когда Луис был рядом с Грантом, Элеонора могла расслабиться и заняться всякими мелочами, до которых раньше не доходили руки, например, своим скудным гардеробом, или помыть волосы, сходить на рынок, чтобы купить что-то особенное, что ей хотелось приготовить.
Во время одного из таких выходов на рынок она встретила Мейзи и пригласила ее в дом на чашку кофе. Когда они устроились с кофе в патио, Элеонора стала расспрашивать о делах труппы.
— Все идет прекрасно, — сказала Мейзи. — Сейчас все взбудоражены новой пьесой. Премьера послезавтра, и если Грант будет хорошо себя чувствовать, вы обязательно должны прийти и посмотреть. А если вдруг доведется увидеть генерала, замолви за нас доброе слово. Все будут в восторге, если он придет. Я не думаю, что это повредит нашей театральной кассе.
— Я попытаюсь, — сказала Элеонора неуверенно. — Но я не думаю, что в данный момент генерал мною доволен. Я не пустила его к его любимому офицеру.
— Не могу себе представить, как ты осмелилась. Я до смерти боюсь этого человека.
— Ну, я не думаю, что смогла бы, если бы он явился лично, но надеюсь, этого не случится: генерал, может быть, и эгоист, но достаточно разумный эгоист. И если он в состоянии понять, насколько Грант болен, он не станет его беспокоить.
— Похоже, он тебе нравится.
— Пожалуй.
— Такая холодная рыба?
— Как ты можешь так говорить о человеке, которого его же подчиненные называют Дядя Билли? Человеке, который содержит любовницу, да еще такую претенциозную особу, против собственных же принципов?
— Мужчинам свойственно следовать за кем-то. А любовниц они, случается, берут по разным причинам, не только по душевной близости.
— Предположим, что так, — кивнула Элеонора, проводя пальцем по краю кофейной чашки. — Но он все равно мне нравится. В нем есть шарм, он смелый человек. Мужественный, и у него есть характер. А о большинстве мужчин такого не скажешь.
— Дорогая Элеонора, не сочти меня циничной, но поверь мне, женщина, которая ничего не ожидает от мужчины, этим его и привлекает.
— Прекрасно, — съязвила Элеонора. — А тогда что ты ожидаешь от Джона Барклая?
— Кольцо, — откинувшись назад и ожидая ответной реакции, сказала Мейзи.
— Ты имеешь в виду замужество?
— А почему бы и нет?
— Я просто удивляюсь. Он, как мне кажется, не относится к тому типу людей, которому бы я… ты…
— Потому что он небогат? Деньги значат что-то только тогда, когда нет ничего другого.
— Другого…
— Уважения, симпатии, общих интересов.
Они обе старательно избегали слова «любовь».
— И ты думаешь, что будешь счастлива?
— Настолько счастлива, насколько я имею на это право. Почему бы нет? У меня будет Джон, его труппа как семья, и… я буду почти уважаемая женщина. Я могла бы даже сделать карьеру актрисы.
— Здесь, в Никарагуа?
— Или в Новом Орлеане, Сан-Франциско, Мобиле, Чарльстоне, даже в Бостоне или Нью-Йорке. Все, что надо, — это превратить группу актеров в театральную труппу.
— Я уверена, уж тебе-то это удастся.
Мейзи рассмеялась. Какое то время они молчали, глядя на утопающее в солнечных лучах патио, где стайки желтых бабочек трепетали крылышками, перелетая с одного терракотового цветочного горшка на другой. Когда они вспорхнули с розовато-лиловых цветов растения, ползущего по стенам, словно легкое облачко, Элеонора снова заговорила:
— Несколько дней назад мне сделали новое предложение.
— Что? — потянулась Мейзи, ее глаза превратились в щелочки, и она стала похожа на большую кошку.
— Работать в госпитале.
Мейзи застыла.
— Ты не приняла предложение?
— Я не могу. Во всяком случае сейчас.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Насколько я понимаю, им нужна помощь, — сказала Элеонора, уязвленная тоном Мейзи.
— Нет, моя кисонька. Врачи, приглашая женщин работать в госпитале, имеют в виду только одно. Предполагается, что мы, повидавшие изнаночную сторону жизни, не будем шокированы ничем из того, с чем придется столкнуться. Предполагается, что вид обнаженных мужчин нам не в новинку.
— Но моя мама работала с больными… — запротестовала Элеонора.
— С женщинами и детьми. Я уверена. Да еще вместе со своим мужем. Но то, что предлагают тебе, это темные грязные комнаты, битком набитые больными, искалеченными мужчинами, вшивыми, прикованными к постели, засиженными мухами, тонущими в собственном дерьме.
— А ты что, уже была в госпитале? — спросила Элеонора, у которой от услышанного зашевелились волосы. — Ты все это видела и даже не попыталась помочь?
— Помочь? А ты представляешь, как там надо гнуть спину? И кто может с этим справиться? Если даже и сможешь выдержать это зрелище и эту вонь?
— Не правда. Несколько месяцев назад газеты писали про одну англичанку, которая поехала работать в военный госпиталь в Крым, доживать за солдатами. Я забыла ее имя, но она была леди, а вовсе не проститутка.
— Найнтингейл ее зовут. Я еще, помню, подумала, что такое имя хорошо смотрелось бы на афише. Очень трогательно, но это было в России. В этом же тропическом климате женщина может не только упасть в обморок, но и просто умереть при виде военного лазарета. В ранах ползают черви, Элеонора, руки и ноги на жаре распухают, открытые раны кровоточат, люди мрут от воспалений, как мухи. В это трудно поверить.
— И однако предполагается, что больные должны выздоравливать даже в таких условиях. Ничего удивительного, что те, кто могут, стараются держаться подальше от госпиталя.
— Да, во всех жарких странах такие госпитали.
— Но не у моего отца. А ведь лето в Новом Орлеане похоже на здешнее.
— Но это, видимо, было для высшего слоя, для тех пациентов, которые могут позволить себе другие условия, для тех, у кого есть собственные слуги.
Элеонора нахмурилась.
Мейзи говорила правду. Но вместо того чтобы разубедить, слова Мейзи, наоборот, разожгли ее решимость. Несмотря на то что доктор Джоунс достаточно убедительно изложил свою просьбу, она и не думала, что нужда действительно так велика.
Чашки опустели, и Элеонора снова наполнила их.
— А ты ничего не слышала о Жан-Поле? — спросила она как бы невзначай, хотя понимала, что Мейзи не обманешь.
Мейзи опустила ресницы, покрытые золотой пыльцой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Из посетителей допускался только Луис. Постепенно посланцы из Дома правительства перестали приходить, и самые важные вопросы передавали через подполковника. Со временем Элеонора научилась доверять его суждениям — о чем можно спрашивать Гранта в каждом конкретном случае. Испанец обладал внутренним так-том, основанным на хорошо скрываемой чувствительности, позволявшей не переутомлять друга. Постепенно оба мужчины стали перебираться для работы от кровати к столу. Когда Луис был рядом с Грантом, Элеонора могла расслабиться и заняться всякими мелочами, до которых раньше не доходили руки, например, своим скудным гардеробом, или помыть волосы, сходить на рынок, чтобы купить что-то особенное, что ей хотелось приготовить.
Во время одного из таких выходов на рынок она встретила Мейзи и пригласила ее в дом на чашку кофе. Когда они устроились с кофе в патио, Элеонора стала расспрашивать о делах труппы.
— Все идет прекрасно, — сказала Мейзи. — Сейчас все взбудоражены новой пьесой. Премьера послезавтра, и если Грант будет хорошо себя чувствовать, вы обязательно должны прийти и посмотреть. А если вдруг доведется увидеть генерала, замолви за нас доброе слово. Все будут в восторге, если он придет. Я не думаю, что это повредит нашей театральной кассе.
— Я попытаюсь, — сказала Элеонора неуверенно. — Но я не думаю, что в данный момент генерал мною доволен. Я не пустила его к его любимому офицеру.
— Не могу себе представить, как ты осмелилась. Я до смерти боюсь этого человека.
— Ну, я не думаю, что смогла бы, если бы он явился лично, но надеюсь, этого не случится: генерал, может быть, и эгоист, но достаточно разумный эгоист. И если он в состоянии понять, насколько Грант болен, он не станет его беспокоить.
— Похоже, он тебе нравится.
— Пожалуй.
— Такая холодная рыба?
— Как ты можешь так говорить о человеке, которого его же подчиненные называют Дядя Билли? Человеке, который содержит любовницу, да еще такую претенциозную особу, против собственных же принципов?
— Мужчинам свойственно следовать за кем-то. А любовниц они, случается, берут по разным причинам, не только по душевной близости.
— Предположим, что так, — кивнула Элеонора, проводя пальцем по краю кофейной чашки. — Но он все равно мне нравится. В нем есть шарм, он смелый человек. Мужественный, и у него есть характер. А о большинстве мужчин такого не скажешь.
— Дорогая Элеонора, не сочти меня циничной, но поверь мне, женщина, которая ничего не ожидает от мужчины, этим его и привлекает.
— Прекрасно, — съязвила Элеонора. — А тогда что ты ожидаешь от Джона Барклая?
— Кольцо, — откинувшись назад и ожидая ответной реакции, сказала Мейзи.
— Ты имеешь в виду замужество?
— А почему бы и нет?
— Я просто удивляюсь. Он, как мне кажется, не относится к тому типу людей, которому бы я… ты…
— Потому что он небогат? Деньги значат что-то только тогда, когда нет ничего другого.
— Другого…
— Уважения, симпатии, общих интересов.
Они обе старательно избегали слова «любовь».
— И ты думаешь, что будешь счастлива?
— Настолько счастлива, насколько я имею на это право. Почему бы нет? У меня будет Джон, его труппа как семья, и… я буду почти уважаемая женщина. Я могла бы даже сделать карьеру актрисы.
— Здесь, в Никарагуа?
— Или в Новом Орлеане, Сан-Франциско, Мобиле, Чарльстоне, даже в Бостоне или Нью-Йорке. Все, что надо, — это превратить группу актеров в театральную труппу.
— Я уверена, уж тебе-то это удастся.
Мейзи рассмеялась. Какое то время они молчали, глядя на утопающее в солнечных лучах патио, где стайки желтых бабочек трепетали крылышками, перелетая с одного терракотового цветочного горшка на другой. Когда они вспорхнули с розовато-лиловых цветов растения, ползущего по стенам, словно легкое облачко, Элеонора снова заговорила:
— Несколько дней назад мне сделали новое предложение.
— Что? — потянулась Мейзи, ее глаза превратились в щелочки, и она стала похожа на большую кошку.
— Работать в госпитале.
Мейзи застыла.
— Ты не приняла предложение?
— Я не могу. Во всяком случае сейчас.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Насколько я понимаю, им нужна помощь, — сказала Элеонора, уязвленная тоном Мейзи.
— Нет, моя кисонька. Врачи, приглашая женщин работать в госпитале, имеют в виду только одно. Предполагается, что мы, повидавшие изнаночную сторону жизни, не будем шокированы ничем из того, с чем придется столкнуться. Предполагается, что вид обнаженных мужчин нам не в новинку.
— Но моя мама работала с больными… — запротестовала Элеонора.
— С женщинами и детьми. Я уверена. Да еще вместе со своим мужем. Но то, что предлагают тебе, это темные грязные комнаты, битком набитые больными, искалеченными мужчинами, вшивыми, прикованными к постели, засиженными мухами, тонущими в собственном дерьме.
— А ты что, уже была в госпитале? — спросила Элеонора, у которой от услышанного зашевелились волосы. — Ты все это видела и даже не попыталась помочь?
— Помочь? А ты представляешь, как там надо гнуть спину? И кто может с этим справиться? Если даже и сможешь выдержать это зрелище и эту вонь?
— Не правда. Несколько месяцев назад газеты писали про одну англичанку, которая поехала работать в военный госпиталь в Крым, доживать за солдатами. Я забыла ее имя, но она была леди, а вовсе не проститутка.
— Найнтингейл ее зовут. Я еще, помню, подумала, что такое имя хорошо смотрелось бы на афише. Очень трогательно, но это было в России. В этом же тропическом климате женщина может не только упасть в обморок, но и просто умереть при виде военного лазарета. В ранах ползают черви, Элеонора, руки и ноги на жаре распухают, открытые раны кровоточат, люди мрут от воспалений, как мухи. В это трудно поверить.
— И однако предполагается, что больные должны выздоравливать даже в таких условиях. Ничего удивительного, что те, кто могут, стараются держаться подальше от госпиталя.
— Да, во всех жарких странах такие госпитали.
— Но не у моего отца. А ведь лето в Новом Орлеане похоже на здешнее.
— Но это, видимо, было для высшего слоя, для тех пациентов, которые могут позволить себе другие условия, для тех, у кого есть собственные слуги.
Элеонора нахмурилась.
Мейзи говорила правду. Но вместо того чтобы разубедить, слова Мейзи, наоборот, разожгли ее решимость. Несмотря на то что доктор Джоунс достаточно убедительно изложил свою просьбу, она и не думала, что нужда действительно так велика.
Чашки опустели, и Элеонора снова наполнила их.
— А ты ничего не слышала о Жан-Поле? — спросила она как бы невзначай, хотя понимала, что Мейзи не обманешь.
Мейзи опустила ресницы, покрытые золотой пыльцой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103