После этого кортеж двинулся к Конвенту. Мадемуазель Майяр спустилась со своего трона и села рядом с председательствующим, расцеловавшим ее в обе щеки. Наконец все участники праздника вернулись в Нотр-Дам, певица уселась на алтарь, чтобы добрый народ мог восхищаться ею.
Если верить свидетельству Себастьена Мерсье, культ разума начался весьма любопытным образом. В нефе новообращенные преклонили колени перед мадемуазель Майяр, крича: «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Родина!», а в темных уголках собора происходили куда менее почтенные сцены. «Боковые приделы, — пишет автор „Парижа времен революции“, — были задрапированы широкими занавесями, и сделано это было не без умысла. Из темных закоулков раздавался резкий смех; приподняв край занавеса, добрый обыватель мог наблюдать сцены, как будто взятые из искушения святого Августина…»
Всю следующую неделю в парижских церквах проходили подобные церемонии, кое-где переходившие в оргии. Частенько в нефах ставили столы, которые ломались от бутылок, колбас и паштетов. «В алтарях, — пишет Мерсье, — почитали одновременно разврат и обжорство». На хорах ставили декорации, изображавшие сельский пейзаж с крестьянскими хижинами, скалами к густыми рощами. Группки девушек резвились там вместе с мужчинами, ведя себя весьма вольно…
Новая религия, созданная Фабром и Шабо, очень быстро вылилась в простую вакханалию. Все актрисульки хотели представлять Разум, и двое друзей принимали у них «экзамен», ища разум в весьма странном месте…
Потом, по свидетельству Луи Блана, «божество нашло свое воплощение в обычных куртизанках. Какая-нибудь девка сидела на дарохранительнице, окруженная артиллеристами с трубками в зубах, которые изображали священников. По улицам Парижа расхаживали процессии полупьяных вакханок, сопровождавших колесницу со слепыми музыкантами. На какое-то время столица превратилась в город маскарадов, главным лозунгом стал: „Долой лицемерие!“
Эта смехотворная религия начала раздражать Робеспьера, он запретил шествия и учредил культ Высшего Существа.
Неистовую ярость Робеспьера вызывала та роскошная жизнь, которую вели Фабр, его любовница-актриса вся увешанная драгоценностями… Робеспьер приказал арестовать всех протеже барона де Батца как «иностранных агентов». Комбинация бывшего артиста не удалась.
24 нивоза его арестовали и отправили в люксембургскую тюрьму. Вскоре за ним последовали Шабо, Базир, Делоне и братья Фрей. Начался процесс, который должен был вывалять в грязи весь Конвент. После трех месяцев следствия дело приняло такой размах, что гильотина работала без отдыха, потому что якобинцы везде видели измену и подозревали всех…
5 апреля всех обвиняемых приговорили к смерти.
На следующий день, к великой радости барона де Батца, сделавшего ставку на чувственность Фабра, пятнадцать виднейших революционеров, в том числе и автор республиканского календаря, были обезглавлены…
Пока барон де Батц с дьявольской хитростью вел Фабра д'Эглантина к эшафоту, в Лувесьенне госпожа Дюбари стала объектом хитрых уловок своего последнего возлюбленного…
Когда Грейву не удалось встретиться с ней, он решил, что единственным способом приблизиться к этой женщине будет ее арест. Он установил наблюдение за госпожой Дюбари, заручившись помощью Замура, чернокожего слуги, оставленного экс-фаворитке в наследство Людовиком XV. В скором времени Грейв отправил в Конвент письмо, разоблачающее шпионскую деятельность аристократки.
Письмо действия не возымело, и Грейв составил петицию, подписанную тридцатью шестью жителями деревни, в которой сообщал, что «замок этой женщины стал убежищем, где собираются все предатели, замышляющие против Родины»…
Тем же вечером были арестованы слуги и домочадцы графини, а ее заперли в собственном замке.
Грейв был восхищен — он почти добился своей цели. Женщина, которую он называл «вакханкой в венке Из плюща и роз», будет принадлежать ему.
Он издал брошюру под названием «Смерть графине Лувесьеннской!» и наконец получил от Конвента и Комитета общественного спасения ордер на арест той, по которой так вожделел.
22 сентября он пришел в замок.
— Следуйте за мной! Мне приказано отвезти вас в Париж, где вы будете заключены в Сен-Пелажн!
У подножия горы Буживаль коляска, везшая их в Париж, встретилась с каретой господина дЭскура. Грейв приказал шевалье остановиться, высадил его из кабриолета и пересел туда с графиней.
Наконец-то он был один с любимой женщиной! Грейв немедленно захотел обнять ее. Мадам Дюбари в ужасе оттолкнула его. Он предложил ей свободу и безопасность, если она станет его любовницей.
Госпожа Дюбари не отвечала. Разочарованный Грейв всю дорогу «хватал бывшую фаворитку за самые интимные места!..»
Госпожа Дюбари провела в тюрьме два месяца в строжайшем секрете. Все это время Грейв, разозленный неудачей, обшаривал замок в Лувесьенне, собирая улики против графини.
6 декабря, в девять часов утра, начался процесс. Естественно, главную роль должны были сыграть показания Грейва. Вот как записал выступление Грейва Фукье-Тенвпль:
«Джордж Грейв, родился в Англии, депутат Соединенных Штатов Америки. — Дюбари мешала набору на военную службу жителей Лувесьенна. — В ночь ее ареста, 22 сентября этого года, в сарае, где хранятся садовые принадлежности, — было найдено много серебра… Кроме того, мы обнаружили много золотой посуды, драгоценных камней, изумрудов; в другом тайнике было зарыто золото, бронзовые статуэтки и бюст Людовика XV… В комнате ее служанки Руссель нами найдена тщательно припрятанная медаль Питта. Выявлено также много предметов, якобы украденных…
Фос, английский шпион, приезжал в Париж в 1777 году. За огромное вознаграждение он курсировал между Лондоном и Парижем…
У Дюбари было много квартир в Париже, там обитали тайно вернувшиеся эмигранты или их родственники. Вернувшись из Англии, она представила бумагу, подписанную герцогом де Гусенберри, ярым врагом революции… — Фос посещал Дюбари…»
Не сумев овладеть госпожой Дюбари, депутат и «гражданин» Соединенных Штатов отправлял ее на гильотину.
В одиннадцать часов вечера графиню приговорили к смерти. Два дня спустя графиня села в возок, и ее отвезли на площадь Революции.
Всю дорогу до эшафота несчастная ужасно стенала, прося прощения у парижан за свои прошлые грехи. Ее отчаяние было так велико, что какая-то простолюдинка, обернувшись к соседке, якобы сказала: «Если все она будут так вопить, я, пожалуй, больше не приду сюда!»
Увидев гильотину, госпожа Дюбари свернулась клубком на дне тележки, умоляя помиловать ее. Гвардейцу пришлось отнести ее на эшафот на руках. Но и там она продолжала умолять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Если верить свидетельству Себастьена Мерсье, культ разума начался весьма любопытным образом. В нефе новообращенные преклонили колени перед мадемуазель Майяр, крича: «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Родина!», а в темных уголках собора происходили куда менее почтенные сцены. «Боковые приделы, — пишет автор „Парижа времен революции“, — были задрапированы широкими занавесями, и сделано это было не без умысла. Из темных закоулков раздавался резкий смех; приподняв край занавеса, добрый обыватель мог наблюдать сцены, как будто взятые из искушения святого Августина…»
Всю следующую неделю в парижских церквах проходили подобные церемонии, кое-где переходившие в оргии. Частенько в нефах ставили столы, которые ломались от бутылок, колбас и паштетов. «В алтарях, — пишет Мерсье, — почитали одновременно разврат и обжорство». На хорах ставили декорации, изображавшие сельский пейзаж с крестьянскими хижинами, скалами к густыми рощами. Группки девушек резвились там вместе с мужчинами, ведя себя весьма вольно…
Новая религия, созданная Фабром и Шабо, очень быстро вылилась в простую вакханалию. Все актрисульки хотели представлять Разум, и двое друзей принимали у них «экзамен», ища разум в весьма странном месте…
Потом, по свидетельству Луи Блана, «божество нашло свое воплощение в обычных куртизанках. Какая-нибудь девка сидела на дарохранительнице, окруженная артиллеристами с трубками в зубах, которые изображали священников. По улицам Парижа расхаживали процессии полупьяных вакханок, сопровождавших колесницу со слепыми музыкантами. На какое-то время столица превратилась в город маскарадов, главным лозунгом стал: „Долой лицемерие!“
Эта смехотворная религия начала раздражать Робеспьера, он запретил шествия и учредил культ Высшего Существа.
Неистовую ярость Робеспьера вызывала та роскошная жизнь, которую вели Фабр, его любовница-актриса вся увешанная драгоценностями… Робеспьер приказал арестовать всех протеже барона де Батца как «иностранных агентов». Комбинация бывшего артиста не удалась.
24 нивоза его арестовали и отправили в люксембургскую тюрьму. Вскоре за ним последовали Шабо, Базир, Делоне и братья Фрей. Начался процесс, который должен был вывалять в грязи весь Конвент. После трех месяцев следствия дело приняло такой размах, что гильотина работала без отдыха, потому что якобинцы везде видели измену и подозревали всех…
5 апреля всех обвиняемых приговорили к смерти.
На следующий день, к великой радости барона де Батца, сделавшего ставку на чувственность Фабра, пятнадцать виднейших революционеров, в том числе и автор республиканского календаря, были обезглавлены…
Пока барон де Батц с дьявольской хитростью вел Фабра д'Эглантина к эшафоту, в Лувесьенне госпожа Дюбари стала объектом хитрых уловок своего последнего возлюбленного…
Когда Грейву не удалось встретиться с ней, он решил, что единственным способом приблизиться к этой женщине будет ее арест. Он установил наблюдение за госпожой Дюбари, заручившись помощью Замура, чернокожего слуги, оставленного экс-фаворитке в наследство Людовиком XV. В скором времени Грейв отправил в Конвент письмо, разоблачающее шпионскую деятельность аристократки.
Письмо действия не возымело, и Грейв составил петицию, подписанную тридцатью шестью жителями деревни, в которой сообщал, что «замок этой женщины стал убежищем, где собираются все предатели, замышляющие против Родины»…
Тем же вечером были арестованы слуги и домочадцы графини, а ее заперли в собственном замке.
Грейв был восхищен — он почти добился своей цели. Женщина, которую он называл «вакханкой в венке Из плюща и роз», будет принадлежать ему.
Он издал брошюру под названием «Смерть графине Лувесьеннской!» и наконец получил от Конвента и Комитета общественного спасения ордер на арест той, по которой так вожделел.
22 сентября он пришел в замок.
— Следуйте за мной! Мне приказано отвезти вас в Париж, где вы будете заключены в Сен-Пелажн!
У подножия горы Буживаль коляска, везшая их в Париж, встретилась с каретой господина дЭскура. Грейв приказал шевалье остановиться, высадил его из кабриолета и пересел туда с графиней.
Наконец-то он был один с любимой женщиной! Грейв немедленно захотел обнять ее. Мадам Дюбари в ужасе оттолкнула его. Он предложил ей свободу и безопасность, если она станет его любовницей.
Госпожа Дюбари не отвечала. Разочарованный Грейв всю дорогу «хватал бывшую фаворитку за самые интимные места!..»
Госпожа Дюбари провела в тюрьме два месяца в строжайшем секрете. Все это время Грейв, разозленный неудачей, обшаривал замок в Лувесьенне, собирая улики против графини.
6 декабря, в девять часов утра, начался процесс. Естественно, главную роль должны были сыграть показания Грейва. Вот как записал выступление Грейва Фукье-Тенвпль:
«Джордж Грейв, родился в Англии, депутат Соединенных Штатов Америки. — Дюбари мешала набору на военную службу жителей Лувесьенна. — В ночь ее ареста, 22 сентября этого года, в сарае, где хранятся садовые принадлежности, — было найдено много серебра… Кроме того, мы обнаружили много золотой посуды, драгоценных камней, изумрудов; в другом тайнике было зарыто золото, бронзовые статуэтки и бюст Людовика XV… В комнате ее служанки Руссель нами найдена тщательно припрятанная медаль Питта. Выявлено также много предметов, якобы украденных…
Фос, английский шпион, приезжал в Париж в 1777 году. За огромное вознаграждение он курсировал между Лондоном и Парижем…
У Дюбари было много квартир в Париже, там обитали тайно вернувшиеся эмигранты или их родственники. Вернувшись из Англии, она представила бумагу, подписанную герцогом де Гусенберри, ярым врагом революции… — Фос посещал Дюбари…»
Не сумев овладеть госпожой Дюбари, депутат и «гражданин» Соединенных Штатов отправлял ее на гильотину.
В одиннадцать часов вечера графиню приговорили к смерти. Два дня спустя графиня села в возок, и ее отвезли на площадь Революции.
Всю дорогу до эшафота несчастная ужасно стенала, прося прощения у парижан за свои прошлые грехи. Ее отчаяние было так велико, что какая-то простолюдинка, обернувшись к соседке, якобы сказала: «Если все она будут так вопить, я, пожалуй, больше не приду сюда!»
Увидев гильотину, госпожа Дюбари свернулась клубком на дне тележки, умоляя помиловать ее. Гвардейцу пришлось отнести ее на эшафот на руках. Но и там она продолжала умолять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76