Такие знаки поощрения были нужны подчиненным как воздух.
— Хорошая работа, солдат.
Он перевел взгляд на закованного в кандалы каторжника, бессильно опиравшегося на колесо фургона. Тот представлял собой утратившую человеческий облик жалкую развалину, чьи глупые попытки оказать сопротивление закончились поркой, оставившей кровоточащие раны на лице и теле, в результате чего он окончательно потерял человеческое достоинство, о чем свидетельствовало мокрое пятно на его штанах. Он был почти без сознания, пускал слюни и бормотал что-то нечленораздельное.
Крысолов, взглянув на него, почувствовал легкое отвращение, которое, однако, быстро уступило место чувству удовлетворения: сегодня он подтвердил правильность своего прозвища. Но его триумф нельзя было считать полным, пока не прибыли зрители, поэтому он не спешил избавить бедолагу от мучений.
— Подождем еще немного, — сказал он солдату. — Глаз с него не спускайте. И разгоните толпу. Нам не нужны инциденты.
Молодой солдатик отсалютовал ему, забыв, что перед ним не старший офицер, и несколько смутился оттого, что нарушил устав. Покраснев от смущения, он поспешил исправиться.
— Слушаюсь, милорд. Я немедленно займусь этим, — сказал он и помчался разгонять столпившихся любопытных.
Крысолов усмехнулся, рассеянно потирая длинный шрам на щеке. Уважение к его титулу оставляло его равнодушным. Он предпочитал прозвище, которое заработал, имени, которое носил по рождению. Первое воздавало должное его заслугам, тогда как второе он получил просто потому, что родился в знатной семье.
Гидеон Финчли, четвертый граф Уинстон, прибыл в Австралию пять лет назад, преисполненный горечи, гнева и жажды мести. Он пылал ненавистью к леди Анне, пожаловавшейся на него королю; к своему отцу, маркизу, который отказался ходатайствовать за своего сына; к своим великосветским друзьям, отвернувшимся от него, когда ему потребовалась их помощь; и даже к самому королю, которому не хватило смелости публично осудить пэра Англии и он решил быстро и без шума сплавить его в виде наказания на этот аванпост преисподней. Но больше всего Уинстон гневался на судьбу и на свое бессилие изменить ее. В первые месяцы ссылки он был в ярости и жаждал крови. И если бы представился случай, без кровопролития не обошлось бы.
Уинстона сослали на Тасманию — бесплодный, выжженный солнцем кусок земли, само название которого вызывало в сердцах слушателей почти такой же страх, как имя его губернатора — сэра Джорджа Артура. Туда сплавляли самых отъявленных подонков — никчемных, безнадежных, неисправимых. И чаще всего их посылали туда умирать. Сначала, узнав, куда его посылают, Уинстон был ошеломлен, потом впал в ярость: приговор показался ему невиданно жестоким для пэра Англии за такой пустяковый проступок. Позднее, конечно, ярость превратилась в ужас, а ужас — в отчаяние, но теперь, вспоминая о том времени, он благодарил Господа за то, что вразумил короля, нашедшего способ не лишать его жизни, а сохранить ее.
Сэр Джордж Артур был самым благочестивым и безжалостным из губернаторов. Он правил колонией с военной сноровкой диктатора и уверенностью в собственной непогрешимости посланца Божьего на земле. Некоторые считали его психопатом. От Австралии до Англии его называли фанатиком и сумасшедшим. Но были и такие, что считали его гением — реформатором, опережающим время, чей послужной список был безупречным, а методы неоспоримыми. Но каким бы он ни был, свою работу он выполнял хорошо. Колония, которая некогда была мерзким и неуправляемым скопищем преступников, за несколько лет управления сэра Джорджа Артура превратилась в спокойное и доходное губернаторство. Сэр Джордж неуклонно проводил политику реабилитации, принципы которой были строги и непреложны, а те, кто не поддавался перевоспитанию, на Тасмании просто не выживали.
Сначала сэр Джордж смотрел на Уинстона как на очередного неудачника, которых корона время от времени посылала к нему под предлогом помощи в усмирении каторжников. Однако надо отдать должное сэру Джорджу: он считал, что каждому, даже самому закоренелому грешнику необходимо дать шанс исправиться, и при ближайшем рассмотрении нашел в Гидеоне Финчли родственную душу.
Сэр Джордж знал, что человек, склонный к какому-нибудь излишеству, с большей легкостью склоняется и к противоположному и что пристрастие к жестокости, если его направить в правильное русло, может без труда превратиться в стремление к добродетели. Гидеон Финчли представлял собой сгусток энергии, неистово ищущей выхода, — пламя, которое, если ему позволить гореть, может осветить стезю добродетели для целого мира. Сэр Джордж взял графа Уин-Истона под свое крыло с твердым намерением спасти его душу, попутно он спас также его жизнь.
В течение первых нескольких месяцев в Тасмании Уинстон едва выжил. После переезда по морю он ослаб и был нездоров. Жара, пыль и мерзкие насекомые лишили его последних сил. Он несколько недель провалялся в лихорадке, не имея воли ни жить, ни умереть, и даже ярость, которая поддерживала его до тех пор, мало-помалу оставляла его.
Уинстон не понимал, что его болезнь была отчасти вызвана тем, что его резко лишили алкоголя и наркотических средств, отравлявших его кровь большую часть его сознательной жизни, но когда он постепенно стал выздоравливать под бдительным руководством сэра Джорджа, он как будто заново родился — в другом теле и для другой жизни. Впервые с тринадцатилетнего возраста он был абсолютно трезв, поскольку под бдительным оком сэра Джорджа не допускалось потребление ни вина, ни каких-либо других алкогольных напитков. Он сбросил лишний жирок и больше его не набирал. Сэр Джордж считал, что высокое положение не исключает занятия физическим трудом, и Уинстон вскоре заметил, как крепнут его мускулы от работы под жарким солнцем. Благодаря простой и здоровой пище, сторонником которой был сэр Джордж, а также работе на свежем воздухе Уинстон стал здоровее и крепче, чем когда-либо в жизни.
Поначалу он считал суровый моральный кодекс сэра Джорджа бредом сумасшедшего. Уинстон восставал против лишения себя земных благ и выражал недовольство тем, что его низвели до положения простого работяги. Не сразу, но постепенно он начал понимать то, что с ним происходит, и осознал ценность теории сэра Джорджа.
Без алкоголя и искусственных стимуляторов Уинстон стал мыслить отчетливее, его чувства обострились. Без ненужных затрат энергии на беспорядочные половые связи он обнаружил такие запасы сил и воли, о наличии которых даже не догадывался. Его тело было орудием, разум — механизмом, направляющим к достижению цели. Когда он вспоминал свою юность, проведенную в каком-то полубредовом состоянии, ему казалось, что это происходило с кем-то другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Хорошая работа, солдат.
Он перевел взгляд на закованного в кандалы каторжника, бессильно опиравшегося на колесо фургона. Тот представлял собой утратившую человеческий облик жалкую развалину, чьи глупые попытки оказать сопротивление закончились поркой, оставившей кровоточащие раны на лице и теле, в результате чего он окончательно потерял человеческое достоинство, о чем свидетельствовало мокрое пятно на его штанах. Он был почти без сознания, пускал слюни и бормотал что-то нечленораздельное.
Крысолов, взглянув на него, почувствовал легкое отвращение, которое, однако, быстро уступило место чувству удовлетворения: сегодня он подтвердил правильность своего прозвища. Но его триумф нельзя было считать полным, пока не прибыли зрители, поэтому он не спешил избавить бедолагу от мучений.
— Подождем еще немного, — сказал он солдату. — Глаз с него не спускайте. И разгоните толпу. Нам не нужны инциденты.
Молодой солдатик отсалютовал ему, забыв, что перед ним не старший офицер, и несколько смутился оттого, что нарушил устав. Покраснев от смущения, он поспешил исправиться.
— Слушаюсь, милорд. Я немедленно займусь этим, — сказал он и помчался разгонять столпившихся любопытных.
Крысолов усмехнулся, рассеянно потирая длинный шрам на щеке. Уважение к его титулу оставляло его равнодушным. Он предпочитал прозвище, которое заработал, имени, которое носил по рождению. Первое воздавало должное его заслугам, тогда как второе он получил просто потому, что родился в знатной семье.
Гидеон Финчли, четвертый граф Уинстон, прибыл в Австралию пять лет назад, преисполненный горечи, гнева и жажды мести. Он пылал ненавистью к леди Анне, пожаловавшейся на него королю; к своему отцу, маркизу, который отказался ходатайствовать за своего сына; к своим великосветским друзьям, отвернувшимся от него, когда ему потребовалась их помощь; и даже к самому королю, которому не хватило смелости публично осудить пэра Англии и он решил быстро и без шума сплавить его в виде наказания на этот аванпост преисподней. Но больше всего Уинстон гневался на судьбу и на свое бессилие изменить ее. В первые месяцы ссылки он был в ярости и жаждал крови. И если бы представился случай, без кровопролития не обошлось бы.
Уинстона сослали на Тасманию — бесплодный, выжженный солнцем кусок земли, само название которого вызывало в сердцах слушателей почти такой же страх, как имя его губернатора — сэра Джорджа Артура. Туда сплавляли самых отъявленных подонков — никчемных, безнадежных, неисправимых. И чаще всего их посылали туда умирать. Сначала, узнав, куда его посылают, Уинстон был ошеломлен, потом впал в ярость: приговор показался ему невиданно жестоким для пэра Англии за такой пустяковый проступок. Позднее, конечно, ярость превратилась в ужас, а ужас — в отчаяние, но теперь, вспоминая о том времени, он благодарил Господа за то, что вразумил короля, нашедшего способ не лишать его жизни, а сохранить ее.
Сэр Джордж Артур был самым благочестивым и безжалостным из губернаторов. Он правил колонией с военной сноровкой диктатора и уверенностью в собственной непогрешимости посланца Божьего на земле. Некоторые считали его психопатом. От Австралии до Англии его называли фанатиком и сумасшедшим. Но были и такие, что считали его гением — реформатором, опережающим время, чей послужной список был безупречным, а методы неоспоримыми. Но каким бы он ни был, свою работу он выполнял хорошо. Колония, которая некогда была мерзким и неуправляемым скопищем преступников, за несколько лет управления сэра Джорджа Артура превратилась в спокойное и доходное губернаторство. Сэр Джордж неуклонно проводил политику реабилитации, принципы которой были строги и непреложны, а те, кто не поддавался перевоспитанию, на Тасмании просто не выживали.
Сначала сэр Джордж смотрел на Уинстона как на очередного неудачника, которых корона время от времени посылала к нему под предлогом помощи в усмирении каторжников. Однако надо отдать должное сэру Джорджу: он считал, что каждому, даже самому закоренелому грешнику необходимо дать шанс исправиться, и при ближайшем рассмотрении нашел в Гидеоне Финчли родственную душу.
Сэр Джордж знал, что человек, склонный к какому-нибудь излишеству, с большей легкостью склоняется и к противоположному и что пристрастие к жестокости, если его направить в правильное русло, может без труда превратиться в стремление к добродетели. Гидеон Финчли представлял собой сгусток энергии, неистово ищущей выхода, — пламя, которое, если ему позволить гореть, может осветить стезю добродетели для целого мира. Сэр Джордж взял графа Уин-Истона под свое крыло с твердым намерением спасти его душу, попутно он спас также его жизнь.
В течение первых нескольких месяцев в Тасмании Уинстон едва выжил. После переезда по морю он ослаб и был нездоров. Жара, пыль и мерзкие насекомые лишили его последних сил. Он несколько недель провалялся в лихорадке, не имея воли ни жить, ни умереть, и даже ярость, которая поддерживала его до тех пор, мало-помалу оставляла его.
Уинстон не понимал, что его болезнь была отчасти вызвана тем, что его резко лишили алкоголя и наркотических средств, отравлявших его кровь большую часть его сознательной жизни, но когда он постепенно стал выздоравливать под бдительным руководством сэра Джорджа, он как будто заново родился — в другом теле и для другой жизни. Впервые с тринадцатилетнего возраста он был абсолютно трезв, поскольку под бдительным оком сэра Джорджа не допускалось потребление ни вина, ни каких-либо других алкогольных напитков. Он сбросил лишний жирок и больше его не набирал. Сэр Джордж считал, что высокое положение не исключает занятия физическим трудом, и Уинстон вскоре заметил, как крепнут его мускулы от работы под жарким солнцем. Благодаря простой и здоровой пище, сторонником которой был сэр Джордж, а также работе на свежем воздухе Уинстон стал здоровее и крепче, чем когда-либо в жизни.
Поначалу он считал суровый моральный кодекс сэра Джорджа бредом сумасшедшего. Уинстон восставал против лишения себя земных благ и выражал недовольство тем, что его низвели до положения простого работяги. Не сразу, но постепенно он начал понимать то, что с ним происходит, и осознал ценность теории сэра Джорджа.
Без алкоголя и искусственных стимуляторов Уинстон стал мыслить отчетливее, его чувства обострились. Без ненужных затрат энергии на беспорядочные половые связи он обнаружил такие запасы сил и воли, о наличии которых даже не догадывался. Его тело было орудием, разум — механизмом, направляющим к достижению цели. Когда он вспоминал свою юность, проведенную в каком-то полубредовом состоянии, ему казалось, что это происходило с кем-то другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76