Я слегка отодвинулась от него и вдруг обнаружила, что мое беспокойство частично проистекает оттого, что я лежу на липком влажном пятне. Я опустила руку, пощупала простыни и поняла, что это кровь.
— Филип! — в панике воскликнула я. — У меня кровь!
Он сомкнул пальцы у меня на запястье, поднял мою руку, и мы вдвоем уставились на мою ладонь, испачканную в ярко-красной крови.
— Ничего страшного, — промолвил он каким-то странным голосом. — Это подтверждение того, что ты девственница, Джорджи. Это значит, что до меня ты никогда не принадлежала мужчине.
Он продолжал смотреть на мою руку, как завороженный. Минуту спустя я выдавила из себя:
— Мне надо пойти переодеться, и простыни тоже надо переменить. Ведь мы не можем спать в этом.
Он отпустил мое запястье и сказал обычным тоном:
— Я попросил Бетти подождать в гардеробной, чтобы тебе помочь. Иди, а я позабочусь о том, чтобы переменили простыни.
Я сползла с кровати и направилась к двери, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься туда бегом.
— Я здесь, миледи, — послышался знакомый успокаивающий голос Бетти, когда я вошла в мои личные апартаменты и закрыла за собой дверь. — Идите-ка в уборную и приведите себя в порядок, а я тем временем достану вам новую чистую рубашку.
Похоже, ее ничуть не удивило мое появление в перепачканной кровью рубашке, и я решила, что Филип не солгал, когда говорил, что это случается со всеми девушками в первую брачную ночь.
Я закончила свое омовение в уборной, и Бетти надела на меня новую ночную рубашку из белого льна. Кровь течь перестала, но боль не проходила. Я неохотно приблизилась к двери, ведущей в спальню.
Меньше всего мне сейчас хотелось застать там горничную, которая меняла эти отвратительные перепачканные простыни, и я осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Комната была пуста. Я тихонько прокралась в спальню и забралась в свою супружескую постель.
Свернувшись калачиком и отвернувшись от той половины кровати, что полагалась Филипу, я крепко зажмурила глаза и притворилась, что сплю. Впрочем, о сне и речи быть не могло. Я, притаившись, лежала на постели в огромной элегантной комнате, и мне было ужасно грустно.
По щекам моим потекли слезы.
Прошло минут десять, и в спальню вернулся Филип. Я не пошевелилась, моля Бога, чтобы он подумал, что я заснула. Он задул светильник и лег в постель рядом со мной. Я замерла, стараясь не двигаться, — он не должен видеть, что я плачу.
Я плакала совершенно беззвучно, но он внезапно произнес в темноте:
— Джорджи, не плачь, прошу тебя.
В его голосе звучало то же отчаяние, что и раньше. Он коснулся рукой моего плеча.
— Иди ко мне, — сказал он.
Я нехотя повернулась к нему и вдруг очутилась в его объятиях. Тут я перестала сдерживать слезы и заплакала навзрыд.
— Прости, Джорджи, мне так жаль, — промолвил он и прижался губами к моим волосам. — Прости.
— Все начиналось так… так х-хорошо, — всхлипывала я, — а п-потом…
И я зарыдала еще горше.
— Я знаю, — устало произнес он. — Помнишь, ты как-то сказала, что жизнь несправедлива к женщинам? Ну вот тебе еще один пример. Первый раз для мужчины полон незабываемых ощущений, а женщина испытывает боль.
Рыдания мои поутихли, и мерный стук его сердца под моей щекой успокаивал меня. Его рубашка намокла от моих слез, но я подумала, что это еще малая плата за все, что он со мной сделал.
Я неожиданно зевнула.
— Спи, милая моя, — сказал он. — Ты устала. — И он выпустил меня из своих объятий.
Да, я страшно устала и измучена, и все по его вине, но мне почему-то не хотелось, чтобы он отпускал меня.
Я прижалась к нему, пробормотала что-то вроде «обними меня» и провалилась в глубокий целительный сон.
***
Когда на следующее утро я проснулась, яркое солнце уже проглядывало сквозь щелки жалюзи на окнах. Я посмотрела на часы на каминной полке и к ужасу своему обнаружила, что пробило десять часов утра.
Я лежала в постели одна.
Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь спала до десяти часов утра. Со мной такого еще ни разу не случалось.
«Какой позор! — подумала я. — Так-то я начинаю новую жизнь в Уинтердейл-Парке!»
И где Филип?
Я встала с кровати и подошла к высокому окну, что выходило во внутренний дворик. Я открыла ставни, и моему взору открылся прекрасный парк, одна из главных достопримечательностей поместья Уинтердейлов.
Вид, открывавшийся из окон, был так красив, что дух захватывало. Широкая заросшая травой тропинка вела от каменной террасы за домом к беседке в виде маленького замка, окруженной шарообразными кронами тисов. В парке росли буки, дубы, каштаны и кедры, а в центре парка виднелся декоративный пруд с маленьким островком посередине, на котором возвышался изящный павильон.
По тропинке бегала Анна со своим песиком. Ее золотистые волосы были перевязаны голубой ленточкой, и она весело смеялась.
К горлу моему подкатил комок.
— А, вы уже проснулись, миледи. — Это вошла Бетти, держа в руках поднос с горячим шоколадом и булочками. Я обернулась к ней и сказала:
— Прости, Бетти. Я никогда еще так долго не спала. Тебе следовало меня разбудить.
— У вас же были на то причины, миледи, — успокоила меня служанка. — Да к тому же его светлость приказал вас не будить. Так я и сделала.
Я выпила шоколад, съела булочку, оделась в миленькое желтое утреннее платье и спустилась вниз, чтобы встретиться с экономкой.
Остаток утра я провела с миссис Фром, которая водила меня по всему особняку. Девушке, которая всю жизнь прожила в простом кирпичном доме, апартаменты Уинтердейл-Парка казались великолепными. Мне никогда еще не приходилось видеть столько мрамора.
К счастью, семейная половина особняка выглядела более уютно. Зеленая гостиная на первом этаже — та, где находились китайские статуэтки, — была парадной, а вот две другие комнаты поменьше на втором этаже имели более жилой вид. В одной из этих маленьких гостиных я и обнаружила фортепиано Кэтрин.
В качестве настенных украшений в большинстве комнат преобладали итальянские пейзажи семнадцатого века и зеркала в золоченых рамах.
Когда я завершила свой обход, наступило время ленча. Я поблагодарила миссис Фром и вышла на террасу посмотреть, там ли еще Анна. Они с Нэнни как раз направлялись мне навстречу.
— Джорджи, Джорджи, Джорджи! — закричала Анна, вся светясь от радости. — Знаешь, что Филип сделал для меня?
— Нет, — сказала я. — Что же?
— Качели!
Я переглянулась с Нэнни.
— Качели?
Няня кивнула.
— Это правда, мисс Джорджиана… то есть, миледи.
— Не смей называть меня миледи, — сказала я. — Для тебя я всегда буду мисс Джорджиана, Нэнни. Тебе понятно?
Она улыбнулась, и ее глазки-изюминки лукаво заблестели.
— Да, понятно. — Улыбка ее стала еще лучезарнее. — Это правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78