Его светлость отвел часть садика для мисс Анны. Там уже повесили качели, а скоро сделают и сарайчик для ослика. Его светлость сказал, что если она хочет завести еще каких-нибудь животных, он прикажет и для них построить домики.
Слезы подступили у меня к глазам.
— О, Нэнни, — промолвила я, — ну разве это не чудесно?
Она энергично кивнула.
— Он добрый мальчик, мисс Джорджиана. Вы сделали прекрасный выбор.
Я вспомнила о том, что произошло между нами этой ночью, и подумала, что после всего этого не могу назвать его ни «добрым», ни «мальчиком». Но с Анной он очень добр — в этом не было никаких сомнений.
И разве не поэтому я вышла за него замуж?
Я съела свой завтрак в одиночестве, поскольку Нэнни снова настояла на том, чтобы Анна завтракала у себя наверху. Филип вошел, когда я уже поела, и спросил, не хотела бы я прокатиться с ним и осмотреть имение. Я, конечно же, согласилась и побежала наверх переодеть утреннее платье.
День выдался такой же погожий, как и утро, и я не замедлила сделать на сей счет пространное замечание, когда спустя полчаса наш фаэтон, влекомый двумя лошадьми серой масти, покатил по широкой дорожке, посыпанной гравием. По правде сказать, оставшись наедине со своим супругом, я ужасно смущалась и не знала, о чем говорить.
Я умолкла. Мы проехали широкие лужайки и стройные аллеи деревьев у входа в поместье Уинтердейл-Парк, и, поворачивая лошадей на дорогу, он учтиво осведомился:
— Миссис Фром уже показала тебе дом?
— Да. — Я обернулась к нему, обрадовавшись, что можно говорить о чем-то, кроме погоды. — Должна признаться, он произвел на меня огромное впечатление. О чем думал твой предок, когда его строил? Вероятно, воображал себя венецианским дожем, а не английским графом?
Он усмехнулся. Я смотрела на него как зачарованная. Мне еще ни разу не приходилось видеть у него на лице эту мальчишескую ухмылку.
— Дом Подавляет своей роскошью, правда? — спросил он. — А зимой здесь можно замерзнуть. Весь этот мрамор, может, и хорош в Италии, где он помогает сохранить прохладу, но в нашем английском климате…
И он покачал головой, осуждая безрассудство своего предка.
Я осторожно продолжала:
— И он не в очень хорошем состоянии. Леди Уинтердейл, похоже, почти им не занималась.
Он бросил на меня удивленный взгляд:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, во-первых, портьеры и драпировки в моей гардеробной изрядно обветшали. И пока миссис Фром водила меня по дому, я все время замечала, что многое требуется восстановить и подреставрировать. Мне кажется странным, что в таком богатом доме…
Я испуганно умолкла, заметив, что он нахмурился. Вдруг он решил, что я сейчас попрошу у него денег на ремонт?
— Не то чтобы меня это особенно удручало, милорд, — поспешно добавила я. — Ничего, что драпировки ветхие. Правда. Не думайте, что я хочу заново обставить дом.
— Ничего, ничего, — сказал он. Но тонкая морщинка у него между бровей так и не исчезла. — Я об этом и не думал. Просто удивлен. Видишь ли, я никогда не замечал, чтобы с домом было что-то не так. Но я всегда знал, что земельные владения страшно запущены.
Смысл его слов дошел до меня не сразу. Затем я сказала:
— А, вот оно что.
— Да, — согласился он. — Вот именно что «а».
— Так вот почему твой дядя жульничал в карты, — догадалась я. — Ему нужны были деньги.
— Он отчаянно нуждался в деньгах, — кивнул Филип. — Мы с его поверенным в делах целый год разрабатывали план восстановления имения. Это было нелегко, скажу я тебе. Его финансы находились в плачевном состоянии.
Тут я вспомнила о грудах бумаг, всегда лежавших у него на столе в библиотеке, и все поняла.
— Но мне кажется, леди Уинтердейл не испытывает недостатка в средствах, — заметила я. — Кэтрин говорила, что после смерти отца они жили в Бате и что леди Уинтердейл арендовала дом в самой респектабельной части города.
На это Филип сказал:
— Деньги, полагающиеся моей тетушке как супруге, перешли в ее безраздельное пользование с момента свадьбы. Мой дядя не мог наложить на них руку, и слава Богу. — Он приподнял бровь и добавил:
— Нельзя сказать, чтобы меня обрадовала необходимость содержать тетю Агату.
Я его прекрасно понимала.
Между нами воцарилось короткое молчание, и я наслаждалась прелестными видами Суррея. На тополях, посаженных по левой стороне дороги, распустились первые крохотные золотистые листочки, а справа от нас на краю поля раскинулась дубрава. Колокольчики и дикие гиацинты росли в траве по обочинам дороги. Теплый воздух нес с собой ароматы весны и пробуждающейся жизни.
Внезапно в голову мне пришла одна мысль, и я нахмурилась.
— Если владения твоего дяди были в таком ужасном состоянии, то откуда ты взял деньги, чтобы оплатить сезон для меня и Кэтрин? Это же стоило тебе целое состояние!
Филип смотрел прямо перед собой, куда-то между ушей серых лошадок, и мне был виден только его профиль.
— Я оплатил ваш сезон из своих денег, — ответил он.
Снова наступило молчание, пока я обдумывала его слова.
— Это твои собственные деньга? — осторожно осведомилась я.
Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Я заметила, что нос у него имеет слабую горбинку — вот что, должно быть, придавало ему тот высокомерный вид, который он иногда на себя напускал.
Он невозмутимо ответил:
— Да, мои собственные деньги. И на восстановление имения я тоже трачу собственные сбережения. Фермы арендаторов еще не могут приносить достаточно дохода — за пятнадцать лет хозяйство сильно запущено. А может, это продолжалось и еще дольше.
Мне ужасно любопытно было узнать, откуда у него столько денег, но я не осмелилась спросить его об этом. Я стиснула руки на коленях и погрузилась в унылое молчание.
Он промолвил:
— Тебе интересно узнать, откуда у меня деньги?
Я повернулась к нему всем телом, чтобы посмотреть ему в лицо, и ответила:
— Да.
Лицо его приняло дерзкое выражение, которое делало его таким привлекательным, и он сказал:
— Я выиграл их в карты. В Италии. В игорном доме, который располагался в мраморном палаццо, похожем на Уинтердейл-Парк.
У меня болезненно сжалось сердце. Значит, я была права. Он игрок, как и мой отец. Эта новость чрезвычайно меня расстроила.
А он продолжал:
— Мне в то время было двадцать три года, но в отличие от моего дядюшки я забрал деньги, сделал ряд выгодных вложений и вскоре утроил свой капитал, и проценты все растут. Конечно, я еще не могу сделать все, что требуется для восстановления Уинтердейл-Парка, но через пять — десять лет поместье приобретет совсем другой вид.
Его заявление несколько обнадежило меня, и я нетерпеливо спросила:
— Так ты больше не играешь в карты, Филип?
— Не более чем требуется для того, чтобы выглядеть толстосумом, — ответил он. — Отныне я играю на бирже, а не за карточным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Слезы подступили у меня к глазам.
— О, Нэнни, — промолвила я, — ну разве это не чудесно?
Она энергично кивнула.
— Он добрый мальчик, мисс Джорджиана. Вы сделали прекрасный выбор.
Я вспомнила о том, что произошло между нами этой ночью, и подумала, что после всего этого не могу назвать его ни «добрым», ни «мальчиком». Но с Анной он очень добр — в этом не было никаких сомнений.
И разве не поэтому я вышла за него замуж?
Я съела свой завтрак в одиночестве, поскольку Нэнни снова настояла на том, чтобы Анна завтракала у себя наверху. Филип вошел, когда я уже поела, и спросил, не хотела бы я прокатиться с ним и осмотреть имение. Я, конечно же, согласилась и побежала наверх переодеть утреннее платье.
День выдался такой же погожий, как и утро, и я не замедлила сделать на сей счет пространное замечание, когда спустя полчаса наш фаэтон, влекомый двумя лошадьми серой масти, покатил по широкой дорожке, посыпанной гравием. По правде сказать, оставшись наедине со своим супругом, я ужасно смущалась и не знала, о чем говорить.
Я умолкла. Мы проехали широкие лужайки и стройные аллеи деревьев у входа в поместье Уинтердейл-Парк, и, поворачивая лошадей на дорогу, он учтиво осведомился:
— Миссис Фром уже показала тебе дом?
— Да. — Я обернулась к нему, обрадовавшись, что можно говорить о чем-то, кроме погоды. — Должна признаться, он произвел на меня огромное впечатление. О чем думал твой предок, когда его строил? Вероятно, воображал себя венецианским дожем, а не английским графом?
Он усмехнулся. Я смотрела на него как зачарованная. Мне еще ни разу не приходилось видеть у него на лице эту мальчишескую ухмылку.
— Дом Подавляет своей роскошью, правда? — спросил он. — А зимой здесь можно замерзнуть. Весь этот мрамор, может, и хорош в Италии, где он помогает сохранить прохладу, но в нашем английском климате…
И он покачал головой, осуждая безрассудство своего предка.
Я осторожно продолжала:
— И он не в очень хорошем состоянии. Леди Уинтердейл, похоже, почти им не занималась.
Он бросил на меня удивленный взгляд:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, во-первых, портьеры и драпировки в моей гардеробной изрядно обветшали. И пока миссис Фром водила меня по дому, я все время замечала, что многое требуется восстановить и подреставрировать. Мне кажется странным, что в таком богатом доме…
Я испуганно умолкла, заметив, что он нахмурился. Вдруг он решил, что я сейчас попрошу у него денег на ремонт?
— Не то чтобы меня это особенно удручало, милорд, — поспешно добавила я. — Ничего, что драпировки ветхие. Правда. Не думайте, что я хочу заново обставить дом.
— Ничего, ничего, — сказал он. Но тонкая морщинка у него между бровей так и не исчезла. — Я об этом и не думал. Просто удивлен. Видишь ли, я никогда не замечал, чтобы с домом было что-то не так. Но я всегда знал, что земельные владения страшно запущены.
Смысл его слов дошел до меня не сразу. Затем я сказала:
— А, вот оно что.
— Да, — согласился он. — Вот именно что «а».
— Так вот почему твой дядя жульничал в карты, — догадалась я. — Ему нужны были деньги.
— Он отчаянно нуждался в деньгах, — кивнул Филип. — Мы с его поверенным в делах целый год разрабатывали план восстановления имения. Это было нелегко, скажу я тебе. Его финансы находились в плачевном состоянии.
Тут я вспомнила о грудах бумаг, всегда лежавших у него на столе в библиотеке, и все поняла.
— Но мне кажется, леди Уинтердейл не испытывает недостатка в средствах, — заметила я. — Кэтрин говорила, что после смерти отца они жили в Бате и что леди Уинтердейл арендовала дом в самой респектабельной части города.
На это Филип сказал:
— Деньги, полагающиеся моей тетушке как супруге, перешли в ее безраздельное пользование с момента свадьбы. Мой дядя не мог наложить на них руку, и слава Богу. — Он приподнял бровь и добавил:
— Нельзя сказать, чтобы меня обрадовала необходимость содержать тетю Агату.
Я его прекрасно понимала.
Между нами воцарилось короткое молчание, и я наслаждалась прелестными видами Суррея. На тополях, посаженных по левой стороне дороги, распустились первые крохотные золотистые листочки, а справа от нас на краю поля раскинулась дубрава. Колокольчики и дикие гиацинты росли в траве по обочинам дороги. Теплый воздух нес с собой ароматы весны и пробуждающейся жизни.
Внезапно в голову мне пришла одна мысль, и я нахмурилась.
— Если владения твоего дяди были в таком ужасном состоянии, то откуда ты взял деньги, чтобы оплатить сезон для меня и Кэтрин? Это же стоило тебе целое состояние!
Филип смотрел прямо перед собой, куда-то между ушей серых лошадок, и мне был виден только его профиль.
— Я оплатил ваш сезон из своих денег, — ответил он.
Снова наступило молчание, пока я обдумывала его слова.
— Это твои собственные деньга? — осторожно осведомилась я.
Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Я заметила, что нос у него имеет слабую горбинку — вот что, должно быть, придавало ему тот высокомерный вид, который он иногда на себя напускал.
Он невозмутимо ответил:
— Да, мои собственные деньги. И на восстановление имения я тоже трачу собственные сбережения. Фермы арендаторов еще не могут приносить достаточно дохода — за пятнадцать лет хозяйство сильно запущено. А может, это продолжалось и еще дольше.
Мне ужасно любопытно было узнать, откуда у него столько денег, но я не осмелилась спросить его об этом. Я стиснула руки на коленях и погрузилась в унылое молчание.
Он промолвил:
— Тебе интересно узнать, откуда у меня деньги?
Я повернулась к нему всем телом, чтобы посмотреть ему в лицо, и ответила:
— Да.
Лицо его приняло дерзкое выражение, которое делало его таким привлекательным, и он сказал:
— Я выиграл их в карты. В Италии. В игорном доме, который располагался в мраморном палаццо, похожем на Уинтердейл-Парк.
У меня болезненно сжалось сердце. Значит, я была права. Он игрок, как и мой отец. Эта новость чрезвычайно меня расстроила.
А он продолжал:
— Мне в то время было двадцать три года, но в отличие от моего дядюшки я забрал деньги, сделал ряд выгодных вложений и вскоре утроил свой капитал, и проценты все растут. Конечно, я еще не могу сделать все, что требуется для восстановления Уинтердейл-Парка, но через пять — десять лет поместье приобретет совсем другой вид.
Его заявление несколько обнадежило меня, и я нетерпеливо спросила:
— Так ты больше не играешь в карты, Филип?
— Не более чем требуется для того, чтобы выглядеть толстосумом, — ответил он. — Отныне я играю на бирже, а не за карточным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78