И эта болезнь распространяется. Женщины уже начинают выражать свои желания и потребности. Осмеливаются возражать мужьям. Но это лишь мелочи, незначительные детали, в чем они перестали проявлять послушание. Вскоре их будет больше. – Зекирех медленно покачала головой. – Пойми меня правильно. Я не осуждаю тебя за твой поступок. Наоборот, восхищаюсь от всей души и хотя бы раз в жизни хотела бы набраться храбрости и поступить так же. Но я испытываю опасения. Ты вызвала бурю, Беатриче, и я не уверена, что наш мир сможет устоять перед этой бурей.
Беатриче удрученно молчала. Когда она сидела в карцере, ее наполняло чувство победы. Наконец-то она показала этому омерзительному жирному мужику, что его власть не безгранична. При этом даже не задумывалась о том, что таким образом разрушала сложные общественные устои. Зекирех была права. Покажи порабощенным, в чем их сила, и вспыхнет война.
– Мне очень жаль, – искренне сказала Беатриче. – Об этом я не подумала.
Зекирех кивнула.
– Знаю. Ты ведь из другого мира – мира, где женщины обучаются науке исцеления наравне с мужчинами и где мужчины и женщины могут общаться на равных. – Зекирех сделала глубокий вдох. – Иногда мне хочется хоть на мгновение побывать на твоей родине. Там люди счастливее?
Беатриче не знала, что ответить. Она вспомнила Петру, свою коллегу, с которой была в дружеских отношениях. Петра считалась первоклассным хирургом. У нее был идеальный брак. Среди хирургов это редкость. Добавьте сюда двух непоседливых малышей, дом с садом и собаку. К тому же она прекрасно готовила и очень модно одевалась.
Но однажды, когда после совместного дежурства подруги сели на обшарпанную софу приемного отделения, Петра разоткровенничалась с Беатриче. «Знаешь, Беа, – сказала она, – я действительно люблю свою работу и не смогла бы жить без своей семьи, но иногда завидую тем женщинам, которые довольствуются в своей жизни малым. Я хотела бы быть просто женщиной, заботящейся о детях, муже, доме и саде, и не разрываться между работой и семьей, и не вести постоянной битвы за порядок в доме. Бывают дни, когда размеренная жизнь кажется мне самой желанной».
Беатриче в задумчивости пригубила чай. Были ли женщины начала XXI века действительно счастливее тех, что жили в Бухаре в конце первого тысячелетия? Или у них просто поменялись проблемы?
– Не знаю, Зекирех, – искренне ответила Беатриче. – Мне нужно над этим подумать.
– Госпожа, извините, пожалуйста. – Жасмина обратилась к Зекирех. Никто не заметил, как служанка вошла в комнату. – Простите, что прерываю вашу беседу, но моя госпожа еще очень слаба. Она наверняка устала…
– Нет, Жасмина, я совсем не устала! – возмущенно воскликнула Беатриче. – И чувствую себя отлично!
– Моя госпожа уже утомилась, даже если ей не хочется показывать этого, – уверенно продолжала Жасмина. Она обратилась к Зекирех: – Я прошу вас уйти. Не гневайтесь, пожалуйста, но здоровье моей госпожи еще слабое.
Беатриче первая обрела дар речи.
– Что это пришло тебе в голову? – горячилась она. – Ты не должна выпроваживать мою гостью!
– Оставь, Беатриче, – мирным тоном ответила Зекирех. – Я и так собиралась уже идти. И потом, девочка совершенно права, я уже давно своей болтовней действую тебе на нервы.
– Совсем нет, Зекирех, ты не должна…
– Да, да, так лучше. Не то меня выбросят из комнаты. – Зекирех поклонилась и, улыбаясь, взяла Беатриче за руку. – Не гневайся уж слишком на девочку. Служанка, которая столь сильно заботится о благополучии своей госпожи, преодолевая свою робость, вообще редкий подарок. Верь мне, я знаю, о чем говорю, потому что и мне с Ханнах повезло познать это счастье. Набирайся сил. Когда почувствуешь себя лучше, приходи ко мне и мы продолжим наш разговор. Мне интересен твой ответ на мой вопрос.
– Уходите, пожалуйста, госпожа, – повторила Жасмина.
– Твоя девочка действительно очень настойчива, – прошептала Зекирех и по-матерински поцеловала Беатриче в лоб. Потом выпрямилась и с трудом поднялась с банкетки. – Ты настоящая мучительница, – выговаривала она Жасмине, когда та заспешила ей на помощь. – Ты помогаешь, потому что я такая старая, или хочешь меня побыстрее выпроводить?
Жасмина ничего не ответила. Она проводила старуху до самой двери, как будто хотела удостовериться в том, что та действительно наконец ушла, и закрыла задвижку.
– Что ты себе позволяешь, Жасмина? – набросилась на служанку Беатриче, когда та оказалась у ее кровати. – Как тебе пришло в голову прогнать саму Зекирех? Я не понимаю тебя. Что это на тебя нашло? До сих пор я была довольна твоей работой, ты прилежна и послушна, но сегодня ты меня сильно разочаровала.
Жасмина, слушая выговор, убрала завтрак, разгладила простыни и взбила подушки.
– Ты мне ничего не хочешь сказать, Жасмина? – раздраженно спросила Беатриче.
Не произнеся ни слова, с опущенным взглядом девочка покачала головой. Беатриче думала увидеть на лице малышки слезы.
– Я должна оставить вас одну, госпожа, вам нужен покой, – тихо сказала Жасмина и взяла поднос с завтраком. – Если вам что-нибудь понадобится, дайте знать – я буду рядом.
Беатриче долго смотрела на закрывшуюся дверь. Ее мучила совесть. Зекирех была права. Зачем она набросилась на бедную девочку? Беатриче решила исправить свою ошибку и в ближайшее время особенно дружелюбно относиться к Жасмине, поблагодарить и похвалить ее за службу. С этими добрыми намерениями она заснула.
XII
Ахмад аль-Жахркун наблюдал за тем, как Нух II бегает по комнате взад и вперед. Лицо эмира покраснело от возмущения, одежда порвана. Он даже не повязал свой шарф-пояс. В таком состоянии Ахмад не видел эмира больше двадцати лет. Вообще, в его обязанности входило успокаивать Нуха II. Но как это сделать, когда он и сам пережил такую бурю, что лишь усилием воли сдерживал желание бегать с эмиром по комнате.
– Успокойтесь, мой господин, – вымолвил наконец Ахмад. – Я уверен, что это всего лишь недоразумение.
– Недоразумение? – взревел Нух П. – Если я хочу пригласить к себе в опочивальню женщину и эта женщина просит передать, что сегодня она не в настроении, то это просто не поддается моему пониманию! И тут уж речи не может быть о недоразумении. Это бунт! – Он схватил медный чайник и в бешенстве швырнул его. С жутким грохотом чайник ударился о стену, выплеснув все свое содержимое, и упал на пол. – И это не единственная женщина, которая вдруг взбунтовалась против меня, – почти все. Знаешь, что вчера потребовала от меня Ямбала? Она хочет научиться читать и писать! А теперь, ради всего святого, ответь мне: зачем рабыне уметь читать и писать? Эта баба должна выполнять мою волю, а не утверждаться.
Ахмад вздохнул и тупо уставился на ужасную темно-коричневую полосу, оставленную кофе мокко на белой стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Беатриче удрученно молчала. Когда она сидела в карцере, ее наполняло чувство победы. Наконец-то она показала этому омерзительному жирному мужику, что его власть не безгранична. При этом даже не задумывалась о том, что таким образом разрушала сложные общественные устои. Зекирех была права. Покажи порабощенным, в чем их сила, и вспыхнет война.
– Мне очень жаль, – искренне сказала Беатриче. – Об этом я не подумала.
Зекирех кивнула.
– Знаю. Ты ведь из другого мира – мира, где женщины обучаются науке исцеления наравне с мужчинами и где мужчины и женщины могут общаться на равных. – Зекирех сделала глубокий вдох. – Иногда мне хочется хоть на мгновение побывать на твоей родине. Там люди счастливее?
Беатриче не знала, что ответить. Она вспомнила Петру, свою коллегу, с которой была в дружеских отношениях. Петра считалась первоклассным хирургом. У нее был идеальный брак. Среди хирургов это редкость. Добавьте сюда двух непоседливых малышей, дом с садом и собаку. К тому же она прекрасно готовила и очень модно одевалась.
Но однажды, когда после совместного дежурства подруги сели на обшарпанную софу приемного отделения, Петра разоткровенничалась с Беатриче. «Знаешь, Беа, – сказала она, – я действительно люблю свою работу и не смогла бы жить без своей семьи, но иногда завидую тем женщинам, которые довольствуются в своей жизни малым. Я хотела бы быть просто женщиной, заботящейся о детях, муже, доме и саде, и не разрываться между работой и семьей, и не вести постоянной битвы за порядок в доме. Бывают дни, когда размеренная жизнь кажется мне самой желанной».
Беатриче в задумчивости пригубила чай. Были ли женщины начала XXI века действительно счастливее тех, что жили в Бухаре в конце первого тысячелетия? Или у них просто поменялись проблемы?
– Не знаю, Зекирех, – искренне ответила Беатриче. – Мне нужно над этим подумать.
– Госпожа, извините, пожалуйста. – Жасмина обратилась к Зекирех. Никто не заметил, как служанка вошла в комнату. – Простите, что прерываю вашу беседу, но моя госпожа еще очень слаба. Она наверняка устала…
– Нет, Жасмина, я совсем не устала! – возмущенно воскликнула Беатриче. – И чувствую себя отлично!
– Моя госпожа уже утомилась, даже если ей не хочется показывать этого, – уверенно продолжала Жасмина. Она обратилась к Зекирех: – Я прошу вас уйти. Не гневайтесь, пожалуйста, но здоровье моей госпожи еще слабое.
Беатриче первая обрела дар речи.
– Что это пришло тебе в голову? – горячилась она. – Ты не должна выпроваживать мою гостью!
– Оставь, Беатриче, – мирным тоном ответила Зекирех. – Я и так собиралась уже идти. И потом, девочка совершенно права, я уже давно своей болтовней действую тебе на нервы.
– Совсем нет, Зекирех, ты не должна…
– Да, да, так лучше. Не то меня выбросят из комнаты. – Зекирех поклонилась и, улыбаясь, взяла Беатриче за руку. – Не гневайся уж слишком на девочку. Служанка, которая столь сильно заботится о благополучии своей госпожи, преодолевая свою робость, вообще редкий подарок. Верь мне, я знаю, о чем говорю, потому что и мне с Ханнах повезло познать это счастье. Набирайся сил. Когда почувствуешь себя лучше, приходи ко мне и мы продолжим наш разговор. Мне интересен твой ответ на мой вопрос.
– Уходите, пожалуйста, госпожа, – повторила Жасмина.
– Твоя девочка действительно очень настойчива, – прошептала Зекирех и по-матерински поцеловала Беатриче в лоб. Потом выпрямилась и с трудом поднялась с банкетки. – Ты настоящая мучительница, – выговаривала она Жасмине, когда та заспешила ей на помощь. – Ты помогаешь, потому что я такая старая, или хочешь меня побыстрее выпроводить?
Жасмина ничего не ответила. Она проводила старуху до самой двери, как будто хотела удостовериться в том, что та действительно наконец ушла, и закрыла задвижку.
– Что ты себе позволяешь, Жасмина? – набросилась на служанку Беатриче, когда та оказалась у ее кровати. – Как тебе пришло в голову прогнать саму Зекирех? Я не понимаю тебя. Что это на тебя нашло? До сих пор я была довольна твоей работой, ты прилежна и послушна, но сегодня ты меня сильно разочаровала.
Жасмина, слушая выговор, убрала завтрак, разгладила простыни и взбила подушки.
– Ты мне ничего не хочешь сказать, Жасмина? – раздраженно спросила Беатриче.
Не произнеся ни слова, с опущенным взглядом девочка покачала головой. Беатриче думала увидеть на лице малышки слезы.
– Я должна оставить вас одну, госпожа, вам нужен покой, – тихо сказала Жасмина и взяла поднос с завтраком. – Если вам что-нибудь понадобится, дайте знать – я буду рядом.
Беатриче долго смотрела на закрывшуюся дверь. Ее мучила совесть. Зекирех была права. Зачем она набросилась на бедную девочку? Беатриче решила исправить свою ошибку и в ближайшее время особенно дружелюбно относиться к Жасмине, поблагодарить и похвалить ее за службу. С этими добрыми намерениями она заснула.
XII
Ахмад аль-Жахркун наблюдал за тем, как Нух II бегает по комнате взад и вперед. Лицо эмира покраснело от возмущения, одежда порвана. Он даже не повязал свой шарф-пояс. В таком состоянии Ахмад не видел эмира больше двадцати лет. Вообще, в его обязанности входило успокаивать Нуха II. Но как это сделать, когда он и сам пережил такую бурю, что лишь усилием воли сдерживал желание бегать с эмиром по комнате.
– Успокойтесь, мой господин, – вымолвил наконец Ахмад. – Я уверен, что это всего лишь недоразумение.
– Недоразумение? – взревел Нух П. – Если я хочу пригласить к себе в опочивальню женщину и эта женщина просит передать, что сегодня она не в настроении, то это просто не поддается моему пониманию! И тут уж речи не может быть о недоразумении. Это бунт! – Он схватил медный чайник и в бешенстве швырнул его. С жутким грохотом чайник ударился о стену, выплеснув все свое содержимое, и упал на пол. – И это не единственная женщина, которая вдруг взбунтовалась против меня, – почти все. Знаешь, что вчера потребовала от меня Ямбала? Она хочет научиться читать и писать! А теперь, ради всего святого, ответь мне: зачем рабыне уметь читать и писать? Эта баба должна выполнять мою волю, а не утверждаться.
Ахмад вздохнул и тупо уставился на ужасную темно-коричневую полосу, оставленную кофе мокко на белой стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83