Терпеть не могу полагаться на незнакомых лакеев и горничных.
– Боже мой, – взглянув на список, ахнула Поппи, – сколько же гостей ты пригласила?
– Не так много, – ответила Джемма. – Мне хочется, чтобы это был милый домашний праздник. Кроме того, с больным Вильерсом в верхних апартаментах мы не сможем предаваться безудержному веселью – это было бы нехорошо.
– Нехорошо? Это был бы настоящий скандал.
– О, скандалов я никогда не боялась. Меня беспокоит одно: чтобы мы не слишком предавались унынию из-за Вильерса. Если он будет достаточно хорошо себя чувствовать, мы устроим потрясающий вечер в Двенадцатую ночь.
– Даже герцог Вильерс согласился приехать?
– Согласился. И знаешь, что дает мне надежду на улучшение его здоровья? Он прислал мне множество подробнейших инструкций относительно своего участия в нашем празднике. Начать с того, что он попросил пригласить мисс Татлок. Ну не странно ли?
– Ту самую мисс Синий Чулок?
– Да, именно.
Поппи нахмурилась.
– Понимаю, о чем ты подумала, – заметила Джемма, делая пометку в своем списке. – Что Бомон попросил Вильерса обратиться ко мне с этой просьбой, поскольку хотел, чтобы его возлюбленная наверняка получила приглашение, да? Самое любопытное – Бомон знал, что я хочу пригласить мисс Татлок. Я сама ему сказала.
– Зачем же ты это сделала?
– Чтобы проверить его. Или себя, – с иронией ответила Джемма. – Как бы то ни было, но он выразил удовольствие по поводу моего намерения. Таким образом, моя проверка провалилась, как ты считаешь?
– Очень глупо и с твоей, и с его стороны, особенно с твоей, Джемма.
Герцогиня Бомон улыбнулась:
– Несколько месяцев назад ты бы так не сказала, дорогая.
– О чем еще попросил Вильерс?
– Он написал, что очень беспокоится за свою бессмертную душу, что, как я понимаю, дурно влияет на его физическое состояние. Поэтому герцог попросил пригласить из Оксфорда нескольких философов – хочет устроить диспут и обсудить с ними вопросы бытия.
– Как странно!
– По-моему, он вовсе не так болен, как говорят, если намеревается устроить у себя в спальне диспут. Что еще более странно, его почему-то интересуют только холостые философы! И еще он собирается привезти с собой скорняка, портного и модистку. Модистку, Поппи! Может быть, он окончательно сошел с ума?
Поппи ничего не могла ответить Джемме – ее голова была занята совсем другим вопросом, единственным, который ее волновал.
– Как ты думаешь, – решилась она, – не следует ли мне послать записку Флетчу? Я не видела его уже два дня, и, хотя меня, конечно, не интересует, что он будет делать на Рождество, я подумала, что могла бы показать ему свои редкости. Я могла бы их привезти.
– Мне кажется, будет лучше, если он не узнает, где ты. То же даже в большей степени касается леди Флоры. Кстати, на рождественский прием она не приглашена.
– Мама хочет, чтобы я приехала повидать ее как можно скорее, – помрачнев, сообщила юная герцогиня.
– Вынуждена повторить, дорогая, – встревожилась Джемма, – что я скорее отменю прием, чем допущу, чтобы твоя родительница оказалась под одной крышей со мной и Вильерсом. В Париже, во время нашей последней встречи, она назвала меня «Дщерью игры». Мне кажется, это отнюдь не комплимент, не правда ли?
– Мама никогда не говорит комплиментов, – вздохнула Поппи. – Я могу объяснить тебе смысл этого выражения, если хочешь.
– Ни в коем случае! Предпочитаю думать, что леди Флора имела в виду мою любовь к шахматам. Знаешь, оскорбления утомляют.
– Дорогая, ты вовсе не такая испорченная, какой хочешь казаться, – сказала Поппи, обнимая подругу.
– По правде говоря, я в два раза хуже, – поспешила разуверить ее Джемма. – Ты просто слишком наивна, чтобы взглянуть правде в глаза. Спроси лучше, что думает о моей добродетели мой многострадальный муж.
– Мужья для того и существуют, чтобы страдать, – озорно улыбнулась Поппи. – Так сказала мне однажды одна мудрая женщина.
Выйдя из экипажа возле особняка Флетчеров, своего собственного дома, Поппи почувствовала нечто, похожее на ностальгию. Это ее удивило, ведь для ностальгии не было особых причин: в особняке мужа она только обитала, но никогда не считала его своим настоящим домом.
Странным образом это здание напоминало Поппи ее собственную жизнь: иногда ей казалось, что она вообще еще не жила, просто существовала, подчиняясь воле матери, как марионетка кукловоду.
Эта мысль заставила ее сжать зубы, и Поппи решительно вошла в дом. Дворецкий Куинс провел ее в гостиную, и Поппи тотчас поняла, что ее мать не просто жила в доме Флетча, а до неузнаваемости его изменила.
Стены гостиной были обтянуты парчой с мелким красным рисунком; возле камина висели огромные, блестевшие медью и золотом бра с торчавшими во всех направлениях свечами. Сам камин едва можно было разглядеть из-за экрана, расшитого махровыми розами и отороченного бахромой из похожих на пену золотых завитков. Довершала картину золоченая мебель.
Поппи улыбнулась дворецкому, давая понять, что отпускает его, и позвала:
– Мама!
Со стоявшего в глубине комнаты парчового дивана с царственным изяществом Марии Антуанетты, принимавшей высоких гостей, поднялась леди Флора. С обнаженными, несмотря на утро, плечами, с высоченной прической, украшенной целым лесом перьев, в роскошном платье подстать раззолоченной гостиной, она походила на парадный портрет герцогини.
– Дочь моя! – радостно сказала почтенная дама, протягивая руку для поцелуя.
Сделав книксен, Поппи поцеловала ее.
Леди Флора оперлась рукой на спинку дивана и села. Надо сказать, в своем широком кринолине она только на диване и могла уместиться. Поппи устроилась напротив и молча ждала, что скажет мать.
Внезапно раздался пронзительный вопль, совсем непохожий на женский – казалось, будто взревела во всю глотку испуганная обезьяна из тех, о которых Поппи читала в своих ученых книжках.
– Твои волосы! – Это леди Флора заметила новую прическу дочери.
– Я их подстригла, – ответила Поппи.
Почтенная дама с тревогой потрогала свою прическу, как будто боялась, что к ней сейчас подкрадется человек с ножницами.
– Глупая девчонка! – взвизгнула она. – Кто тебе позволил?! Теперь ты похожа на торговку креветками! Только не говори, что к этому безобразию приложила руку Люси!
– Я ее уволила.
– Как ты посмела? Подумать только, уволить Люси – одну из лучших французских горничных в Англии!
Похоже, безрассудство дочери потрясло леди Флору до глубины души. Поппи подавила улыбку.
– Люси приклеивала перья к моим волосам, мама, а потом просто состригала их ножницами. Я больше не могла это терпеть, – объяснила она.
– Что она делала – не твоя забота, главное, она искусно укладывала волосы! Ты должна была просто любоваться ее работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Боже мой, – взглянув на список, ахнула Поппи, – сколько же гостей ты пригласила?
– Не так много, – ответила Джемма. – Мне хочется, чтобы это был милый домашний праздник. Кроме того, с больным Вильерсом в верхних апартаментах мы не сможем предаваться безудержному веселью – это было бы нехорошо.
– Нехорошо? Это был бы настоящий скандал.
– О, скандалов я никогда не боялась. Меня беспокоит одно: чтобы мы не слишком предавались унынию из-за Вильерса. Если он будет достаточно хорошо себя чувствовать, мы устроим потрясающий вечер в Двенадцатую ночь.
– Даже герцог Вильерс согласился приехать?
– Согласился. И знаешь, что дает мне надежду на улучшение его здоровья? Он прислал мне множество подробнейших инструкций относительно своего участия в нашем празднике. Начать с того, что он попросил пригласить мисс Татлок. Ну не странно ли?
– Ту самую мисс Синий Чулок?
– Да, именно.
Поппи нахмурилась.
– Понимаю, о чем ты подумала, – заметила Джемма, делая пометку в своем списке. – Что Бомон попросил Вильерса обратиться ко мне с этой просьбой, поскольку хотел, чтобы его возлюбленная наверняка получила приглашение, да? Самое любопытное – Бомон знал, что я хочу пригласить мисс Татлок. Я сама ему сказала.
– Зачем же ты это сделала?
– Чтобы проверить его. Или себя, – с иронией ответила Джемма. – Как бы то ни было, но он выразил удовольствие по поводу моего намерения. Таким образом, моя проверка провалилась, как ты считаешь?
– Очень глупо и с твоей, и с его стороны, особенно с твоей, Джемма.
Герцогиня Бомон улыбнулась:
– Несколько месяцев назад ты бы так не сказала, дорогая.
– О чем еще попросил Вильерс?
– Он написал, что очень беспокоится за свою бессмертную душу, что, как я понимаю, дурно влияет на его физическое состояние. Поэтому герцог попросил пригласить из Оксфорда нескольких философов – хочет устроить диспут и обсудить с ними вопросы бытия.
– Как странно!
– По-моему, он вовсе не так болен, как говорят, если намеревается устроить у себя в спальне диспут. Что еще более странно, его почему-то интересуют только холостые философы! И еще он собирается привезти с собой скорняка, портного и модистку. Модистку, Поппи! Может быть, он окончательно сошел с ума?
Поппи ничего не могла ответить Джемме – ее голова была занята совсем другим вопросом, единственным, который ее волновал.
– Как ты думаешь, – решилась она, – не следует ли мне послать записку Флетчу? Я не видела его уже два дня, и, хотя меня, конечно, не интересует, что он будет делать на Рождество, я подумала, что могла бы показать ему свои редкости. Я могла бы их привезти.
– Мне кажется, будет лучше, если он не узнает, где ты. То же даже в большей степени касается леди Флоры. Кстати, на рождественский прием она не приглашена.
– Мама хочет, чтобы я приехала повидать ее как можно скорее, – помрачнев, сообщила юная герцогиня.
– Вынуждена повторить, дорогая, – встревожилась Джемма, – что я скорее отменю прием, чем допущу, чтобы твоя родительница оказалась под одной крышей со мной и Вильерсом. В Париже, во время нашей последней встречи, она назвала меня «Дщерью игры». Мне кажется, это отнюдь не комплимент, не правда ли?
– Мама никогда не говорит комплиментов, – вздохнула Поппи. – Я могу объяснить тебе смысл этого выражения, если хочешь.
– Ни в коем случае! Предпочитаю думать, что леди Флора имела в виду мою любовь к шахматам. Знаешь, оскорбления утомляют.
– Дорогая, ты вовсе не такая испорченная, какой хочешь казаться, – сказала Поппи, обнимая подругу.
– По правде говоря, я в два раза хуже, – поспешила разуверить ее Джемма. – Ты просто слишком наивна, чтобы взглянуть правде в глаза. Спроси лучше, что думает о моей добродетели мой многострадальный муж.
– Мужья для того и существуют, чтобы страдать, – озорно улыбнулась Поппи. – Так сказала мне однажды одна мудрая женщина.
Выйдя из экипажа возле особняка Флетчеров, своего собственного дома, Поппи почувствовала нечто, похожее на ностальгию. Это ее удивило, ведь для ностальгии не было особых причин: в особняке мужа она только обитала, но никогда не считала его своим настоящим домом.
Странным образом это здание напоминало Поппи ее собственную жизнь: иногда ей казалось, что она вообще еще не жила, просто существовала, подчиняясь воле матери, как марионетка кукловоду.
Эта мысль заставила ее сжать зубы, и Поппи решительно вошла в дом. Дворецкий Куинс провел ее в гостиную, и Поппи тотчас поняла, что ее мать не просто жила в доме Флетча, а до неузнаваемости его изменила.
Стены гостиной были обтянуты парчой с мелким красным рисунком; возле камина висели огромные, блестевшие медью и золотом бра с торчавшими во всех направлениях свечами. Сам камин едва можно было разглядеть из-за экрана, расшитого махровыми розами и отороченного бахромой из похожих на пену золотых завитков. Довершала картину золоченая мебель.
Поппи улыбнулась дворецкому, давая понять, что отпускает его, и позвала:
– Мама!
Со стоявшего в глубине комнаты парчового дивана с царственным изяществом Марии Антуанетты, принимавшей высоких гостей, поднялась леди Флора. С обнаженными, несмотря на утро, плечами, с высоченной прической, украшенной целым лесом перьев, в роскошном платье подстать раззолоченной гостиной, она походила на парадный портрет герцогини.
– Дочь моя! – радостно сказала почтенная дама, протягивая руку для поцелуя.
Сделав книксен, Поппи поцеловала ее.
Леди Флора оперлась рукой на спинку дивана и села. Надо сказать, в своем широком кринолине она только на диване и могла уместиться. Поппи устроилась напротив и молча ждала, что скажет мать.
Внезапно раздался пронзительный вопль, совсем непохожий на женский – казалось, будто взревела во всю глотку испуганная обезьяна из тех, о которых Поппи читала в своих ученых книжках.
– Твои волосы! – Это леди Флора заметила новую прическу дочери.
– Я их подстригла, – ответила Поппи.
Почтенная дама с тревогой потрогала свою прическу, как будто боялась, что к ней сейчас подкрадется человек с ножницами.
– Глупая девчонка! – взвизгнула она. – Кто тебе позволил?! Теперь ты похожа на торговку креветками! Только не говори, что к этому безобразию приложила руку Люси!
– Я ее уволила.
– Как ты посмела? Подумать только, уволить Люси – одну из лучших французских горничных в Англии!
Похоже, безрассудство дочери потрясло леди Флору до глубины души. Поппи подавила улыбку.
– Люси приклеивала перья к моим волосам, мама, а потом просто состригала их ножницами. Я больше не могла это терпеть, – объяснила она.
– Что она делала – не твоя забота, главное, она искусно укладывала волосы! Ты должна была просто любоваться ее работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86