Так что лучше не отвечать.
— Ну, все это нужно будет решить завтра, на совещании. Я уверена, что могу полностью рассчитывать на твое содействие…
Предостерегающий взмах великолепно ухоженной руки.
— Так что, сделка уже завершена? Деньги ушли? И назад уже никак?
Ледяной ужас, и здесь же, рядом, горячее, обжигающее бешенство. Вот и говори после этого о втором начале термодинамики. Пандора автоматически переключилась на Легкое Пренебрежение:
— К чему это ты, Фрэнки, клонишь? На безмерно лживом лице Фрэзера — новое, незнакомое выражение. Папская Непогрешимость?
Да, пожалуй, что так.
— Пресс-конференция. Назначена ровно в полдень. Я туда схожу, обязательно.
Лед одержал полную, сокрушительную победу над огнем. Пандора кое-как нащупала спинку кресла (хромировка и хрустально-прозрачный пластик, и кто же это придумал такое идиотство?) и не села в него, а буквально плюхнулась.
— Какая пресс-конференция?
На исчезающе малую долю секунды в глазах Фрэзера мелькнуло настоящее, искреннее чувство. Очень мерзкое чувство. Затем — полная непроницаемость.
— О, ты что, не слыхала?
— Не слыхала — о чем?
— Сама директорша! Матушка Хаббард лично пригласила все средства массовой информации! За двадцать лет ее царствования — первая пресс-конференция. Зуб даю, старая курица снесла очень любопытное яичко, а иначе — зачем бы ей кудахтать?
Клаус может и поспеть до полудня, но подготовить передачу за какие-то там минуты, пусть даже за час… Нет, ничего не выйдет. Все, что остается Пандоре — это сопроводить объявление о пресс-конференции стандартным, до дыр затертым: “Согласно сведениям, полученным из надежных источников, главной темой…»
Десять миллионов гекто за мелкий слушок, который просуществует несколько часов — и которым сразу же воспользуются все остальные агентства. Воспользуются абсолютно бесплатно.
Не приходится сомневаться, с какой именно целью Хаббард созвала журналистов. Пандора знала все цифры наизусть. За тридцать лет своего существования Ми-квадрат обследовал пятьдесят тысяч миров. Жизнь, какая ни на есть, обнаружена на полутора тысячах миров, но даже эти полторы тысячи не пригодны для колонизации. И нигде никаких следов разума. Нигде — пока не выплыл этот самый каменный топор. Только одно из этих двух открытий могло подвигнуть старуху на личное выступление перед прессой, и как-то сомнительно, чтобы оба они были сделаны в течение одной недели — после тридцати-то лет бесплодных поисков.
Катастрофа!
Подстроенная? Ну откуда Институт мог знать, что WSHB знает?
— Ну что, Пандочка, пойдешь? — Франклин Фрэзер прямо сочился сахарным сиропом. — Или будешь корчиться в схватках, рожать своего миллиардодолларового бэби?
Глава 7
Самп, 7 апреля
— Дай-ка мне свои часы!
— Чего?
Вертолет неторопливо полз на юго-восток; высоко в небе выписывали круги и петли узкие хищные машины сопровождения. Выжатый как лимон, с красными от недосыпа глазами, Седрик намертво прилип к иллюминатору. Телевизор давал цвет, объемы и звук, но реальность, включающая в себя и запахи, и дрожь пола под ногами, и ощущение полета, была несравненно больше, интереснее. Яркая, несмотря на пелену дождя, зелень травы и листьев заставляла вспоминать Мидоудейл как нечто вроде пустыни. Новостройки больше не попадались. Проплывавшие внизу поселки выглядели уныло и запущенно, находились, похоже, при последнем издыхании.
А вот это, наверное, запах моря, решил Седрик, почувствовав в воздухе что-то незнакомое.
— Ты что там, спишь или оглох? Часы свои давай.
Толстяк, долго хранивший мрачное молчание, уставился на запястье Седрика.
Удивленный и настороженный, Седрик расстегнул ремешок. Багшо сцепил руки, зажал часы большими пальцами и крепко, скрипнув от усилия зубами, надавил. Противопылевой, противоударный, противочегоугодный корпус сплющился и треснул, на пол посыпались какие-то детальки. Не обращая внимания на протесты Седрика, Багшо отшвырнул изуродованные часы в угол.
— Да какого хрена? Бабушка подарила их мне на…
— Следилка, — буркнул немец.
Седрик почувствовал, что краснеет. Три побега из Мидоудейла — теперь понятно, почему его неизменно, и очень быстро, ловили.
— Маяк? Так вот, значит, как ты меня нашел.
— Не-а. — В голубых, узко прищуренных глазах — веселый, издевательский блеск. — Я и без того справился.
Немного подумав, Седрик решил, что так получается еще хуже. Его поведение было абсолютно предсказуемым — скорее всего, этому типу не пришлось даже изучать психопрофиль своего подопечного. Недотепа! Господи, ну бывают же такие идиоты! Вырвался, называется, на свободу, а у самого инициативы — что у дрессированной морской свинки. И бабушка все это знает — ну как, спрашивается, буду я смотреть ей в глаза?
Совершенно уничтоженный, с горящими от стыда ушами, он снова повернулся к иллюминатору, но пейзаж утратил уже все свое недавнее волшебство, стал серым и будничным. Недотепа! Недотепа! Недотепа!
Ну а если бы он не показал себя таким идиотом, не испортил бы все с самого начала — что там такое планировала бабушка? Она не захотела вдаваться в подробности, сказала только, что для него есть работа. Разведчики проходят длинную программу обучения и тренировок, а бабушка ни о каких тренировках и не заикалась. Багшо снова молчал, недоброжелательно изучая радужные потеки масла на истертом металлическом полу.
Поселки, в которых теплилась хоть какая-то жизнь, исчезли, потянулась голая, опустошенная земля. Невысокий извилистый вал, состоящий из вырванных с корнем деревьев, обломков зданий, искалеченных механизмов и прочего хлама, отмечал крайний предел, до которого дохлестывают волны при ураганах. Седрик напомнил себе, что это не просто деталь рельефа, а дома, где когда-то жили люди, автомобили, возившие их по дорогам, имущество, накапливавшееся поколениями, — все, с чем связывались людские мечты и надежды. Коряги, покореженный асфальт, обломки бетона, мусор, мусор, мусор. Некоторые нагромождения мусора дымились. Седрик знал, что мусор обязательно поджигают, как только он высохнет, — в этих кучах попадались трупы животных. И не только животных. Каждый шторм передвигал гряду чуть подальше в глубь материка — а штормы становились все чаще и чаще.
Дальше — хуже. За грядой раскинулись бесплодные, насквозь пропитанные солью равнины. Ни кустика, ни травинки, только рваные нагромождения бетона — все, что осталось от самых прочных, надежных зданий, — перемежающиеся со странными, прямоугольной формы, болотами — подвалами, залитыми морской водой. Кое-где земля смыта напрочь, до подстилающих скальных пород.
— А куда это мы летим? — с подозрением спросил Седрик. , Институт явно находился в другой стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Ну, все это нужно будет решить завтра, на совещании. Я уверена, что могу полностью рассчитывать на твое содействие…
Предостерегающий взмах великолепно ухоженной руки.
— Так что, сделка уже завершена? Деньги ушли? И назад уже никак?
Ледяной ужас, и здесь же, рядом, горячее, обжигающее бешенство. Вот и говори после этого о втором начале термодинамики. Пандора автоматически переключилась на Легкое Пренебрежение:
— К чему это ты, Фрэнки, клонишь? На безмерно лживом лице Фрэзера — новое, незнакомое выражение. Папская Непогрешимость?
Да, пожалуй, что так.
— Пресс-конференция. Назначена ровно в полдень. Я туда схожу, обязательно.
Лед одержал полную, сокрушительную победу над огнем. Пандора кое-как нащупала спинку кресла (хромировка и хрустально-прозрачный пластик, и кто же это придумал такое идиотство?) и не села в него, а буквально плюхнулась.
— Какая пресс-конференция?
На исчезающе малую долю секунды в глазах Фрэзера мелькнуло настоящее, искреннее чувство. Очень мерзкое чувство. Затем — полная непроницаемость.
— О, ты что, не слыхала?
— Не слыхала — о чем?
— Сама директорша! Матушка Хаббард лично пригласила все средства массовой информации! За двадцать лет ее царствования — первая пресс-конференция. Зуб даю, старая курица снесла очень любопытное яичко, а иначе — зачем бы ей кудахтать?
Клаус может и поспеть до полудня, но подготовить передачу за какие-то там минуты, пусть даже за час… Нет, ничего не выйдет. Все, что остается Пандоре — это сопроводить объявление о пресс-конференции стандартным, до дыр затертым: “Согласно сведениям, полученным из надежных источников, главной темой…»
Десять миллионов гекто за мелкий слушок, который просуществует несколько часов — и которым сразу же воспользуются все остальные агентства. Воспользуются абсолютно бесплатно.
Не приходится сомневаться, с какой именно целью Хаббард созвала журналистов. Пандора знала все цифры наизусть. За тридцать лет своего существования Ми-квадрат обследовал пятьдесят тысяч миров. Жизнь, какая ни на есть, обнаружена на полутора тысячах миров, но даже эти полторы тысячи не пригодны для колонизации. И нигде никаких следов разума. Нигде — пока не выплыл этот самый каменный топор. Только одно из этих двух открытий могло подвигнуть старуху на личное выступление перед прессой, и как-то сомнительно, чтобы оба они были сделаны в течение одной недели — после тридцати-то лет бесплодных поисков.
Катастрофа!
Подстроенная? Ну откуда Институт мог знать, что WSHB знает?
— Ну что, Пандочка, пойдешь? — Франклин Фрэзер прямо сочился сахарным сиропом. — Или будешь корчиться в схватках, рожать своего миллиардодолларового бэби?
Глава 7
Самп, 7 апреля
— Дай-ка мне свои часы!
— Чего?
Вертолет неторопливо полз на юго-восток; высоко в небе выписывали круги и петли узкие хищные машины сопровождения. Выжатый как лимон, с красными от недосыпа глазами, Седрик намертво прилип к иллюминатору. Телевизор давал цвет, объемы и звук, но реальность, включающая в себя и запахи, и дрожь пола под ногами, и ощущение полета, была несравненно больше, интереснее. Яркая, несмотря на пелену дождя, зелень травы и листьев заставляла вспоминать Мидоудейл как нечто вроде пустыни. Новостройки больше не попадались. Проплывавшие внизу поселки выглядели уныло и запущенно, находились, похоже, при последнем издыхании.
А вот это, наверное, запах моря, решил Седрик, почувствовав в воздухе что-то незнакомое.
— Ты что там, спишь или оглох? Часы свои давай.
Толстяк, долго хранивший мрачное молчание, уставился на запястье Седрика.
Удивленный и настороженный, Седрик расстегнул ремешок. Багшо сцепил руки, зажал часы большими пальцами и крепко, скрипнув от усилия зубами, надавил. Противопылевой, противоударный, противочегоугодный корпус сплющился и треснул, на пол посыпались какие-то детальки. Не обращая внимания на протесты Седрика, Багшо отшвырнул изуродованные часы в угол.
— Да какого хрена? Бабушка подарила их мне на…
— Следилка, — буркнул немец.
Седрик почувствовал, что краснеет. Три побега из Мидоудейла — теперь понятно, почему его неизменно, и очень быстро, ловили.
— Маяк? Так вот, значит, как ты меня нашел.
— Не-а. — В голубых, узко прищуренных глазах — веселый, издевательский блеск. — Я и без того справился.
Немного подумав, Седрик решил, что так получается еще хуже. Его поведение было абсолютно предсказуемым — скорее всего, этому типу не пришлось даже изучать психопрофиль своего подопечного. Недотепа! Господи, ну бывают же такие идиоты! Вырвался, называется, на свободу, а у самого инициативы — что у дрессированной морской свинки. И бабушка все это знает — ну как, спрашивается, буду я смотреть ей в глаза?
Совершенно уничтоженный, с горящими от стыда ушами, он снова повернулся к иллюминатору, но пейзаж утратил уже все свое недавнее волшебство, стал серым и будничным. Недотепа! Недотепа! Недотепа!
Ну а если бы он не показал себя таким идиотом, не испортил бы все с самого начала — что там такое планировала бабушка? Она не захотела вдаваться в подробности, сказала только, что для него есть работа. Разведчики проходят длинную программу обучения и тренировок, а бабушка ни о каких тренировках и не заикалась. Багшо снова молчал, недоброжелательно изучая радужные потеки масла на истертом металлическом полу.
Поселки, в которых теплилась хоть какая-то жизнь, исчезли, потянулась голая, опустошенная земля. Невысокий извилистый вал, состоящий из вырванных с корнем деревьев, обломков зданий, искалеченных механизмов и прочего хлама, отмечал крайний предел, до которого дохлестывают волны при ураганах. Седрик напомнил себе, что это не просто деталь рельефа, а дома, где когда-то жили люди, автомобили, возившие их по дорогам, имущество, накапливавшееся поколениями, — все, с чем связывались людские мечты и надежды. Коряги, покореженный асфальт, обломки бетона, мусор, мусор, мусор. Некоторые нагромождения мусора дымились. Седрик знал, что мусор обязательно поджигают, как только он высохнет, — в этих кучах попадались трупы животных. И не только животных. Каждый шторм передвигал гряду чуть подальше в глубь материка — а штормы становились все чаще и чаще.
Дальше — хуже. За грядой раскинулись бесплодные, насквозь пропитанные солью равнины. Ни кустика, ни травинки, только рваные нагромождения бетона — все, что осталось от самых прочных, надежных зданий, — перемежающиеся со странными, прямоугольной формы, болотами — подвалами, залитыми морской водой. Кое-где земля смыта напрочь, до подстилающих скальных пород.
— А куда это мы летим? — с подозрением спросил Седрик. , Институт явно находился в другой стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115