Парень был непомерно худой и непомерно высокий — под стать самому Хейстингзу, и даже повыше! Это впечатление усиливалось всклокоченной копной ярко-рыжих волос. Дорогой, от хорошего портного костюм ясно прорисовывал каждое ребро, каждый позвонок мосластого тела, да какого там тела — скелета. И чего это он выбрал себе такой кричащий — визжащий! — зеленый цвет? Совсем, что ли, сбрендил? Или дальтоник?
Сын Джона и Риты?
Возможно, согласился Хейстингз, вполне возможно. Но что бы там ни замышляла Матушка Хаббард, для чего бы она ни притащила сюда этого несчастного мальчишку, она не скажет сейчас правду, всю правду или хотя бы что-либо отдаленно напоминающее правду.
Немец удалился, судя по всему, успокоенный этими загадочными соболезнованиями. Нескладный мальчонка получил для пожатия две руки и удостоился ледяной ослепительной улыбки. Немного помявшись, он неуклюже наклонился и тронул губами подставленную для этой цели щеку. Высокая, почти в средний мужской рост, Агнес не достигала и плеча своего внука.
— Говорят, Седрик, у тебя была очень интересная прогулка.
Мальчонка густо покраснел и потупился:
— Прости, пожалуйста, бабушка. Я совсем не…
— Простить? А за что тебя прощать? — Агнес развернулась и пошла к своему креслу.
— Я тебя не послушался…
— Конечно. Так поступил бы любой настоящий мужчина. Я очень рада, что мой внук — не какой-нибудь домашний хлюпик.
— О! — Седрик облегченно улыбнулся, тремя длинными шагами догнал свою бабку — и застыл, увидев Хейстингза.
— Ты знаешь, кто это такой?
Отрицательное покачивание головы завершилось судорожным вздохом — есть лица, знакомые всем и каждому.
— Генераль… Здравствуйте, сэр.
Кивок головы, чуть не превратившийся в глубокий поклон. И тут до парня что-то дошло, костлявое лицо побелело, как полотно — полотно, густо покрытое россыпью тускло-желтых веснушек.
— Уиллоби Хейстингз? Мой отец… Он с мольбой взглянул на бабушку. На женщину, которую считал своей бабушкой. А как оно на самом деле? Хейстингз не был ни в чем уверен.
— Твоего отца звали Джон Хейстингз Хаббард. А это — твой дедушка.
Уиллоби поднялся — поднялся медленно, ни на секунду не забывая о протезах, — и протянул Седрику руку.
Мозолистая, с грязными ногтями лапа оказалась на удивление сильной.
— Огромный почет для меня, сэр. Я никогда не догадывался.
Глаза серые, очень широко расставленные, совсем как были у Джона, в глазах этих — вполне понятная обида.
— Я тоже, малыш. Агнес, ты можешь нам что-нибудь объяснить?
Очередное потрясение. Интересно, понимает ли старая лиса, что она делает со своей несчастной жертвой? Впрочем, парень молодой, в его годы и не такое можно вынести.
Только очень опытный наблюдатель смог бы догадаться, что жесткая прямолинейность Хейстингза застала Агнес врасплох.
— Твой, Седрик, отец не очень ладил со своим отцом. Именно потому доктор Хейстингз не был проинформирован о рождении внука. Я уважала волю твоих родителей, однако теперь ты уже взрослый и можешь сам принимать решения.
Легко и непринужденно Агнес усадила Седрика посередине — между собой и Хейстингзом. Предстояло избиение младенцев, однако, наблюдая за действиями этой высокой профессионалки, Уиллоби словно возвращался в старые добрые дни. Он уже почти не жалел, что приехал в Институт.
— Мне очень лестно иметь двух таких выдающихся предков, бабушка.., дедушка… — Парень попал в совершенно дикое положение, его голова непрерывно крутилась из стороны в сторону. — Расскажите мне, пожалуйста, про мамину семью.
— Все это ты сможешь узнать у Системы, — твердо отрезала Агнес. — Запускайте в зал.
И — ни слова больше. Игра в молчанку, понял Уиллоби, очередное испытание. Он пытался понять происходящее — и не мог, то ли из-за старости, то ли по какой другой причине. Присутствие предполагаемого внука приобрело неожиданно большое значение — ведь Агнес что-то там говорила о возможном унижении. Очень не хотелось быть пассивным участником непонятного сенсационного спектакля, замышленного старой интриганкой. А если взять и уйти — что тогда она? Не простит? Станет врагом? Возможно, это смешает все ее планы. А все-таки действительно эта зеленая жердина — внук, сын Джона?
И как это она умудряется играть во столько игр одновременно? Странные соболезнования, эпохальная пресс-конференция, нежданное явление якобы внука: что это все такое — отдельные сюжеты или части единого целого? А как сюда относится то, язык сломать можно, химическое соединение? Или Джулиан Вагнер Гранди с его пресловутой Лигой ученых и конструкторов?
Молчание становилось невыносимым: несчастный мальчишка беспокойно крутился, глядя то на свою, так сказать, бабку, то на своего, так сказать, деда; костяшки грязных лап, сжимающих подлокотники кресла, побелели. Ну вот, сейчас заговорит, подумал Хейстингз, заметив, что крупный, резко выпирающий кадык Седрика судорожно задергался.
— Бабушка, а у тебя что, есть для меня работа?
— Да, по связи со средствами массовой информации.
Хейстингз едва не расхохотался. Вряд ли у кого на Земле были худшие отношения с информационными агентствами, чем у Агнес — и это ей нравилось.
На тощей шее Седрика вздулись жилы.
— Я всегда хотел стать разведчиком, как папа. Разведчиком? Да какой же чушью пичкала она мальчонку все эти годы?
— Слышала я, слышала, — брезгливо скривилась Агнес. — Ты мне своей разведкой все уши прожужжал. Это у вас наследственное, не знаю только, от кого. Во всяком случае, не от меня. Вот такая же зацикленность на разведке и поссорила твоего папашу с твоим дедом.
Врет, врет на все сто процентов — и хоть бы глазом моргнула! Спорить, возражать, говорить, что дело обстояло совсем не так? Но тогда можно испортить Агнес всю ее непонятную игру. Странно только, что старая хищница занялась такой легкой добычей, как этот мальчонка, — скорее всего, она готовит его на съедение кому-то другому.
Седрик повернулся, с опаской взглянул на своего предполагаемого деда, затем нахмурился, встал, отодвинул кресло на пару шагов и снова сел. Поздновато, но все же неплохо — если учитывать обстановку.
— Ты умеешь читать и писать? — поинтересовалась Агнес.
— Конечно.
Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, снова побелели.
Где же это она прятала своего не известного миру внука — если, конечно, он и вправду внук? В питомнике, почти наверняка — в питомнике. А тогда зеленый — самый подходящий для него цвет. Читать-писать? Удивительно, что парень умеет связно говорить.
— Вот и прекрасно! Я хочу приставить тебя к связям с общественностью. Чиверы говорят, что ты очень контактен. Ты нравился буквально всем — от рабочих на ферме до маленьких детей.
Седрик Хаббард побагровел и мучительно сморщился — как сделал бы на его месте любой молодой парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Сын Джона и Риты?
Возможно, согласился Хейстингз, вполне возможно. Но что бы там ни замышляла Матушка Хаббард, для чего бы она ни притащила сюда этого несчастного мальчишку, она не скажет сейчас правду, всю правду или хотя бы что-либо отдаленно напоминающее правду.
Немец удалился, судя по всему, успокоенный этими загадочными соболезнованиями. Нескладный мальчонка получил для пожатия две руки и удостоился ледяной ослепительной улыбки. Немного помявшись, он неуклюже наклонился и тронул губами подставленную для этой цели щеку. Высокая, почти в средний мужской рост, Агнес не достигала и плеча своего внука.
— Говорят, Седрик, у тебя была очень интересная прогулка.
Мальчонка густо покраснел и потупился:
— Прости, пожалуйста, бабушка. Я совсем не…
— Простить? А за что тебя прощать? — Агнес развернулась и пошла к своему креслу.
— Я тебя не послушался…
— Конечно. Так поступил бы любой настоящий мужчина. Я очень рада, что мой внук — не какой-нибудь домашний хлюпик.
— О! — Седрик облегченно улыбнулся, тремя длинными шагами догнал свою бабку — и застыл, увидев Хейстингза.
— Ты знаешь, кто это такой?
Отрицательное покачивание головы завершилось судорожным вздохом — есть лица, знакомые всем и каждому.
— Генераль… Здравствуйте, сэр.
Кивок головы, чуть не превратившийся в глубокий поклон. И тут до парня что-то дошло, костлявое лицо побелело, как полотно — полотно, густо покрытое россыпью тускло-желтых веснушек.
— Уиллоби Хейстингз? Мой отец… Он с мольбой взглянул на бабушку. На женщину, которую считал своей бабушкой. А как оно на самом деле? Хейстингз не был ни в чем уверен.
— Твоего отца звали Джон Хейстингз Хаббард. А это — твой дедушка.
Уиллоби поднялся — поднялся медленно, ни на секунду не забывая о протезах, — и протянул Седрику руку.
Мозолистая, с грязными ногтями лапа оказалась на удивление сильной.
— Огромный почет для меня, сэр. Я никогда не догадывался.
Глаза серые, очень широко расставленные, совсем как были у Джона, в глазах этих — вполне понятная обида.
— Я тоже, малыш. Агнес, ты можешь нам что-нибудь объяснить?
Очередное потрясение. Интересно, понимает ли старая лиса, что она делает со своей несчастной жертвой? Впрочем, парень молодой, в его годы и не такое можно вынести.
Только очень опытный наблюдатель смог бы догадаться, что жесткая прямолинейность Хейстингза застала Агнес врасплох.
— Твой, Седрик, отец не очень ладил со своим отцом. Именно потому доктор Хейстингз не был проинформирован о рождении внука. Я уважала волю твоих родителей, однако теперь ты уже взрослый и можешь сам принимать решения.
Легко и непринужденно Агнес усадила Седрика посередине — между собой и Хейстингзом. Предстояло избиение младенцев, однако, наблюдая за действиями этой высокой профессионалки, Уиллоби словно возвращался в старые добрые дни. Он уже почти не жалел, что приехал в Институт.
— Мне очень лестно иметь двух таких выдающихся предков, бабушка.., дедушка… — Парень попал в совершенно дикое положение, его голова непрерывно крутилась из стороны в сторону. — Расскажите мне, пожалуйста, про мамину семью.
— Все это ты сможешь узнать у Системы, — твердо отрезала Агнес. — Запускайте в зал.
И — ни слова больше. Игра в молчанку, понял Уиллоби, очередное испытание. Он пытался понять происходящее — и не мог, то ли из-за старости, то ли по какой другой причине. Присутствие предполагаемого внука приобрело неожиданно большое значение — ведь Агнес что-то там говорила о возможном унижении. Очень не хотелось быть пассивным участником непонятного сенсационного спектакля, замышленного старой интриганкой. А если взять и уйти — что тогда она? Не простит? Станет врагом? Возможно, это смешает все ее планы. А все-таки действительно эта зеленая жердина — внук, сын Джона?
И как это она умудряется играть во столько игр одновременно? Странные соболезнования, эпохальная пресс-конференция, нежданное явление якобы внука: что это все такое — отдельные сюжеты или части единого целого? А как сюда относится то, язык сломать можно, химическое соединение? Или Джулиан Вагнер Гранди с его пресловутой Лигой ученых и конструкторов?
Молчание становилось невыносимым: несчастный мальчишка беспокойно крутился, глядя то на свою, так сказать, бабку, то на своего, так сказать, деда; костяшки грязных лап, сжимающих подлокотники кресла, побелели. Ну вот, сейчас заговорит, подумал Хейстингз, заметив, что крупный, резко выпирающий кадык Седрика судорожно задергался.
— Бабушка, а у тебя что, есть для меня работа?
— Да, по связи со средствами массовой информации.
Хейстингз едва не расхохотался. Вряд ли у кого на Земле были худшие отношения с информационными агентствами, чем у Агнес — и это ей нравилось.
На тощей шее Седрика вздулись жилы.
— Я всегда хотел стать разведчиком, как папа. Разведчиком? Да какой же чушью пичкала она мальчонку все эти годы?
— Слышала я, слышала, — брезгливо скривилась Агнес. — Ты мне своей разведкой все уши прожужжал. Это у вас наследственное, не знаю только, от кого. Во всяком случае, не от меня. Вот такая же зацикленность на разведке и поссорила твоего папашу с твоим дедом.
Врет, врет на все сто процентов — и хоть бы глазом моргнула! Спорить, возражать, говорить, что дело обстояло совсем не так? Но тогда можно испортить Агнес всю ее непонятную игру. Странно только, что старая хищница занялась такой легкой добычей, как этот мальчонка, — скорее всего, она готовит его на съедение кому-то другому.
Седрик повернулся, с опаской взглянул на своего предполагаемого деда, затем нахмурился, встал, отодвинул кресло на пару шагов и снова сел. Поздновато, но все же неплохо — если учитывать обстановку.
— Ты умеешь читать и писать? — поинтересовалась Агнес.
— Конечно.
Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, снова побелели.
Где же это она прятала своего не известного миру внука — если, конечно, он и вправду внук? В питомнике, почти наверняка — в питомнике. А тогда зеленый — самый подходящий для него цвет. Читать-писать? Удивительно, что парень умеет связно говорить.
— Вот и прекрасно! Я хочу приставить тебя к связям с общественностью. Чиверы говорят, что ты очень контактен. Ты нравился буквально всем — от рабочих на ферме до маленьких детей.
Седрик Хаббард побагровел и мучительно сморщился — как сделал бы на его месте любой молодой парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115