Констанция осторожно оглядела окружающих ее рыцарей. Никто не разглядывал ее, все вели себя как обычно, она не заметила ни одного подозрительного взгляда. Только Эверард время от времени смотрел на нее пристально. Графиня никак не могла понять, что его настораживало.
Наконец Констанция приказала няньке привести дочь. Она посадила Биатрис к себе в седло. Нянька дала девочке ее любимые медовые пирожные, и та с удовольствием уплетала их. Она хотела непременно поделиться с матерью и стала запихивать кусок пирожного ей в рот. Тотчас же щеки и рот Констанции оказались в меду.
— Милая, я не хочу, — сказала графиня, вытираясь. Потом она нагнулась к дочери и стала целовать ее волосы, пряча лицо от окружающих. Господи! Лицо могло выдать ее, на нем еще были следы ночного изнасилования. Она и подумать боялась, что кто-то мог предположить произошедшее. Мир должен знать ее только как гордую женщину, не подвластную никаким низменным чувствам. Но на самом деле она была обыкновенной земной женщиной, и, как всякая женщина, она не могла спокойно относиться к падению своего тела. Никогда прежде такого не было.
Она лихорадочно думала, что жонглер пришел к ней ночью в палатку, чтобы отомстить. И самое обидное, ему это удалось! Констанция горела от своего бессилия что-либо изменить.
Месть! Было так просто отомстить ей за все побои рыцарей и Эверарда. В этот момент они никак не могли защитить ее. Как он смел, так обращаться с ней?! Он, верно, сумасшедший, только у такого получилось бы, несмотря на сотню рыцарей охраны, забраться к ней в палатку и без всякого согласия овладеть ею. Да как овладеть! Констанция непроизвольно вздрогнула, вспомнив его руки, его тело…
— Пожалуйста, мама! Попробуй! — настаивала Биатрис. Она пыталась просунуть кусок пирожного между губ матери. Графиня опять вся измазалась в меду.
Констанция всмотрелась в лицо дочери. Она смотрела на нее, но мысли опять возвращались к ночному происшествию. Она вспомнила слова жонглера: «Я заставлю вас кричать, графиня! Вы будете просить, умолять меня!»
Она чувствовала его поцелуи на своих губах, и низ живота еще давал о себе знать. Ей было больно вспоминать, что он действительно заставил ее кричать от страсти, что похоть оказалась сильнее сознания. Матерь Божья! Она должна все это забыть, должна!
Но она не могла забыть его необыкновенную красоту, это золотистое в свете фонаря тело, мощную грудь. Как можно забыть его, подобно сказочной птице склонившегося над ней, забыть картину, открывшуюся ее взору, когда он снял свои грубые брюки. Поистине это незабываемо, настолько завораживающее было зрелище. А его насмешливые и в то же время мягкие слова… Констанция почувствовала, что помимо воли снова возбуждается. Она гневно сжала губы.
Она сердилась на себя еще и за то, что не стала кричать, — возможно, она бы привлекла внимание рыцарей. С другой стороны, это было бесполезно — в такую бурю никто бы не услышал се криков, тем более что рыцари в это время занимались лошадьми. Она только разбудила бы детей и девушек. Графиню привела в ужас одна только мысль, что они все — а не только Ходерн, которая была еще мала, чтобы понять случившееся, — могли проснуться. Что бы она сказала им?
Она говорила себе, что все произошло не по се воле, что она не виновата. Жонглер стал для нее змеем-искусителем, хорошо осведомленным о женском теле. Это был просто порыв… Она глупая, невинная женщина, но все же она не должна была так легко поддаться соблазну. Да еще биться в экстазе, подобно молодой девице, впервые вступающей в связь с мужчиной! «Но так действительно было в первый раз…» — попыталась оправдать себя графиня.
Когда она думала обо всем этом, ее губы шевелились, она как бы разговаривала сама с собой.
— Мама! — неожиданно раздался голосок Биатрис. — Посмотри, Эверард подъехал.
Капитан, по всей видимости, уже давно ехал на своей лошади за Констанцией. Она вздрогнула, капитан удивленно посмотрел на нее.
— Вы не заболели? — наконец спросил он. Графиня промолчала. Ничего не сказав, Эверард дотронулся до шлема и отъехал.
Леди Морлакс позвала няньку Биатрис и передала ей дочь. Повернув лошадь, графиня поехала сзади отца Бертрана и его клерка.
Вскоре Констанция вновь предалась воспоминаниям. Ей захотелось плакать от собственной беспомощности. Она утешала себя — как и тысячи других женщин, — что все будет хорошо, никто ничего не узнает и это не повторится.
После бури похолодало. День был ясный, воздух прозрачный. Констанция почувствовала, что замерзла, и накинула замшевый плащ на меху куницы с капюшоном.
Дороги развезло, лошади шли по колено забрызганные грязью. Конечно, одного дождя было мало, чтобы остановить засуху, но если бы дождь пришел позже, то озимые выгорели бы полностью.
Констанция поменяла положение, после бурной ночи она быстро устала. Ее мысли опять и опять возвращались к ночным событиям. Ей было мучительно больно вспоминать, но она ничего не могла с собой поделать. Она опять и опять переживала произошедшее.
Временами ее охватывал ужас — неизвестный сын бродяги, сумасшедший и она! Она — графиня Морлакс! Которой даже сам король не посмел отказать в просьбе.
Паника охватила ее: а что, если король обо всем узнает? Он упрячет ее в монастырь, упрячет навсегда! И это будет еще не самое худшее, что он сможет придумать. Но тут же графиня одергивала себя, говоря себе, что все осталось в тайне. Все, что случилось между ней и Сенреном, останется только между ними, никто не сможет проникнуть в их тайну! Господь не оставит се! Если это действительно грех, то только на небе знают об этом, и если она будет гореть в аду, то не завтра.
Она прислушалась к разговору святого отца с его молодым помощником. По словам Уэланда, жонглер и ведьма выбрались сегодня ночью из колымаги только потому, что был их праздник. Все языческие демоны пришли им на помощь. Графиня понимала, что Уэланд еще молод, чтобы до конца разбираться в догматах церкви, но не настолько же, чтобы нести такую чушь. Отец Бертран не выдержал и фыркнул. — Это были не демоны… Это люди, которые пришли под прикрытием бури и воспользовались тем, что рыцари занимались лошадьми. Именно они освободили заключенных, а никакие не демоны, молодой человек! А что касается женщины, то, что она могла наколдовать со своим поклонением камням и деревьям? Не они же, в самом деле, пришли им на помощь. Но Уэланд не сдавался:
— Демоны пришли на праздничную церемонию поклонения огню, а она и лунатик поклонялись языческим богам.
Отец Бертран снова фыркнул.
— Он никакой не лунатик и не сумасшедший. Мы знали его еще в Париже, в Нотр-Даме…
— Вы знали его? — Уэланд открыл от удивления рот. — Вы знали его и ничего никому не сказали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68