Граф вернулся не только с углем для жаровни, но и с теплой грелкой для ног старшей сестры. Пока Элоиза подкладывала грелку под одеяло, он снова исчез, но через несколько секунд появился, неся дополнительный подсвечник и низкую скамеечку для нее, чтобы ей не пришлось стоять коленопреклоненной на холодном полу.
— Спасибо, милорд.
Сев на мягкую скамеечку, Элоиза впервые с тех пор, как он оказал им помощь, посмотрела ему в глаза. В его взгляде была тревога, лицо теперь не выглядело жестким и высокомерным, а было суровым и решительным.
— Воды, — слабым голосом попросила Мэри-Клематис.
— О, Клемми! С тобой все в порядке? — наклонилась к подруге Элоиза. — Где у тебя болит?
— Живот… — с трудом произнесла та. — Воды…
Граф шагнул к столу, но увидел пустой кувшин и, что-то яростно бормоча, вылетел за дверь. Не прошло и минуты, как он вернулся, держа в руках кувшин с водой, кубок, металлический таз и несколько льняных полотенец. Он налил воды и помог Элоизе напоить подругу.
— Теперь осталось только ждать, — с беспокойством проговорила она, — Если все дело в плохой еде, мы узнаем это утром.
— Если правда причина в ней, то проклятая еда не удержится и во мне, — ответил граф, присаживаясь рядом е койкой.
Элоиза слабо улыбнулась, потом взглянула на измученное лицо подруги и начала молиться, чтобы тошнота у нее быстрее прошла.
— Вероятно, мне не стоило брать ее с собой. Но она посвященная сестра Ордена и неистощимый источник мудрых советов. — Чтобы скрыть подступающие слезы, Элоиза опустила голову, надеясь, что он их не заметит. — Более того, она — моя лучшая подруга. Когда я приехала в монастырь, она была моей наставницей, моим учителем, моей старшей сестрой. Она помогала мне одолеть латынь, запомнить псалмы… выполнять религиозные наставления отца Элиаса и правила поведения в монастыре… терпеть долгое стояние на коленях во время постов, святых и праздничных дней… — Элоиза проглотила застрявший в горле комок. — Она всегда была рядом.
— За вашей спиной.
Его слова показались ей странными, пока она не поняла, что граф просто истолковал услышанное на свой лад, как воин.
— Да, наверное, можно сказать и так.
Осмелившись поднять глаза, она увидела, что он с задумчивым выражением изучает Мэри-Клематис. Его темные волосы были взъерошены со сна, на щеке след от подушки, глаза мрачно поблескивали. Он был в штанах и просторной рубашке, не завязанной у ворота и открывающей часть мускулистой груди.
Она никогда еще не находилась с мужчиной в такой интимной обстановке, и ей захотелось отодвинуться, чтобы упрочить свою роль экзаменатора. Но потом она решила использовать эту редкую возможность для получения новых сведений о нем и углубления тех, которыми уже располагала.
Ее взгляд скользнул по его носу и щеке ко рту. Самоуверенные, твердо очерченные губы до сих пор всегда казались ей тоньше и жестче. А теперь, среди ночи, при свете свечей он выглядел более доступным… более податливым… более человечным…
Осознав, что бесстыдно разглядывает его, Элоиза вспыхнула и, отвернувшись, нагнулась к своей подруге, которая спала уже почти спокойно. От ее резкого движения накидка сползла с ее плеч, выпустив на волю каскад непокорных, тронутых золотом волос. Перил даже перестал дышать, наблюдая, как они постепенно высвобождаются из плена, пока она мочит полотенце и вытирает им лицо подруги. Когда она привстала, волосы с одного плеча соскользнули, повиснув между ним и свечой, горевшей на столе, отчего пряди, казалось, вспыхнули ярким огнем. Это было, как тогда на стоянке, живое пламя.
Он не мог сказать, то ли ее волосы упали ему на руку, то ли его рука сама невольно потянулась к ним. Но он вдруг осознал, что наматывает прядь на палец и гладит ее, слегка удивленный, что не обжегся.
Она почувствовала натяжение волос и подняла голову. Ему показалось, что в ее изумленном взоре мелькнуло нечто похожее на теплоту и страсть, хотя при дневном свете ее глаза всегда были холодными голубыми озерами. Перил наклонился к ней, погрузил пальцы в волны шелковистого огня, запоминая свои ощущения и наслаждаясь ожиданием…
Ее губы не противились, но и не уступали его губам, как будто потрясение защищало Элоизу от каких бы то ни было чувств. Но он не останавливался, уговаривая, лаская, дразня… И она наконец ответила.
Сначала неуверенно, а потом растворившись вместе с ним в поцелуе. Еще раз проведя руками по пламенным волосам, он вдруг поднял ее со скамейки и опустил перед собой на колени.
Но легкий удар об пол оказался для Элоизы слишком резким ощущением, мгновенно вернувшим ей привычный здравый смысл, где поцелуи были не предусмотрены, нежелательны и непозволительны.
Она уперлась ему в плечи, оттолкнула его и, протиснувшись к своей скамейке, села на нее. И вдруг глаза ее расширились от ужаса, она вскочила и пересела на другое место, где их разделяла кровать Мэри-Клематис. Он поцеловал ее, дьявол его забери, и она ему ответила!
В следующий момент граф был уже на ногах: лицо мрачное, глаза потемнели от обуревавших его чувств, которые он старался подавить. Вдруг какое-то новое чувство заставило его нахмуриться и сжать кулаки.
Под его пристальным взглядом Элоиза осознала, что на ней только ночная рубашка, и прикрылась руками. Но он быстро вышел из комнаты, захлопнув массивную дверь,
Она перевела наконец дух и приложила ладонь к сердцу, которое стучало так, словно она бежала от погони. А разве нет? Бежала от недостойных и пагубных искушений плоти! Бежала от грешных уловок безрассудного, неразборчивого в средствах мужчины. От мужчины, который целовал и соблазнял женщину, находящуюся под его защитой, склоняя забыть про долг, если не про честь, и уступить его грубым домогательствам.
В монастыре ее предупреждали насчет светских нравов и знатных господ, которые не брезгуют самыми подлыми средствами, чтобы добиться своей цели. Но до этой минуты она не верила, что граф Уитмор — один из них.
Перил несколько секунд взирал на тяжелую дверь, совершенно обескураженный собственным поведением. Черт возьми, о чем он только думал, когда запускал пальцы в распущенные волосы монахини и целовал ее?
Вернувшись в свою комнату, граф окинул ее пристальным взглядом, как будто сомневался, что окованный железом дуб и светские условности могут стать серьезным препятствием на его пути к ней — или, на худой конец, между ним и его неожиданной очарованностью этой монахиней. Но что его так привлекает: она или ее волосы? Подойдя к широкой деревянной кровати, он начал снимать с себя рубашку. Второй уже раз эти потрясающие волосы завладели его чувствами, поставив на колени его собственный разум и завлекая в опасную ловушку искушения.
Перил тряхнул головой и с отвращением фыркнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80