Она была уверенна в том, что он будет кричать на нее, ругать ее, а затем потребует объяснить свое поведение.
Но ничего этого он не сделал. Он просто молча стоял в темноте, вынуждая ее самой сделать первый шаг, и буквально заставляя ее сказать что-нибудь.
— Ты не можешь … ты не мог бы зажечь свечу? — в конце концов, попросила она.
— Тебе не нравится темнота? — растягивая слова, спросил он.
— Нет, не сейчас. И не такая, как эта.
— Понятно, — пробормотал он. — Итак, ты хочешь сказать, что тебе понравится такая темнота? — его пальцы неожиданно оказались на ее коже, чуть выше края ее лифа.
Затем так же внезапно, они исчезли.
— Не делай этого, — пробормотала она, ее голос дрожал.
— Не прикасаться к тебе? — в его голосе росла насмешка, и Пенелопа была даже рада, что она не может увидеть его лицо. — Но ведь ты моя, разве не так?
— Еще нет, — предупреждающе сказала она.
— О, нет, уже да. Ты же довольно понятливая женщина. И с твоей стороны, фактически, было очень умно выбрать такой момент времени, подождав до нашего обручального бала. Ты же знала, что я не хотел, чтобы ты еще раз выпустила свою колонку. Я запретил тебе это! Мы пришли к соглашению —
— Мы никогда не соглашались!
Он проигнорировал ее вспышку.
— Ты подождала до тех пор, пока —
— Мы никогда не соглашались! — закричала Пенелопа снова, пытаясь хотя бы убедить его в том, что она никогда не нарушала своего слова.
Независимо оттого, что она сделала, она никогда не обманывала и не лгала ему. Ну, если не считать того, что она была леди Уислдаун в течение десяти лет, но он был не единственный кого, она обманула.
— Да, — призналась она, потому что просто не могла лгать ему сейчас, — Я знала, что ты не оставишь меня. Но я надеялась —
Ее голос задрожал и сломался, она так и не смогла закончить свою реплику.
— Ты надеялась на что? — спросил Колин, после нескольких секунд полной тишины.
— Я надеялась, что ты простишь меня, — тихо прошептала она, — Или, по крайней мере, поймешь меня. Я всегда думала, что ты из тех мужчин, которые …
— Каких мужчин? — спросил он тут же, без всякого намека на паузу.
— Это все моя ошибка, — пробормотала она, ее голос звучал довольно утомленно и грустно. — Я возвела тебя на пьедестал. Ты был таким милым и приятным все эти годы. Я полагала, я думала, что ты просто не способен на что-нибудь другое.
— Что, черт подери, я сделал такое, что не было милым и приятным? — потребовал он от нее. — Я защищал тебя, я сделал тебе предложение, я —
— Ты не пытаешься даже взглянуть на все с моей точки зрения, — перебила она.
— Да, потому что ты поступаешь, как полная дура! — почти заорал он.
После этого наступила тишина, такая тишина, которая грохочет в ушах, которая терзает и гложет душу.
— Я не могла даже вообразить, что что-нибудь сродни этому будет сказано, — в конце концов, произнесла Пенелопа.
Колин посмотрел вдаль. Он не знал, почему сказал так; этого бы никогда не случилось, если бы он мог видеть ее лицо. Но было что-то в тоне ее голоса, отчего ему стало очень неловко. Она говорила так, словно была уязвлена и безмерно утомлена. Словно любила и разбила себе сердце.
Она хотела заставить его понять ее, по крайней мере, попытаться, даже притом, что он считал, что она делает ужасную ошибку. Каждое небольшое изменение в ее голосе, словно потихоньку уменьшало его ярость. Он все еще был сердит на нее, но уже потерял все свое желание демонстрировать злость и ярость.
— Ты же знаешь, что тебя могут из-за этого открыть, — его голос был низкий и сдержанный. — Ты оскорбила Крессиду; она будет просто в ярости, она не успокоится, пока не отыщет настоящую леди Уислдаун.
Пенелопа отодвинулась от него, он услышал как зашелестели ее юбки в темноте.
— Крессида не достаточно умна, чтобы отыскать меня, и к тому же, я больше не собираюсь писать колонку сплетен, так что у меня не будет возможности совершить ошибку и случайно что-то открыть.
Снова наступила тишина, затем она добавила.
— У тебя есть мое обещание.
— Слишком поздно.
— Нет, не слишком поздно, — запротестовала она, — Никто не знает! Никто не знает, кроме тебя, но ты так стыдишься меня, что я не могу вынести этого.
— Ради Бога, Пенелопа, — резко сказал он, — Я не стыжусь тебя.
— Ты собираешься зажечь эту проклятую свечу или нет? — внезапно завопила она.
Колин пересек комнату, и завозился в выдвижном ящике комода, отыскивая свечи и спички, чтобы зажечь их.
— Я не стыжусь тебя, — повторил он, — Но я, действительно, думаю, что ты поступаешь по-дурацки.
— Может быть, ты и прав, — проговорила она, — Но я должна поступить так, потому что думаю, что для меня это правильно.
— Ты не думаешь, — с облегчением сказал он, потому что в этот момент он зажег свечу, и повернулся, чтобы посмотреть на ее лицо. — Забудь, если хочешь — хотя я не могу — о своей репутации, если люди узнают о том, кто ты есть на самом деле. Забудь, что люди будут обижать тебя, разговаривая за твоей спиной.
— Это те люди, из-за которых не стоит волноваться, — проговорила она, ее спины была прямой и напряженной.
— Возможно и так, — согласился он, скрещивая на груди руки, и смотря ей прямо в лицо тяжелым взглядом. — Но тебя от этого будет больно. Тебе не понравится такое положение, Пенелопа. И мне оно тоже не понравится.
Она судорожно сглотнула. Хорошо. Может быть, он просто беспокоился за нее.
— Забудь обо всем этом, — продолжал он, — Ты провела последнее десятилетие, беспрерывно оскорбляя людей. Жестоко оскорбляя.
— Я также сказала и много приятных вещей, — запротестовала она, ее темные глаза, заблестели от непролитых слез.
— Конечно, ты говорила, но совсем не тем людям, которых до этого оскорбляла. Я говорю о по-настоящему рассердившихся и оскорбившихся людях.
Он подошел к ней, и схватил ее за плечи.
— Пенелопа, — не терпящим возражения голосом, сказал он, — Будут люди, которые захотят обидеть тебя и причинить тебе боль
Его слова, словно не предназначались для нее, они перевернули его собственное сердце, и проникли в него.
Он попытался представить свою жизнь без Пенелопы. Это оказалось невозможным.
Буквально пару недель назад она была … Он остановился. Кем же она была? Другом? Знакомой? Кем-то, кого он видел, но никогда толком не замечал?
А сейчас она его невеста, скоро станет его женой. И может быть … может быть, она была кем-то большим. Кем-то более необходимым. Кем-то более драгоценным.
— Что я хотел бы знать, — проговорил он, намеренно заставляя свой разум вернуться к их беседе, а не блуждать по таким опасным тропкам. — Так это, почему ты не радуешься совершенному алиби, если, по-твоему, мнению хочешь быть неузнанной.
— Потому что оставаться не узнанной это не мое мнение, — возмущенно завопила она.
— Ты хочешь, чтобы все узнали про тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Но ничего этого он не сделал. Он просто молча стоял в темноте, вынуждая ее самой сделать первый шаг, и буквально заставляя ее сказать что-нибудь.
— Ты не можешь … ты не мог бы зажечь свечу? — в конце концов, попросила она.
— Тебе не нравится темнота? — растягивая слова, спросил он.
— Нет, не сейчас. И не такая, как эта.
— Понятно, — пробормотал он. — Итак, ты хочешь сказать, что тебе понравится такая темнота? — его пальцы неожиданно оказались на ее коже, чуть выше края ее лифа.
Затем так же внезапно, они исчезли.
— Не делай этого, — пробормотала она, ее голос дрожал.
— Не прикасаться к тебе? — в его голосе росла насмешка, и Пенелопа была даже рада, что она не может увидеть его лицо. — Но ведь ты моя, разве не так?
— Еще нет, — предупреждающе сказала она.
— О, нет, уже да. Ты же довольно понятливая женщина. И с твоей стороны, фактически, было очень умно выбрать такой момент времени, подождав до нашего обручального бала. Ты же знала, что я не хотел, чтобы ты еще раз выпустила свою колонку. Я запретил тебе это! Мы пришли к соглашению —
— Мы никогда не соглашались!
Он проигнорировал ее вспышку.
— Ты подождала до тех пор, пока —
— Мы никогда не соглашались! — закричала Пенелопа снова, пытаясь хотя бы убедить его в том, что она никогда не нарушала своего слова.
Независимо оттого, что она сделала, она никогда не обманывала и не лгала ему. Ну, если не считать того, что она была леди Уислдаун в течение десяти лет, но он был не единственный кого, она обманула.
— Да, — призналась она, потому что просто не могла лгать ему сейчас, — Я знала, что ты не оставишь меня. Но я надеялась —
Ее голос задрожал и сломался, она так и не смогла закончить свою реплику.
— Ты надеялась на что? — спросил Колин, после нескольких секунд полной тишины.
— Я надеялась, что ты простишь меня, — тихо прошептала она, — Или, по крайней мере, поймешь меня. Я всегда думала, что ты из тех мужчин, которые …
— Каких мужчин? — спросил он тут же, без всякого намека на паузу.
— Это все моя ошибка, — пробормотала она, ее голос звучал довольно утомленно и грустно. — Я возвела тебя на пьедестал. Ты был таким милым и приятным все эти годы. Я полагала, я думала, что ты просто не способен на что-нибудь другое.
— Что, черт подери, я сделал такое, что не было милым и приятным? — потребовал он от нее. — Я защищал тебя, я сделал тебе предложение, я —
— Ты не пытаешься даже взглянуть на все с моей точки зрения, — перебила она.
— Да, потому что ты поступаешь, как полная дура! — почти заорал он.
После этого наступила тишина, такая тишина, которая грохочет в ушах, которая терзает и гложет душу.
— Я не могла даже вообразить, что что-нибудь сродни этому будет сказано, — в конце концов, произнесла Пенелопа.
Колин посмотрел вдаль. Он не знал, почему сказал так; этого бы никогда не случилось, если бы он мог видеть ее лицо. Но было что-то в тоне ее голоса, отчего ему стало очень неловко. Она говорила так, словно была уязвлена и безмерно утомлена. Словно любила и разбила себе сердце.
Она хотела заставить его понять ее, по крайней мере, попытаться, даже притом, что он считал, что она делает ужасную ошибку. Каждое небольшое изменение в ее голосе, словно потихоньку уменьшало его ярость. Он все еще был сердит на нее, но уже потерял все свое желание демонстрировать злость и ярость.
— Ты же знаешь, что тебя могут из-за этого открыть, — его голос был низкий и сдержанный. — Ты оскорбила Крессиду; она будет просто в ярости, она не успокоится, пока не отыщет настоящую леди Уислдаун.
Пенелопа отодвинулась от него, он услышал как зашелестели ее юбки в темноте.
— Крессида не достаточно умна, чтобы отыскать меня, и к тому же, я больше не собираюсь писать колонку сплетен, так что у меня не будет возможности совершить ошибку и случайно что-то открыть.
Снова наступила тишина, затем она добавила.
— У тебя есть мое обещание.
— Слишком поздно.
— Нет, не слишком поздно, — запротестовала она, — Никто не знает! Никто не знает, кроме тебя, но ты так стыдишься меня, что я не могу вынести этого.
— Ради Бога, Пенелопа, — резко сказал он, — Я не стыжусь тебя.
— Ты собираешься зажечь эту проклятую свечу или нет? — внезапно завопила она.
Колин пересек комнату, и завозился в выдвижном ящике комода, отыскивая свечи и спички, чтобы зажечь их.
— Я не стыжусь тебя, — повторил он, — Но я, действительно, думаю, что ты поступаешь по-дурацки.
— Может быть, ты и прав, — проговорила она, — Но я должна поступить так, потому что думаю, что для меня это правильно.
— Ты не думаешь, — с облегчением сказал он, потому что в этот момент он зажег свечу, и повернулся, чтобы посмотреть на ее лицо. — Забудь, если хочешь — хотя я не могу — о своей репутации, если люди узнают о том, кто ты есть на самом деле. Забудь, что люди будут обижать тебя, разговаривая за твоей спиной.
— Это те люди, из-за которых не стоит волноваться, — проговорила она, ее спины была прямой и напряженной.
— Возможно и так, — согласился он, скрещивая на груди руки, и смотря ей прямо в лицо тяжелым взглядом. — Но тебя от этого будет больно. Тебе не понравится такое положение, Пенелопа. И мне оно тоже не понравится.
Она судорожно сглотнула. Хорошо. Может быть, он просто беспокоился за нее.
— Забудь обо всем этом, — продолжал он, — Ты провела последнее десятилетие, беспрерывно оскорбляя людей. Жестоко оскорбляя.
— Я также сказала и много приятных вещей, — запротестовала она, ее темные глаза, заблестели от непролитых слез.
— Конечно, ты говорила, но совсем не тем людям, которых до этого оскорбляла. Я говорю о по-настоящему рассердившихся и оскорбившихся людях.
Он подошел к ней, и схватил ее за плечи.
— Пенелопа, — не терпящим возражения голосом, сказал он, — Будут люди, которые захотят обидеть тебя и причинить тебе боль
Его слова, словно не предназначались для нее, они перевернули его собственное сердце, и проникли в него.
Он попытался представить свою жизнь без Пенелопы. Это оказалось невозможным.
Буквально пару недель назад она была … Он остановился. Кем же она была? Другом? Знакомой? Кем-то, кого он видел, но никогда толком не замечал?
А сейчас она его невеста, скоро станет его женой. И может быть … может быть, она была кем-то большим. Кем-то более необходимым. Кем-то более драгоценным.
— Что я хотел бы знать, — проговорил он, намеренно заставляя свой разум вернуться к их беседе, а не блуждать по таким опасным тропкам. — Так это, почему ты не радуешься совершенному алиби, если, по-твоему, мнению хочешь быть неузнанной.
— Потому что оставаться не узнанной это не мое мнение, — возмущенно завопила она.
— Ты хочешь, чтобы все узнали про тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97