Это было безумие. Какое-то наваждение. Она утонула в новой для нее дикой чувственности, не в состоянии собрать последние остатки самообладания.
— Миллисент, Миллисент… — Он шептал ее имя, скользя губами по ее щеке к мочке уха. Она слышала его прерывистое дыхание, и оно пронзало ее насквозь.
Позади них около открытой двери зала раздался мужской смех, а потом послышался более высокий, заливистый смех какой-то женщины. Там прощались с друзьями. Эти звуки внезапно ворвались в страсть Джонатана и Милли, отбросив их назад, в реальный мир.
Джонатан замер, переживая трудную внутреннюю борьбу. Со слабым вздохом он погрузил лицо в ее волосы и стоял так неподвижно, давая себе время расслабиться. Миллисент хотелось кричать ему, чтобы он не останавливался, но она так же, как он, понимала, насколько опасной была ситуация. Она с трудом, но все-таки сдерживалась. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и Милли чувствовала, как постепенно расслабляются его мышцы. Он отступил на шаг назад.
— Извини. Я… я буду в следующий раз помнить, как быстро ты меня разогреваешь. — Он пригладил волосы неуверенно улыбнулся ей.
Миллисент молча смотрела на него, не зная, что нужно говорить. Она была уверена, что еще недостаточно пришла в себя, чтобы произнести что-то внятное. Ей всегда казалось, что только мужчины бывают узниками своих низменных страстей, но в данный момент именно она, а не Джонатан, не могла опомниться и вернуться в реальный мир.
— Ах, Милли, не смотри на меня так, — хрипловато произнес он, — или я опять не совладаю с собой. Милли отвела взгляд.
— Извини…
— Нет, это я должен извиняться. Я… обычно я не так импульсивен. — Он с трудом посмотрел на нее. — Надеюсь, я не… обидел тебя?
Миллисент не смогла сдержать смех. Она совершенно запуталась, чувствуя над собой власть сильнейшего из первобытных инстинктов, как самая развратная из всех развратных женщин, а он еще спрашивает, не оскорбил ли ее своим поведением!
Джонатан расслабился и тоже засмеялся.
— Вот так-то, моя Миллисент… — Он потянулся к ней и пальцем провел по ее щеке.
Она еще чувствовала слабое подрагивание его тела.
— Я знаю, что скрывается за всей твоей чопорностью. Боже, ты не женщина, а клад!
Миллисент заморгала, удивленная таким заявлением. Она никогда не думала так о себе. В ее понимании такие женщины должны быть обязательно изящными маленькими созданиями, хрупкими и милыми, как ее мать, а не сильными и надежными, как она. Ее, скорее, можно было бы назвать «трудягой» или «хорошей женщиной», но никак не «сокровищем». Хотя, говоря это, Джонатан выглядел абсолютно серьезным, даже в глазах его не прыгали обычные смешинки.
— Я… а-а, спасибо. — Он медленно вздохнул.
— А сейчас нам нужно вернуться.
— Да. Нужно. — Никто из них не двигался с места.
— Проклятье! Но почему это так трудно? — Джонатан нахмурился. — Я думал, у меня это должно было остаться позади много лет назад.
— Что «это»?
— Расстаться на время с женщиной. Хотеть, чтобы остановилось время и смотреть на тебя, разговаривать с тобой, просто быть рядом с тобой. Я чувствую себя школьником.
При его словах тепло разливалось у нее в груди. Она понимала, о чем он говорит и чувствовала то же самое. Ей не хотелось уходить от него, не хотелось возвращаться в танцевальный зал. Она мечтала смеяться и болтать с ним всю ночь. Но это было невозможно.
Миллисент вздохнула и посмотрела в сторону. В конце концов, она здравомыслящая женщина, а не девчонка-кокетка. Она должна поступать разумно.
— Но нам пора возвращаться.
— Ты права…
Он повернулся и медленно зашагал в сторону зала, она шла рядом. Чем ближе они подходили, тем медленнее становились шаги, и, наконец, уже у самой двери, за кустарником, они остановились.
Миллисент взглянула на Джонатана.
— Мне лучше войти одной.
— Хорошо. — Он поправил прядь ее волос. Миллисент вспыхнула, внезапно вспомнив, что, должно быть, ее одежда и прическа ужасно выглядят после объятий Джонатана. Она оправила платье и руками пригладила волосы. — Я нормально выгляжу?
Джонатан медленно улыбался.
— Ты просто очаровательна.
Радость заполнила ее, и она смущенно отвела глаза.
— Нет… Я имею в виду, все ли на своем месте?
— Абсолютно!
Ну что ж, прическа и платье, может быть, и приведены в порядок, но никак нельзя избавиться от блеска глаз и румянца на щеках.
— До свидания…
— До свидания. — Джонатан на минуту задержал ее ладонь в своей руке, и в этом жесте она почувствовала невысказанное обещание. Он неохотно выпустил ее руку и отступил назад.
Милли повернулась и направилась к своим тетушкам.
После рассказа Опал о возможности самому подниматься с кровати, Алан каждый день продолжал тренировать мышцы рук. Он работал до тех пор, пока на лбу не выступал пот, а руки не начинали болеть. Чаще всего его долго отдыхавшие мышцы болезненно протестовали. Он старался спокойно относиться к тому, что улучшение было практически незаметно. Бывали дни, когда казалось, что он не достиг ничего, кроме боли во всем теле. Надоело, говорил он себе, лучше все бросить и вернуться к привычному образу жизни, который он вел уже несколько лет.
Но что-то внутри противилось этому решению. Когда у Алана появились такие мысли, в груди словно вырастала железная стена уверенности и непоколебимости, и он продолжал занятия. Он обязан передвигаться сам. И он сделает это. Неважно, как много потребуется времени, как много уйдет сил, сколько предстоит испытать разочарований — он был решительно настроен довести свои усилия до конца.
Об этих планах он не сказал никому, кроме Бетси. Она приносила ему кирпичи и камни, когда книги уже оказались слишком легкими для рук Алана. Она задавала нетерпеливые вопросы и ободряла его, и Алан был уверен, что без ее детского энтузиазма ему одному было бы не справиться.
Через несколько недель тренировок стало очевидно, что пройден некий барьер, и, пока Алан не начнет поднимать вес собственного тела, новых сил не прибавится. Он придумал, как укрепить на потолке скобу и зацепить за нее веревку. Но как только он это сделает, все узнают о его тайных замыслах, начнут наблюдать за ним и ждать результатов. И если у него ничего не выйдет, об этом тоже узнают все. И Опал. Он страшился даже одной мысли об этом, но другого выхода не было.
Однажды утром он позвал Джонни и объяснил ему, как, по его мнению, следует укрепить скобу на высоком потолке прямо над кроватью и привязать к ней веревку. Джонни все внимательно выслушал, кивая головой, затем, усадив Алана в коляску, отвез к окну, а сам пошел за лестницей, готовый приступить к работе. Довольно долго он пытался закрепить скобу и веревку на таком расстоянии, которое требовалось Алану, пока, наконец, это ему не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Миллисент, Миллисент… — Он шептал ее имя, скользя губами по ее щеке к мочке уха. Она слышала его прерывистое дыхание, и оно пронзало ее насквозь.
Позади них около открытой двери зала раздался мужской смех, а потом послышался более высокий, заливистый смех какой-то женщины. Там прощались с друзьями. Эти звуки внезапно ворвались в страсть Джонатана и Милли, отбросив их назад, в реальный мир.
Джонатан замер, переживая трудную внутреннюю борьбу. Со слабым вздохом он погрузил лицо в ее волосы и стоял так неподвижно, давая себе время расслабиться. Миллисент хотелось кричать ему, чтобы он не останавливался, но она так же, как он, понимала, насколько опасной была ситуация. Она с трудом, но все-таки сдерживалась. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и Милли чувствовала, как постепенно расслабляются его мышцы. Он отступил на шаг назад.
— Извини. Я… я буду в следующий раз помнить, как быстро ты меня разогреваешь. — Он пригладил волосы неуверенно улыбнулся ей.
Миллисент молча смотрела на него, не зная, что нужно говорить. Она была уверена, что еще недостаточно пришла в себя, чтобы произнести что-то внятное. Ей всегда казалось, что только мужчины бывают узниками своих низменных страстей, но в данный момент именно она, а не Джонатан, не могла опомниться и вернуться в реальный мир.
— Ах, Милли, не смотри на меня так, — хрипловато произнес он, — или я опять не совладаю с собой. Милли отвела взгляд.
— Извини…
— Нет, это я должен извиняться. Я… обычно я не так импульсивен. — Он с трудом посмотрел на нее. — Надеюсь, я не… обидел тебя?
Миллисент не смогла сдержать смех. Она совершенно запуталась, чувствуя над собой власть сильнейшего из первобытных инстинктов, как самая развратная из всех развратных женщин, а он еще спрашивает, не оскорбил ли ее своим поведением!
Джонатан расслабился и тоже засмеялся.
— Вот так-то, моя Миллисент… — Он потянулся к ней и пальцем провел по ее щеке.
Она еще чувствовала слабое подрагивание его тела.
— Я знаю, что скрывается за всей твоей чопорностью. Боже, ты не женщина, а клад!
Миллисент заморгала, удивленная таким заявлением. Она никогда не думала так о себе. В ее понимании такие женщины должны быть обязательно изящными маленькими созданиями, хрупкими и милыми, как ее мать, а не сильными и надежными, как она. Ее, скорее, можно было бы назвать «трудягой» или «хорошей женщиной», но никак не «сокровищем». Хотя, говоря это, Джонатан выглядел абсолютно серьезным, даже в глазах его не прыгали обычные смешинки.
— Я… а-а, спасибо. — Он медленно вздохнул.
— А сейчас нам нужно вернуться.
— Да. Нужно. — Никто из них не двигался с места.
— Проклятье! Но почему это так трудно? — Джонатан нахмурился. — Я думал, у меня это должно было остаться позади много лет назад.
— Что «это»?
— Расстаться на время с женщиной. Хотеть, чтобы остановилось время и смотреть на тебя, разговаривать с тобой, просто быть рядом с тобой. Я чувствую себя школьником.
При его словах тепло разливалось у нее в груди. Она понимала, о чем он говорит и чувствовала то же самое. Ей не хотелось уходить от него, не хотелось возвращаться в танцевальный зал. Она мечтала смеяться и болтать с ним всю ночь. Но это было невозможно.
Миллисент вздохнула и посмотрела в сторону. В конце концов, она здравомыслящая женщина, а не девчонка-кокетка. Она должна поступать разумно.
— Но нам пора возвращаться.
— Ты права…
Он повернулся и медленно зашагал в сторону зала, она шла рядом. Чем ближе они подходили, тем медленнее становились шаги, и, наконец, уже у самой двери, за кустарником, они остановились.
Миллисент взглянула на Джонатана.
— Мне лучше войти одной.
— Хорошо. — Он поправил прядь ее волос. Миллисент вспыхнула, внезапно вспомнив, что, должно быть, ее одежда и прическа ужасно выглядят после объятий Джонатана. Она оправила платье и руками пригладила волосы. — Я нормально выгляжу?
Джонатан медленно улыбался.
— Ты просто очаровательна.
Радость заполнила ее, и она смущенно отвела глаза.
— Нет… Я имею в виду, все ли на своем месте?
— Абсолютно!
Ну что ж, прическа и платье, может быть, и приведены в порядок, но никак нельзя избавиться от блеска глаз и румянца на щеках.
— До свидания…
— До свидания. — Джонатан на минуту задержал ее ладонь в своей руке, и в этом жесте она почувствовала невысказанное обещание. Он неохотно выпустил ее руку и отступил назад.
Милли повернулась и направилась к своим тетушкам.
После рассказа Опал о возможности самому подниматься с кровати, Алан каждый день продолжал тренировать мышцы рук. Он работал до тех пор, пока на лбу не выступал пот, а руки не начинали болеть. Чаще всего его долго отдыхавшие мышцы болезненно протестовали. Он старался спокойно относиться к тому, что улучшение было практически незаметно. Бывали дни, когда казалось, что он не достиг ничего, кроме боли во всем теле. Надоело, говорил он себе, лучше все бросить и вернуться к привычному образу жизни, который он вел уже несколько лет.
Но что-то внутри противилось этому решению. Когда у Алана появились такие мысли, в груди словно вырастала железная стена уверенности и непоколебимости, и он продолжал занятия. Он обязан передвигаться сам. И он сделает это. Неважно, как много потребуется времени, как много уйдет сил, сколько предстоит испытать разочарований — он был решительно настроен довести свои усилия до конца.
Об этих планах он не сказал никому, кроме Бетси. Она приносила ему кирпичи и камни, когда книги уже оказались слишком легкими для рук Алана. Она задавала нетерпеливые вопросы и ободряла его, и Алан был уверен, что без ее детского энтузиазма ему одному было бы не справиться.
Через несколько недель тренировок стало очевидно, что пройден некий барьер, и, пока Алан не начнет поднимать вес собственного тела, новых сил не прибавится. Он придумал, как укрепить на потолке скобу и зацепить за нее веревку. Но как только он это сделает, все узнают о его тайных замыслах, начнут наблюдать за ним и ждать результатов. И если у него ничего не выйдет, об этом тоже узнают все. И Опал. Он страшился даже одной мысли об этом, но другого выхода не было.
Однажды утром он позвал Джонни и объяснил ему, как, по его мнению, следует укрепить скобу на высоком потолке прямо над кроватью и привязать к ней веревку. Джонни все внимательно выслушал, кивая головой, затем, усадив Алана в коляску, отвез к окну, а сам пошел за лестницей, готовый приступить к работе. Довольно долго он пытался закрепить скобу и веревку на таком расстоянии, которое требовалось Алану, пока, наконец, это ему не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99