Неважно, поверит он ей или нет, но правду барону Бальмейну знать следует.
– Отдавшись вам, я навсегда отреклась от монашеского служения. Я сделала это не для того, чтобы заполучить мужа, – она опустила ресницы, потом снова посмотрела в глаза рыцарю. – Я поступила так, потому что меня заставляли дать обеты той жизни, которую я не хотела вести. Мне хотелось бы остаться с отцом и помогать его людям…
– Моим людям, – резко поправил ее Баль-мейн.
Да, теперь они принадлежали ему. Грей кивнула:
– Нужда их велика, их поля…
– Думаешь, я не смогу о них позаботиться? Сможет ли? Человек, который так жестоко обошелся с ее братом?
– Даже если ты говоришь правду, – продолжал барон, – а я настолько глуп, что поверю тебе, то, могу сказать, напрасно ты использовала меня для достижения своих целей.
– Это верно, – согласилась Грей, – и я раскаиваюсь в содеянном, но изменить уже ничего нельзя. – Она посмотрела на свои сцепленные руки. – Я не хочу возвращаться в аббатство.
– Извини, но я тебе не верю, – сказал Бальмейн, пытливо вглядываясь в лицо Грей, которая вспомнила о метке, родимом пятне, спрятанном под повязкой. – Я слышал, многие предпочитают жизнь в монастыре тяготам обыденной жизни… даже если эта жизнь протекает в замке.
Грей покачала головой:.
– Я жила в аббатстве с семи лет и все эти годы была несчастна в стенах монастыря. Может быть, другие стремятся к такой жизни, но мне участь монахини представляется незавидной, – она бессознательно подняла руку, чтобы пригладить полотняную повязку и покров, спускавшийся вдоль Шеи.
Барон сразу же задержал ее руку.
– Твой рассказ очень трогателен, – насмешливо заметил он, дотрагиваясь до повязки, стянутой под подбородком.
– Нет, – отшатнулась Грей, откинув голову назад, но пальцы Бальмейна сомкнулись на ее шее, и лицо девушки снова оказалось перед его глазами.
– Мне рассказывали, что дочь Чарвика помечена дьявольской меткой, – произнес он, касаясь губами ее рта и поглаживая по щеке. – Это ты прятала от меня вчера?
Грей кивнула.
– Покажи мне, – он отнял руку и поднял голову. Взгляд Бальмейна как бы призывал ее воспользоваться предоставленной возможностью и сбежать.
Сначала Грей была слишком удивлена, чтобы что-то предпринять, и лишь тупо смотрела на барона. «Почему он не сделает это сам?» – мелькнула мысль. Можно ли считать такое поведение признаком уважения или просто попытка еще раз унизить ее?
Грей неохотно повиновалась. Она сняла полотняную повязку с покровом и, зажав куски материи в кулаке, снова подняла глаза, ожидая ответа, который должен был незамедлительно последовать.
– Ну что ж, теперь многое становится понятным, – прошептал рыцарь, не обращая внимания на беспокойство Грей. Он рассматривал пятно над левой бровью. – Я думал, прошлой ночью ты играла со мной в какую-то игру. Следовало самому догадаться… – И его глаза снова встретились со взглядом серых глаз девушки.
– Так было нужно, – еле слышно проговорила Грей, страстно желая, чтобы ее избавили наконец от мучительного объяснения. Она снова склонила голову, и завеса шелковых волос упала между ними.
– Значит ты неправильно обо мне судила, – сказал Гильберт Бальмейн так нежно, что от этих слов сердце девушки забилось сильнее.
Она вскинула голову, и на мгновение образ того призрачного возлюбленного, который стал дорог ей, промелькнул и снова исчез.
Бальмейн опять казался Грей человеком, враждебно настроенным и опасным, человеком, которого она боялась.
– Видишь ли, – задумчиво признался он, гладя золотистые пряди, касавшиеся его колен. – Я в дьявола верю не больше, чем в Бога. А может, и того меньше.
Он поднял руку и жесткими подушечками пальцев потрогал бледное пятно на виске Грей, которая сидела не шелохнувшись, хотя сердце рвалось из груди.
– И все-таки, – заметил барон, устало пожав плечами, – после твоего обмана я склонен думать, что в этом что-то есть. Кажется…
– Хватит! – горестный крик вырвался у Грей. Всю жизнь на девушку смотрели с подозрением, а теперь обидные слова вновь обрушились на нее. Невозможно было терпеть еще и эти обвинения -особенно от человека… человека, которому она отдала самое драгоценное, что у нее было.
Гнев овладел ею с новой силой. Подчиняясь безрассудному желанию стереть с лица барона насмешливое выражение, Грей подняла руку и с удивившей ее саму легкостью ударила его по щеке. Ни одного мужчину, кроме Уильяма, не осмеливалась она когда-либо ударить.
– Я всего лишь человеческое существо, обреченное нести это проклятье, пятно на лице, но не дьявол оставил эту отметку, а Бог, – в запальчивости Грей не обратила внимания ни на красное пятно, расплывшееся по щеке Бальмейна, ни на искры ярости, сверкавшие в его глазах.
– Это всего лишь родимое пятно, ничего больше, – продолжала она. – Меня вы можете опасаться не больше, чем кого-либо другого.
– Итак, у малышки есть коготки, – сквозь зубы бросил Бальмейн. – Я ожидал чего-то в этом роде.
Грей выпрямилась, глядя прямо в глаза сурового разгневанного мужчины, но в следующее мгновение оказалась опрокинутой навзничь, и это лицо нависло над ней, и все те же холодные глаза погружались в ее взор.
– Если бы у меня было время и настроение, – сказал Бальмейн, – я бы занялся твоим укрощением и усмирением. Но потому как сейчас у меня нет ни того, ни другого, обойдемся вот этим.
Укрощать ее? Но она не… Грей не успела возразить и почувствовала его губы на своих губах. Мысль о том, чтобы воспротивиться поцелую, даже не пришла ей в голову.
Под требовательными губами мужчины она со вздохом разомкнула уста и позволила языку проникнуть вовнутрь. Началось медленное скольжение по самым чувствительным местам, которые умелый любовник знал лучше, чем сама Грей.
Отказываясь внимать настойчивым голосам, которые призывали соблюдать осторожность, она с радостью откликнулась на вторжение и безрассудно обвила руками Гильберта Бальмейна, прижавшись к нему всем телом. А когда он нежно коснулся потаенного места внизу живота, с готовностью изогнулась навстречу ласке.
Затем все прервалось так же внезапно, как и началось, и Грей осталась лежать, глядя вверх, на мужчину, который с поразительной легкостью оторвался от нее. В мгновение ока он превратился из страстного любовника в холодного, отчужденного противника. Как удавалось ему властвовать чувствами, перед которыми Грей оказывалась совершенно беспомощной? Или она слишком долго подавляла свои естественные устремления?
– Еще вчера я мог пасть жертвой твоих чар, – заявил барон Бальмейн. – Но, уверяю тебя, я не собираюсь платить ту цену, что ты запросишь за неудавшееся свидание. Ваш план провалился, леди Грей.
Непросто было собраться с мыслями после стремительной атаки на ее предательски податливые чувства, но потрясение от этих слов помогло Грей справиться с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Отдавшись вам, я навсегда отреклась от монашеского служения. Я сделала это не для того, чтобы заполучить мужа, – она опустила ресницы, потом снова посмотрела в глаза рыцарю. – Я поступила так, потому что меня заставляли дать обеты той жизни, которую я не хотела вести. Мне хотелось бы остаться с отцом и помогать его людям…
– Моим людям, – резко поправил ее Баль-мейн.
Да, теперь они принадлежали ему. Грей кивнула:
– Нужда их велика, их поля…
– Думаешь, я не смогу о них позаботиться? Сможет ли? Человек, который так жестоко обошелся с ее братом?
– Даже если ты говоришь правду, – продолжал барон, – а я настолько глуп, что поверю тебе, то, могу сказать, напрасно ты использовала меня для достижения своих целей.
– Это верно, – согласилась Грей, – и я раскаиваюсь в содеянном, но изменить уже ничего нельзя. – Она посмотрела на свои сцепленные руки. – Я не хочу возвращаться в аббатство.
– Извини, но я тебе не верю, – сказал Бальмейн, пытливо вглядываясь в лицо Грей, которая вспомнила о метке, родимом пятне, спрятанном под повязкой. – Я слышал, многие предпочитают жизнь в монастыре тяготам обыденной жизни… даже если эта жизнь протекает в замке.
Грей покачала головой:.
– Я жила в аббатстве с семи лет и все эти годы была несчастна в стенах монастыря. Может быть, другие стремятся к такой жизни, но мне участь монахини представляется незавидной, – она бессознательно подняла руку, чтобы пригладить полотняную повязку и покров, спускавшийся вдоль Шеи.
Барон сразу же задержал ее руку.
– Твой рассказ очень трогателен, – насмешливо заметил он, дотрагиваясь до повязки, стянутой под подбородком.
– Нет, – отшатнулась Грей, откинув голову назад, но пальцы Бальмейна сомкнулись на ее шее, и лицо девушки снова оказалось перед его глазами.
– Мне рассказывали, что дочь Чарвика помечена дьявольской меткой, – произнес он, касаясь губами ее рта и поглаживая по щеке. – Это ты прятала от меня вчера?
Грей кивнула.
– Покажи мне, – он отнял руку и поднял голову. Взгляд Бальмейна как бы призывал ее воспользоваться предоставленной возможностью и сбежать.
Сначала Грей была слишком удивлена, чтобы что-то предпринять, и лишь тупо смотрела на барона. «Почему он не сделает это сам?» – мелькнула мысль. Можно ли считать такое поведение признаком уважения или просто попытка еще раз унизить ее?
Грей неохотно повиновалась. Она сняла полотняную повязку с покровом и, зажав куски материи в кулаке, снова подняла глаза, ожидая ответа, который должен был незамедлительно последовать.
– Ну что ж, теперь многое становится понятным, – прошептал рыцарь, не обращая внимания на беспокойство Грей. Он рассматривал пятно над левой бровью. – Я думал, прошлой ночью ты играла со мной в какую-то игру. Следовало самому догадаться… – И его глаза снова встретились со взглядом серых глаз девушки.
– Так было нужно, – еле слышно проговорила Грей, страстно желая, чтобы ее избавили наконец от мучительного объяснения. Она снова склонила голову, и завеса шелковых волос упала между ними.
– Значит ты неправильно обо мне судила, – сказал Гильберт Бальмейн так нежно, что от этих слов сердце девушки забилось сильнее.
Она вскинула голову, и на мгновение образ того призрачного возлюбленного, который стал дорог ей, промелькнул и снова исчез.
Бальмейн опять казался Грей человеком, враждебно настроенным и опасным, человеком, которого она боялась.
– Видишь ли, – задумчиво признался он, гладя золотистые пряди, касавшиеся его колен. – Я в дьявола верю не больше, чем в Бога. А может, и того меньше.
Он поднял руку и жесткими подушечками пальцев потрогал бледное пятно на виске Грей, которая сидела не шелохнувшись, хотя сердце рвалось из груди.
– И все-таки, – заметил барон, устало пожав плечами, – после твоего обмана я склонен думать, что в этом что-то есть. Кажется…
– Хватит! – горестный крик вырвался у Грей. Всю жизнь на девушку смотрели с подозрением, а теперь обидные слова вновь обрушились на нее. Невозможно было терпеть еще и эти обвинения -особенно от человека… человека, которому она отдала самое драгоценное, что у нее было.
Гнев овладел ею с новой силой. Подчиняясь безрассудному желанию стереть с лица барона насмешливое выражение, Грей подняла руку и с удивившей ее саму легкостью ударила его по щеке. Ни одного мужчину, кроме Уильяма, не осмеливалась она когда-либо ударить.
– Я всего лишь человеческое существо, обреченное нести это проклятье, пятно на лице, но не дьявол оставил эту отметку, а Бог, – в запальчивости Грей не обратила внимания ни на красное пятно, расплывшееся по щеке Бальмейна, ни на искры ярости, сверкавшие в его глазах.
– Это всего лишь родимое пятно, ничего больше, – продолжала она. – Меня вы можете опасаться не больше, чем кого-либо другого.
– Итак, у малышки есть коготки, – сквозь зубы бросил Бальмейн. – Я ожидал чего-то в этом роде.
Грей выпрямилась, глядя прямо в глаза сурового разгневанного мужчины, но в следующее мгновение оказалась опрокинутой навзничь, и это лицо нависло над ней, и все те же холодные глаза погружались в ее взор.
– Если бы у меня было время и настроение, – сказал Бальмейн, – я бы занялся твоим укрощением и усмирением. Но потому как сейчас у меня нет ни того, ни другого, обойдемся вот этим.
Укрощать ее? Но она не… Грей не успела возразить и почувствовала его губы на своих губах. Мысль о том, чтобы воспротивиться поцелую, даже не пришла ей в голову.
Под требовательными губами мужчины она со вздохом разомкнула уста и позволила языку проникнуть вовнутрь. Началось медленное скольжение по самым чувствительным местам, которые умелый любовник знал лучше, чем сама Грей.
Отказываясь внимать настойчивым голосам, которые призывали соблюдать осторожность, она с радостью откликнулась на вторжение и безрассудно обвила руками Гильберта Бальмейна, прижавшись к нему всем телом. А когда он нежно коснулся потаенного места внизу живота, с готовностью изогнулась навстречу ласке.
Затем все прервалось так же внезапно, как и началось, и Грей осталась лежать, глядя вверх, на мужчину, который с поразительной легкостью оторвался от нее. В мгновение ока он превратился из страстного любовника в холодного, отчужденного противника. Как удавалось ему властвовать чувствами, перед которыми Грей оказывалась совершенно беспомощной? Или она слишком долго подавляла свои естественные устремления?
– Еще вчера я мог пасть жертвой твоих чар, – заявил барон Бальмейн. – Но, уверяю тебя, я не собираюсь платить ту цену, что ты запросишь за неудавшееся свидание. Ваш план провалился, леди Грей.
Непросто было собраться с мыслями после стремительной атаки на ее предательски податливые чувства, но потрясение от этих слов помогло Грей справиться с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82