– Забудь о своей тоске по Дункану, – зло выпалил Доминик.
– По Дункану?
– Ты замужем за мной, – сказал Доминик безжалостно, не глядя на нее. – Я – единственный мужчина, который у тебя будет.
– Да. И я ваша единственная жена. Пока смерть не разлучит нас. И вы предадите меня безвременной смерти, когда соберетесь жениться еще раз? Этого мне следует опасаться?
– Что за чушь? – требовательно спросил он.
Мэг внезапно вздрогнула. Ее щеки побелели так, будто холод смерти уже коснулся ее.
– Вы слышите? – прошептала она.
– Что?
– Смех.
Доминик прислушался.
– Я ничего не слышу.
– Это лорд Джон.
– Что?
– Это его смех. Он-то знает, какую злую шутку сыграл с вами. – Затуманенные зеленые глаза смотрели на Доминика. – Вы умрете, не оставив после себя сыновей.
Доминик сжал плечо Мэг с такой силой, словно она пыталась убежать от него.
– У меня будут сыновья!
– Нет, – шепотом возразила Мэг, не обращая внимания на слезы, потоком струившиеся по ее лицу. – Чтобы родить сына Глендруидов, нужна любовь. А в вас нет любви, Доминик Ле Сабр.
Глава 13
К тому времени, когда Саймон вернулся в замок, Доминик уже снял боевое облачение и праздно сидел в комнате Джона. Здесь он мог говорить со своими людьми без свидетелей, для чего большой зал совсем не подходил. Тема разговора – что же нашел Саймон, пройдя по следу Мэг, – определенно требовала таких предосторожностей.
Бледное, искаженное лицо жены, отсутствующий взгляд и молчание, в котором они вдвоем верхом возвращались в замок, расстроили Доминика, и он не понимал почему.
Помимо уединения, комната Джона была теплее прочих, и это тепло согревало не только тело, но и душу Доминика. Огонь ярко пылал в большом очаге, изгоняя холод, принесенный весенним дождем и приумноженный каменными стенами, хранившими ледяное дыхание зимы. Хотя узкие высокие окна уюта не прибавляли, здесь было лучше, чем где-нибудь еще. Кроме покоев Мэг.
– Ты выглядишь, как мокрая собака, – сказал Доминик спокойно, когда Саймон вошел, стряхивая плащ.
– Уж чувствую-то я себя точно как собака.
– Согрейся. Потом поговорим.
Пока Саймон разоблачался и устраивался у огня, Доминик обратился к слуге, ожидавшему в дверях приказаний хозяина.
– Эль для моего брата, – распорядился Доминик. – Хлеб и сыр. И что-нибудь горячее – суп, например?
– Да.
– И, пока будет готовиться все это, выясни, куда запропастилась Старая Гвин. Я уже давно послал за ней.
– Да, лорд.
Выпрямившись, Доминик ждал, когда стихнут шаги слуги. Убедившись, что тот ушел достаточно далеко и не сможет их подслушать, Доминик вернулся к столу, на котором была свалена груда золотых украшений. С отсутствующим видом он перебирал безделушки.
Сладостный звон раздавался в воздухе, подобно пению птиц с золотыми горлышками. Это пели крошечные колокольчики, украшавшие запястья, щиколотки, бедра и талии любимых наложниц султана. Когда Доминик взял город, женщин невредимыми вернули владельцу. Золотые украшения – нет.
– Как твой сокол? – спросил Саймон, которому перезвон колокольцев напомнил о птице.
В любом случае Саймон не торопился говорить о Мэг, и Доминик отметил это.
– Он быстро обучается, – произнес Доминик равнодушно. – Я снял с него колпак, когда вернулся из леса. Птица не испугалась и не попыталась улететь. Она идет на мою руку и на мой свист, как будто знала меня с самого рождения. Завтра вечером вынесу ее ненадолго во двор, а там уже можно будет брать ее с собой за стены крепости.
– Чудесно, – отметил Саймон, довольный, что хоть что-то идет хорошо.
– Да…
Доминик прикрыл глаза, словно для того, чтобы лучше слышать изысканную мелодию колокольчиков.
– Можно подумать, кто-то уже приручал его, – добавил он мгновение спустя.
– Это так? – спросил Саймон.
– Мне сказали, что сокола поймали взрослым, а не взяли птенцом из гнезда. Но сокольничий уверял меня, что сообразительность не в диковинку для здешних птиц, если колдунья Мэг обучает их.
Саймон ухмыльнулся.
– Что же ты обнаружил, пройдя по ее следу? – поинтересовался Доминик почти так же спокойно.
Почти, но не совсем. И этой едва заметной перемены было достаточно, чтобы напомнить Саймону, что его брата беспокоит непокорная жена, с которой он вынужден основать династию.
– Я не нашел ничего, – сказал Саймон прямо. – Прыгунья потеряла след.
Звук колокольчиков затих. Доминик внимательно смотрел на Саймона.
– Потеряла след? Как странно. У Прыгуньи самый острый нюх из всех моих собак.
– Да, – согласился Саймон.
– А какие-нибудь еще следы вокруг?
– Крупный олень живет выше по ручью, который впадает в реку Блэкторн. Лиса поймала зайца. Орел и пять ворон вышли на охоту.
Доминик отмахнулся от этих известий. Саймон перечислял лесные новости, желая хоть отчасти его развлечь.
– А следы лошадей?
– Никаких, даже местных диких лошадей.
– Мулы? Повозки? Отпечатки башмаков? – настаивал Доминик.
– Нет.
– Где вы потеряли след?
– Как раз там, где говорила леди Маргарет. Возле камней, окружавших языческое кладбище.
– И никаких следов присутствия другого человека?
– Ни малейших, – ответил Саймон убедительно. – Если только Дункан Максвелл – или кто-то другой – был с твоей женой этим утром, он прилетел на крыльях орла и так же вернулся назад.
Доминик хмыкнул.
– Может быть, она делала именно то, что и сказала, – собирала растения, – предположил Саймон.
– Может быть, но они, я видел, растут и ближе к дому.
– Что за чертовы листья?
– Садовник таких не знает, – сказал Доминик.
Вот почему Доминик был сейчас в комнате Джона, а Мэг – у себя; ему нужно было время подумать. Первое сражение за будущих сыновей окончилось не в его пользу. Но Доминик был слишком хорошим тактиком, чтобы повторять свои ошибки. Никогда еще он не участвовал в столь важной для него битве.
– Я недооценил свою жену, – признал Доминик, – и, пожалуй, несправедливо обошелся с ней.
– Разве? Любой другой на твоем месте мог бы побить ее только за то, что она ушла в лес одна, никому не сказав ни слова.
– С чего ты взял, что я не сделал этого? – возразил Доминик без всякого раздражения.
– После того как я вытащил тебя из турецкой тюрьмы, ты поклялся, что никогда не позволишь использовать плети или палки в своих владениях, когда они у тебя будут. А ты человек слова.
Внезапно Доминик поднялся на ноги. Его пребывание в тюрьме было так ужасно, что он вспоминал о нем только в страшных снах. И, просыпаясь, старался поскорее забыть. Это не всегда удавалось.
– Я уже благодарил тебя, Саймон, благодарю еще раз.
– Мы спасали жизнь друг другу столько раз, что смешно вспоминать об этом, – произнес брат сухо.
– Но сейчас ты спасаешь не мою жизнь, а мою душу.
Колокольцы зазвенели, потревоженные нервным движением Доминика, сжавшего в кулаке холодные золотые цепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71