— А вы кого-то ищете, миледи?
— Да. Саймона.
— Тогда вам лучше поискать его где-нибудь в другом месте. Саймон не заходит ко мне с тех пор, как…
Мари пожала плечами и вновь принялась усердно шить — игла так и мелькала в ее ловких пальцах.
— С каких это пор? — переспросила Ариана.
— С тех пор, как мой муж заметил Саймона, выходящего из моей палатки. Он решил, что это был Доминик, и предал его рыцарей султану — из-за него они и попали в засаду.
— Боже милосердный! — выдохнула Ариана.
— Милосердный, да только не к своим воинам, — заметила Мари, горько усмехнувшись.
Завязав узелок, она откусила нитку, и ее белые острые зубки блеснули при свете свечи.
— Большинство рыцарей Доминика были захвачены людьми султана, — продолжала Мари, вдевая новую нитку в иголку.
— И Саймон тоже?
— Да. Но захватили не тех, кого надо.
— Не понимаю.
— Среди плененных рыцарей не было того, кто был нужен султану и кого предал Роберт, — пояснила Мари.
— Это Доминик Ле Сабр? — догадалась Ариана.
— Да.
— Но почему султану понадобился именно Доминик?
— Султану правилось мучить людей. А Доминик прослыл сильным и храбрым воином, которого никому не удавалось сломить. И султан поклялся уничтожить его.
— И что случилось потом?
— Доминик предложил себя в обмен па свободу своих рыцарей, среди которых был и Саймон.
— И их освободили?
—Да.
— А потом и Доминика? — спросила Ариана.
— Да, через некоторое время.
— Тогда почему…
— Почему Саймон ненавидит меня? — усмехнулась Мари.
Ариана кивнула.
— Саймон был рядом с моим мужем, когда его смертельно ранили в схватке с сарацинами, которые устроили им засаду, — спокойно сказала Мари. — Перед смертью Роберт признался Саймону, что он предал Доминика и почему.
— Но Саймон ведь знал, что Доминик был невиновен.
— Кому, как не ему, было это знать, — кивнула Мари. — После того как я вышла замуж за Роберта, моим любовником был Саймон, а не его брат. Но с тех пор как Саймон услышал предсмертную исповедь Роберта, он больше ни разу не прикоснулся ко мне. Он винит себя за то, что произошло с Домиником.
— Но, помнится, ты говорила, что Доминика освободили?
— Его освободили. Но только после таких пыток, от которых любой другой бы умер.
Ариана попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Она судорожно глотнула и с трудом произнесла:
— Там, в оружейной… Саймон поцеловал тебя.
Мари молча встряхнула свое шитье, выдернула наметку и взглянула на девушку, которая была почти одного с ней возраста, но далеко не столь опытна в любовных делах.
— Саймон меня не целовал, — сказала Мари. — Это я его поцеловала. Я видела, что он был очень зол на вас, леди, — так зол, что ему было все равно, ревнуете вы его или нет. Потому-то я и поцеловала его. Саймон ни разу не дотронулся до меня по своей воле с тех пор, как услышал признание Роберта.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Но ведь со времени Крестового похода прошло столько лет!
— Да. Но Саймон — человек бурных страстей. Пройдут годы, прежде чем он все забудет. Или простит меня.
— Он тебя любил, — с болью в голосе проговорила Ариана.
— Любил?
Мари рассмеялась, разглаживая вышитый шелк. Потом завязала узелок, перекусила нитку и заправила узелок так, что он стал невидимым. Снова вдела нитку в иголку и, усмехнувшись, произнесла:
— Саймон никогда не любил меня. — Ее проворные пальцы вновь замелькали над шитьем. — Просто я была у него первая женщина, которая могла не только лежать на спине и думать о Боге. Мои гаремные штучки всего лишь поработили его на время.
Ариана не могла скрыть смущения — грубая прямота Мари ее потрясла. Мари взглянула на нее с интересом.
— Можно подумать, вы в монастыре воспитывались, — промолвила она.
— Вот уж нет! Мой отец силой принудил мою мать к сожительству — только так он мог ею овладеть. У нее был необычный… дар.
— Она была ведьмой?
— Ее называли и так. Но, я думаю, здесь бы она звалась Посвященной.
— Значит, она была колдунья, — отчетливо произнесла Мари. — А вы унаследовали ее дар, леди?
— Только на время.
Мари бросила на Ариану острый взгляд, затем вернулась к своему шитью — она сразу поняла, что Ариана не желает больше говорить о своем потерянном даре.
— Мои родители тоже были норманнами. Меня похитили у них еще ребенком и продали в гарем султана, — сказала Мари, продолжая шить. — Когда рыцари Доминика освободили меня, я уже была весьма сведуща, как ублажать мужчин.
— И ты отплатила рыцарям Доминика тем, что стала их…
— …шлюхой, — ни капельки не смущаясь, докончила Мари. — Да, это то, что я умею лучше всего — меня этому учили с детства. Да вот еще шитью.
Ариана быстро заморгала от удивления.
— Тебя учили ублажать мужчин? Зачем? Я думала, что плотская любовь уже сама по себе для них наслаждение.
— Удовольствие можно получить от корки черствого хлеба и глотка воды, утолив на первое время голод и жажду. Но потом тебе захочется и павлиньих язычков в меду, и крепкого вина.
Мари встряхнула лиф платья, над которым она работала, слегка разгладила шов и снова принялась за шитье.
— Для мужчин, которым больше нравится вкус павлиньих язычков, — продолжала она, — опытная женщина — райское блаженство. До меня Саймону доводилось пробовать только черствый хлеб. Некоторое время я имела над ним большую власть. Однако в конце концов любовь к брату победила в нем похоть.
— И ты жалеешь только о том, что потеряла над ним власть? — не удержалась Ариана.
— Ну конечно. Зачем же иначе женщине знать, что нравится мужчине?
— Для того, чтобы доставлять ему удовольствие, — ответила Ариана.
Внезапно она вспомнила, как сидела у Саймона на коленях и, держа в своих руках его возбужденную горячую плоть, ласкала его. И тогда она вспомнила еще кое-что — свои собственные ощущения.
— И потому, что ей приятно доставлять ему удовольствие, — добавила Ариана, с трудом подавив чувственную дрожь.
Мари улыбнулась и покачала головой, удивляясь неискушенности юной норманнки.
— Вам никогда не удастся приобрести власть над мужем, если вы не будете держать себя в узде, — отчетливо произнесла Мари. — Но если вы хотите подчинить его себе, то вам придется научиться многим вещам: как целовать его и где укусить, где лизнуть и как ласкать, где поцарапать, а где и погладить, как прикоснуться к нему губами и когда принять его в свое лоно.
Ошеломленная этим деловитым перечислением, Ариана даже не нашлась, что ответить.
— В наслаждении таится огромная власть, миледи, — продолжала Мари. — И это единственная власть, которая дана женщинам над мужчинами. Но за это мужчинам принадлежат все сокровища мира, а мы, женщины, не владеем ничем — даже своим телом.
Ариану ужаснуло то, как Мари представила ей людские отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Да. Саймона.
— Тогда вам лучше поискать его где-нибудь в другом месте. Саймон не заходит ко мне с тех пор, как…
Мари пожала плечами и вновь принялась усердно шить — игла так и мелькала в ее ловких пальцах.
— С каких это пор? — переспросила Ариана.
— С тех пор, как мой муж заметил Саймона, выходящего из моей палатки. Он решил, что это был Доминик, и предал его рыцарей султану — из-за него они и попали в засаду.
— Боже милосердный! — выдохнула Ариана.
— Милосердный, да только не к своим воинам, — заметила Мари, горько усмехнувшись.
Завязав узелок, она откусила нитку, и ее белые острые зубки блеснули при свете свечи.
— Большинство рыцарей Доминика были захвачены людьми султана, — продолжала Мари, вдевая новую нитку в иголку.
— И Саймон тоже?
— Да. Но захватили не тех, кого надо.
— Не понимаю.
— Среди плененных рыцарей не было того, кто был нужен султану и кого предал Роберт, — пояснила Мари.
— Это Доминик Ле Сабр? — догадалась Ариана.
— Да.
— Но почему султану понадобился именно Доминик?
— Султану правилось мучить людей. А Доминик прослыл сильным и храбрым воином, которого никому не удавалось сломить. И султан поклялся уничтожить его.
— И что случилось потом?
— Доминик предложил себя в обмен па свободу своих рыцарей, среди которых был и Саймон.
— И их освободили?
—Да.
— А потом и Доминика? — спросила Ариана.
— Да, через некоторое время.
— Тогда почему…
— Почему Саймон ненавидит меня? — усмехнулась Мари.
Ариана кивнула.
— Саймон был рядом с моим мужем, когда его смертельно ранили в схватке с сарацинами, которые устроили им засаду, — спокойно сказала Мари. — Перед смертью Роберт признался Саймону, что он предал Доминика и почему.
— Но Саймон ведь знал, что Доминик был невиновен.
— Кому, как не ему, было это знать, — кивнула Мари. — После того как я вышла замуж за Роберта, моим любовником был Саймон, а не его брат. Но с тех пор как Саймон услышал предсмертную исповедь Роберта, он больше ни разу не прикоснулся ко мне. Он винит себя за то, что произошло с Домиником.
— Но, помнится, ты говорила, что Доминика освободили?
— Его освободили. Но только после таких пыток, от которых любой другой бы умер.
Ариана попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Она судорожно глотнула и с трудом произнесла:
— Там, в оружейной… Саймон поцеловал тебя.
Мари молча встряхнула свое шитье, выдернула наметку и взглянула на девушку, которая была почти одного с ней возраста, но далеко не столь опытна в любовных делах.
— Саймон меня не целовал, — сказала Мари. — Это я его поцеловала. Я видела, что он был очень зол на вас, леди, — так зол, что ему было все равно, ревнуете вы его или нет. Потому-то я и поцеловала его. Саймон ни разу не дотронулся до меня по своей воле с тех пор, как услышал признание Роберта.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Но ведь со времени Крестового похода прошло столько лет!
— Да. Но Саймон — человек бурных страстей. Пройдут годы, прежде чем он все забудет. Или простит меня.
— Он тебя любил, — с болью в голосе проговорила Ариана.
— Любил?
Мари рассмеялась, разглаживая вышитый шелк. Потом завязала узелок, перекусила нитку и заправила узелок так, что он стал невидимым. Снова вдела нитку в иголку и, усмехнувшись, произнесла:
— Саймон никогда не любил меня. — Ее проворные пальцы вновь замелькали над шитьем. — Просто я была у него первая женщина, которая могла не только лежать на спине и думать о Боге. Мои гаремные штучки всего лишь поработили его на время.
Ариана не могла скрыть смущения — грубая прямота Мари ее потрясла. Мари взглянула на нее с интересом.
— Можно подумать, вы в монастыре воспитывались, — промолвила она.
— Вот уж нет! Мой отец силой принудил мою мать к сожительству — только так он мог ею овладеть. У нее был необычный… дар.
— Она была ведьмой?
— Ее называли и так. Но, я думаю, здесь бы она звалась Посвященной.
— Значит, она была колдунья, — отчетливо произнесла Мари. — А вы унаследовали ее дар, леди?
— Только на время.
Мари бросила на Ариану острый взгляд, затем вернулась к своему шитью — она сразу поняла, что Ариана не желает больше говорить о своем потерянном даре.
— Мои родители тоже были норманнами. Меня похитили у них еще ребенком и продали в гарем султана, — сказала Мари, продолжая шить. — Когда рыцари Доминика освободили меня, я уже была весьма сведуща, как ублажать мужчин.
— И ты отплатила рыцарям Доминика тем, что стала их…
— …шлюхой, — ни капельки не смущаясь, докончила Мари. — Да, это то, что я умею лучше всего — меня этому учили с детства. Да вот еще шитью.
Ариана быстро заморгала от удивления.
— Тебя учили ублажать мужчин? Зачем? Я думала, что плотская любовь уже сама по себе для них наслаждение.
— Удовольствие можно получить от корки черствого хлеба и глотка воды, утолив на первое время голод и жажду. Но потом тебе захочется и павлиньих язычков в меду, и крепкого вина.
Мари встряхнула лиф платья, над которым она работала, слегка разгладила шов и снова принялась за шитье.
— Для мужчин, которым больше нравится вкус павлиньих язычков, — продолжала она, — опытная женщина — райское блаженство. До меня Саймону доводилось пробовать только черствый хлеб. Некоторое время я имела над ним большую власть. Однако в конце концов любовь к брату победила в нем похоть.
— И ты жалеешь только о том, что потеряла над ним власть? — не удержалась Ариана.
— Ну конечно. Зачем же иначе женщине знать, что нравится мужчине?
— Для того, чтобы доставлять ему удовольствие, — ответила Ариана.
Внезапно она вспомнила, как сидела у Саймона на коленях и, держа в своих руках его возбужденную горячую плоть, ласкала его. И тогда она вспомнила еще кое-что — свои собственные ощущения.
— И потому, что ей приятно доставлять ему удовольствие, — добавила Ариана, с трудом подавив чувственную дрожь.
Мари улыбнулась и покачала головой, удивляясь неискушенности юной норманнки.
— Вам никогда не удастся приобрести власть над мужем, если вы не будете держать себя в узде, — отчетливо произнесла Мари. — Но если вы хотите подчинить его себе, то вам придется научиться многим вещам: как целовать его и где укусить, где лизнуть и как ласкать, где поцарапать, а где и погладить, как прикоснуться к нему губами и когда принять его в свое лоно.
Ошеломленная этим деловитым перечислением, Ариана даже не нашлась, что ответить.
— В наслаждении таится огромная власть, миледи, — продолжала Мари. — И это единственная власть, которая дана женщинам над мужчинами. Но за это мужчинам принадлежат все сокровища мира, а мы, женщины, не владеем ничем — даже своим телом.
Ариану ужаснуло то, как Мари представила ей людские отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98