«Пятеро японских промышленников признаны виновными в военных преступлениях».
Шон держал вырезку так, чтобы Дэни могла читать ее одновременно с ним. Внимание обоих немедленно привлекло подчеркнутое имя.
Юкио Кояма.
В статье прямо излагались обвинения, выдвинутые против Коямы и других японских бизнесменов военным трибуналом, который судил военных преступников после второй мировой войны. Наказание было сравнительно мягким. По требованию правительства, желающего поскорее загладить все воспоминания о позорно проигранной войне, преступники были приговорены к недолгому тюремному заключению.
Шон издал удовлетворенное восклицание охотника, наконец-то напавшего на след крупной добычи.
— Кояма — военный преступник, — тихо произнес он. — Конечно, его вину не сравнить с виной нацистов, и тем не менее она существует.
— То же самое можно сказать о половине государственных деятелей нашей эпохи, — возразила Дэни. — И потом, прошло уже больше пятидесяти лет.
Шон еще раз перечитал вырезку.
— Здесь ни словом не упомянуто о возможности официальной амнистии.
— Даже так? — изумилась Дэни.
— Этого вполне хватит, чтобы навсегда перекрыть дорогу в США крестному отцу всех карпов — при условии что нужные люди узнают об этом заранее.
— И ты знаешь этих нужных людей?
Шон улыбнулся:
— Не я, а Кассандра.
— Ну и что в этом хорошего?
— Эта информация может дать то, чего нам отчаянно недостает, — время.
Глава 25
Сиэтл. Ноябрь
Катя лежала словно в дымке, которая была отчасти сном, но в основном результатом сексуальных излишеств. Она закинула руки за голову, по ее лицу блуждала редкая для Кати гостья — улыбка расслабления и покоя.
Касатонов обвел плавные контуры Катиных рук тупым сильным пальцем.
— Осторожнее, глупый, — пробормотала она, не открывая глаз. — Терпеть не могу щекотки.
Ничего не ответив, Касатонов прошелся пальцем по мостику ее плеча и спустился к ключице.
Катины веки остались опущенными.
Палец Касатонова соскользнул с ключицы. Он поддел ногтем ее грудь.
— Значит, ты боишься щекотки, — с расстановкой произнес Касатонов. — Должно быть, потому я и не помню, когда в последний раз слышал твой искренний смех?
Он обвел пальцем Катин сосок.
Улучив минуту, она схватила его за руку. Касатонов легко высвободился из ее пальцев.
— Нам обоим нечему радоваться, — напомнила КатД.
— Какой трагизм! Какое истинно русское страдание! Еще немного, и ты начнешь разыскивать свою балалайку и распевать слезливую чепуху.
С этими словами Касатонов принялся водить пальцем по ребрам Кати, как по струнам музыкального инструмента.
Она мгновенно открыла глаза. Они казались одновременно чистыми и мрачными, зрачки расширились от водки.
— Что-то ты сегодня чересчур игрив, — заметила она.
— И это тебя не радует.
Не ответив, Катя поднялась с постели, набросила халат и прошла через комнату к бару. Остановившись, она взглянула на отражение бледного лица в длинном зеркале в раме из золотистого мрамора, висящем над баром.
Этот номер-люкс был самым роскошным во всем отеле «Четыре времени года». Он изобиловал почти незаметными, дешевыми мелочами и деталями, которые вызывали у Кати отвращение, но должны были прийтись по вкусу японским бизнесменам.
— Я не такая, как все, — спокойно произнесла она. — Мне никогда не бывает хорошо.
— За исключением секса.
Она пожала плечами:
— Это как вздох: был и нет.
Вытащив бутылку водки из серебряного ведерка, набитого льдом, Катя наполнила до половины маленький стакан. Отпив глоток, она поморщилась.
— Еще теплая… Почему в американских отелях такие тесные морозильники?
— Бедная моя девочка, — насмешливо протянул Касатонов. — Вечно ей не везет!
— Везение годится для глупцов, а я предпочитаю сама управлять своей жизнью.
Касатонов выпрямился и осторожно почесал маленький круглый шрам на животе, а потом потянулся, так, что его плечевые суставы громко хрустнули.
— А теперь ты чувствуешь, что добилась этого? — осведомился он.
Единственным Катиным ответом стало раздраженное пожатие плеч.
— Само собой, — зевая, продолжал Касатонов. — Даже Тони Ли наконец-то понял, что попадет впросак, пытаясь манипулировать нами.
— Ты думаешь? — оживилась Катя.
— В противном случае он может заранее подыскивать себе местечко на кладбище. Он это твердо знает.
Катя опрокинула остатки водки, словно нестерпимо горькое лекарство.
— Больше всего меня раздражает, когда все идет как по маслу, — зло выпалила она.
— Как там говорят американцы: легче примириться с нищетой, чем с процветанием?
— Нельзя терять бдительность, когда чудовища «Гармонии» собираются вместе. Только дьяволу известно, что они замышляют втихаря.
Касатонов гулко расхохотался и отбросил простыни. Голый, он прошлепал через комнату к Кате. Все его тело казалось гибким, мускулистым оружием.
— Если они сделают хоть какую-нибудь глупость, — беспечно сообщил он, — я просто убью их. Ведь ты держишь меня при себе именно для этого? А может, убийства — моя вторая задача?
Катя видела в зеркале, как Касатонов крадется к ней. Она всегда поражалась, думая о том, как ей удается управлять этой горой мышц при помощи одних только губ и проворного языка. Такая власть стоит любой боли.
Нет, мысленно призналась себе Катя. Она ставит боль во главу угла.
И он знает об этом, черт бы его побрал! Он все знает.
Касатонов сгреб Катю обеими руками и притянул к несокрушимой стене своей плоти.
— Бедная, бедная моя крошка, — издевательски причитал он, — что это за жизнь: неотступные мысли, сплошное беспокойство и страх! Скоро ты станешь одной из самых могущественных женщин со времен Клеопатры, а по-прежнему хандришь.
Из-под полуопущенных век Касатонов вглядывался в лицо Кати в зеркале. Совсем недавно, за ужином с первыми прибывшими членами «Гармонии», она казалась энергичной и оживленной. Все мужчины не сводили с нее глаз, в том числе и сам Касатонов.
А теперь, во время краткого отдыха, Катя словно надела маску смерти. Ее глаза стали пустыми, кожа казалась особенно тонкой, даже ломкой в своей прозрачности.
Когда она потянулась к бутылке, Касатонов перехватил ее пальцы у самой цели.
— Тебе уже достаточно, — почти мягко произнес он. — Водка тебе вредна.
С поразительной жестокостью и силой Катя высвободилась из рук Касатонова и выхватила у него из-под носа бутылку.
— Ты мне не отец, чтобы поучать меня! — прошипела она.
От ярости ее глаза разгорелись ярче.
Страх стиснул ледяные клыки на шее Касатонова.
Она опасно приблизилась к краю пропасти, думал он. Ближе, чем казалось.
Ему нужен был мост через эту пропасть, способ удержать власть мировых масштабов, ускользающую из Катиных рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Шон держал вырезку так, чтобы Дэни могла читать ее одновременно с ним. Внимание обоих немедленно привлекло подчеркнутое имя.
Юкио Кояма.
В статье прямо излагались обвинения, выдвинутые против Коямы и других японских бизнесменов военным трибуналом, который судил военных преступников после второй мировой войны. Наказание было сравнительно мягким. По требованию правительства, желающего поскорее загладить все воспоминания о позорно проигранной войне, преступники были приговорены к недолгому тюремному заключению.
Шон издал удовлетворенное восклицание охотника, наконец-то напавшего на след крупной добычи.
— Кояма — военный преступник, — тихо произнес он. — Конечно, его вину не сравнить с виной нацистов, и тем не менее она существует.
— То же самое можно сказать о половине государственных деятелей нашей эпохи, — возразила Дэни. — И потом, прошло уже больше пятидесяти лет.
Шон еще раз перечитал вырезку.
— Здесь ни словом не упомянуто о возможности официальной амнистии.
— Даже так? — изумилась Дэни.
— Этого вполне хватит, чтобы навсегда перекрыть дорогу в США крестному отцу всех карпов — при условии что нужные люди узнают об этом заранее.
— И ты знаешь этих нужных людей?
Шон улыбнулся:
— Не я, а Кассандра.
— Ну и что в этом хорошего?
— Эта информация может дать то, чего нам отчаянно недостает, — время.
Глава 25
Сиэтл. Ноябрь
Катя лежала словно в дымке, которая была отчасти сном, но в основном результатом сексуальных излишеств. Она закинула руки за голову, по ее лицу блуждала редкая для Кати гостья — улыбка расслабления и покоя.
Касатонов обвел плавные контуры Катиных рук тупым сильным пальцем.
— Осторожнее, глупый, — пробормотала она, не открывая глаз. — Терпеть не могу щекотки.
Ничего не ответив, Касатонов прошелся пальцем по мостику ее плеча и спустился к ключице.
Катины веки остались опущенными.
Палец Касатонова соскользнул с ключицы. Он поддел ногтем ее грудь.
— Значит, ты боишься щекотки, — с расстановкой произнес Касатонов. — Должно быть, потому я и не помню, когда в последний раз слышал твой искренний смех?
Он обвел пальцем Катин сосок.
Улучив минуту, она схватила его за руку. Касатонов легко высвободился из ее пальцев.
— Нам обоим нечему радоваться, — напомнила КатД.
— Какой трагизм! Какое истинно русское страдание! Еще немного, и ты начнешь разыскивать свою балалайку и распевать слезливую чепуху.
С этими словами Касатонов принялся водить пальцем по ребрам Кати, как по струнам музыкального инструмента.
Она мгновенно открыла глаза. Они казались одновременно чистыми и мрачными, зрачки расширились от водки.
— Что-то ты сегодня чересчур игрив, — заметила она.
— И это тебя не радует.
Не ответив, Катя поднялась с постели, набросила халат и прошла через комнату к бару. Остановившись, она взглянула на отражение бледного лица в длинном зеркале в раме из золотистого мрамора, висящем над баром.
Этот номер-люкс был самым роскошным во всем отеле «Четыре времени года». Он изобиловал почти незаметными, дешевыми мелочами и деталями, которые вызывали у Кати отвращение, но должны были прийтись по вкусу японским бизнесменам.
— Я не такая, как все, — спокойно произнесла она. — Мне никогда не бывает хорошо.
— За исключением секса.
Она пожала плечами:
— Это как вздох: был и нет.
Вытащив бутылку водки из серебряного ведерка, набитого льдом, Катя наполнила до половины маленький стакан. Отпив глоток, она поморщилась.
— Еще теплая… Почему в американских отелях такие тесные морозильники?
— Бедная моя девочка, — насмешливо протянул Касатонов. — Вечно ей не везет!
— Везение годится для глупцов, а я предпочитаю сама управлять своей жизнью.
Касатонов выпрямился и осторожно почесал маленький круглый шрам на животе, а потом потянулся, так, что его плечевые суставы громко хрустнули.
— А теперь ты чувствуешь, что добилась этого? — осведомился он.
Единственным Катиным ответом стало раздраженное пожатие плеч.
— Само собой, — зевая, продолжал Касатонов. — Даже Тони Ли наконец-то понял, что попадет впросак, пытаясь манипулировать нами.
— Ты думаешь? — оживилась Катя.
— В противном случае он может заранее подыскивать себе местечко на кладбище. Он это твердо знает.
Катя опрокинула остатки водки, словно нестерпимо горькое лекарство.
— Больше всего меня раздражает, когда все идет как по маслу, — зло выпалила она.
— Как там говорят американцы: легче примириться с нищетой, чем с процветанием?
— Нельзя терять бдительность, когда чудовища «Гармонии» собираются вместе. Только дьяволу известно, что они замышляют втихаря.
Касатонов гулко расхохотался и отбросил простыни. Голый, он прошлепал через комнату к Кате. Все его тело казалось гибким, мускулистым оружием.
— Если они сделают хоть какую-нибудь глупость, — беспечно сообщил он, — я просто убью их. Ведь ты держишь меня при себе именно для этого? А может, убийства — моя вторая задача?
Катя видела в зеркале, как Касатонов крадется к ней. Она всегда поражалась, думая о том, как ей удается управлять этой горой мышц при помощи одних только губ и проворного языка. Такая власть стоит любой боли.
Нет, мысленно призналась себе Катя. Она ставит боль во главу угла.
И он знает об этом, черт бы его побрал! Он все знает.
Касатонов сгреб Катю обеими руками и притянул к несокрушимой стене своей плоти.
— Бедная, бедная моя крошка, — издевательски причитал он, — что это за жизнь: неотступные мысли, сплошное беспокойство и страх! Скоро ты станешь одной из самых могущественных женщин со времен Клеопатры, а по-прежнему хандришь.
Из-под полуопущенных век Касатонов вглядывался в лицо Кати в зеркале. Совсем недавно, за ужином с первыми прибывшими членами «Гармонии», она казалась энергичной и оживленной. Все мужчины не сводили с нее глаз, в том числе и сам Касатонов.
А теперь, во время краткого отдыха, Катя словно надела маску смерти. Ее глаза стали пустыми, кожа казалась особенно тонкой, даже ломкой в своей прозрачности.
Когда она потянулась к бутылке, Касатонов перехватил ее пальцы у самой цели.
— Тебе уже достаточно, — почти мягко произнес он. — Водка тебе вредна.
С поразительной жестокостью и силой Катя высвободилась из рук Касатонова и выхватила у него из-под носа бутылку.
— Ты мне не отец, чтобы поучать меня! — прошипела она.
От ярости ее глаза разгорелись ярче.
Страх стиснул ледяные клыки на шее Касатонова.
Она опасно приблизилась к краю пропасти, думал он. Ближе, чем казалось.
Ему нужен был мост через эту пропасть, способ удержать власть мировых масштабов, ускользающую из Катиных рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105