Понятно? Я не ношу корсеты, и ты не будешь. Корсеты вредны для здоровья шестилетних девочек и сдавливают ребра. В них неудобно работать, в них даже дышать почти невозможно. — Дженни взглянула на замурзанное лицо девочки. — Я знаю. Ты меня ненавидишь.
Грасиела пнула ногой кучку камней.
— Я хочу, чтобы ты умерла! Хочу, чтобы тебя волки съели! Хочу, чтобы у тебя всюду были болячки, как у Пепе Санчеса!
Дженни налила последнюю чашку кофе и усмехнулась. Она была погонщицей мулов и ругаться умела. Говоря по правде, она вообще была мастером по части ругани. Но оказывается, и Грасиела не промах. По-своему, по-детски — ведь она не знала по-настоящему бранных слов.
— Ты закончила? — спросила Дженни, потягивая кофе.
Грасиела бросила на нее убийственный взгляд, потом натянула через голову ночную рубашку с кружевами и встала на край одеяла, пошатываясь от усталости.
— Я должна помолиться, — мрачно сказала она.
— Так молись.
— Тебе следует стать со мной рядом на колени и слушать.
Дженни подумала. Не слишком ловко стоять на коленях и слушать детские молитвы, но ничего страшного в этом нет. Дженни неохотно поднялась, обошла костер и опустилась на колени возле Грасиелы, а та посмотрела на тряпку у нее на голове и поморщилась. Потом сложила руки, прижала их к груди и закрыла глаза.
— Отец небесный, позаботься о моей маме, о тете, о Марии, о кузене Луисе, о кузене Чуло, о кузене…
— Господь уже знает всех твоих кузенов, давай покороче и скажи «аминь».
— Благодарю тебя за те блага, которыми ты наделяешь нас. Сохрани и защити нас. Пожалуйста, позаботься о лошади и, пожалуйста, накажи… — Девочка открыла один глаз и посмотрела на Дженни. — Как я должна тебя называть?
Дженни как-то не подумала об этом до сих пор.
— Пока зови меня просто Дженни.
— Пожалуйста, накажи Дженни. Пускай она умрет. Аминь.
Дженни заморгала в растерянности.
— Я не слишком разбираюсь в таких вещах, — сказала она, — но разве можно молиться о том, чтобы кто-то умер?
Грасиела не ответила и закуталась в одеяло.
— Молиться о том, чтобы умер человек, который помогает тебе и везет тебя к твоему папе? И ты просишь об этом Бога? Ты неблагодарная маленькая дрянь.
Снова полились слезы. Дженни просто вытаращила глаза.
— Мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.
— Ну знаешь, дьявол меня побери! Сначала ты просишь Бога убить меня, а потом хочешь, чтобы я тебя целовала на ночь?
— Моя мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.
— Ну, если только так можно заставить тебя замолчать и лечь спать… — Дженни откинула одеяло и быстро клюнула мягкую щечку Грасиелы. — А что это у тебя за брошка и почему ты носишь ее на ночной рубашке? — выпрямившись, спросила она, показывая на сердечко из чистого золота. Она еще днем обратила внимание на это украшение, тогда брошь была прикреплена у девочки к корсету. Дженни еще никогда в жизни не видела украшений из золота.
— Это медальон, — ответила Грасиела, прикрывая пальцами золотое сердечко. — Там внутри портреты мамы и папы. Мама дала мне этот медальон.
— Тебе нет нужды опасаться. Клянусь Богом, я не собираюсь его украсть.
Раздраженная, она вернулась к костру, намочила голову и втерла в зудящую кожу новую порцию сабадиллы с уксусом. Боль была непереносимая, Дженни зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что Грасиела смотрит на нее.
— Давай спи! — зарычала Дженни. — Хватит на меня глазеть!
Повернулась к девочке спиной, повязала голову тряпкой и пошла к своему одеялу. Сильно похолодало, и было приятно натянуть одеяло на плечи.
Дженни очень устала, но заснула не сразу. Лежала, закинув руки за голову, смотрела на звезды и перебирала в памяти долгий день. Этого дня у нее могло и не быть. Сейчас она бы уже лежала в могиле.
«Ну что ж, Маргарита, — зашептала она, глядя в небо; выбрала звезду, которую решила назвать Маргаритой. — В первый день все прошло лучше, чем я ожидала. Ты не предупредила меня, что за штучка твоя дочь, но ничего, все в порядке. Я понимаю. — Ресницы у Дженни смежились, но она снова разлепила веки. — Маргарита, я знаю, что ты сделала это не для меня, а для своей малышки. Но я благодарна тебе за свою жизнь. Ты не беспокойся. Я доставлю девочку в Калифорнию».
Утром Дженни обнаружила, что Грасиела свернулась у нее под боком, как щенок, которому хочется тепла.
Она тихонько потрясла Грасиелу за плечо.
— Вставай, просыпайся, козленок. Плохо твое дело — Бог так и не убил меня. Давай поднимайся и одевайся.
Глава 3
Тай вышел из поезда, выпрямился и вытер копоть со лба. Поправил шляпу, подвигал затекшими плечами и бедрами.
Маленький вокзальчик Верде-Флорес был не покрашен и выглядел так, словно порыв ветра вот-вот сдует его обветшалые от непогоды стены. Люди, ожидающие следующего поезда, были потными от жары, но они совсем бы сварились, если бы густая листва деревьев не осеняла крышу платформы.
Тай заглянул через перекладину в открытой двери товарного вагона, проверяя, на месте ли его лошадь, затем подошел к вокзалу и осмотрелся.
Городок раскинулся прямо за вокзалом. Маленькая речка делила его на две сонные половины, и, видимо, поэтому деревья в Верде-Флорес зеленели. Цветы кивали головками на подоконниках — пятна красного и желтого, которые придавали городу почти приветливый вид. Тай увидел нескольких женщин, полощущих в речке одежду и болтающих между собой; он порадовался, что приехал до наступления полуденной жары, когда все жители прячутся в домах. К часу дня любое мексиканское селение становится похожим на город-призрак.
Вернувшись на платформу, Тай убедился, что товарные вагоны не отпирали. Придется подождать. Скамеек было мало, и те заполнены людьми, ожидающими своего багажа либо следующего поезда. Тай прислонился к притолоке станционной двери и пошарил в карманах в поисках сигары.
— Простите, сеньор, позвольте пройти, — произнес по-испански за его спиной хрипловатый женский голос.
— Пожалуйста, прошу вас, — ответил он на том же языке со всей вежливостью и посторонился.
К его немалому удивлению, она не была испанкой. Распространяя вокруг себя какой-то лекарственный запах, женщина прошла мимо него, но вдруг остановилась, словно вспомнив о чем-то позабытом. Оглянулась через плечо на дочь — во всяком случае, Тай решил, что отставшая девочка — дочь этой женщины. У обеих были голубые глаза, и путешествовали они, по-видимому, вместе.
Очевидно, отцом девочки был мексиканец, и это пробудило у Тая смутную тревогу. Испано-английский брак поломал его семью, и поэтому Тай испытывал предубеждение против мексиканцев. Большая часть этих чувств уходила корнями в те времена, когда он еще в детские годы был свидетелем нетерпимости собственного отца по отношению к дону Антонио Барранкасу, владевшему ранчо, что граничило с землями Сандерсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Грасиела пнула ногой кучку камней.
— Я хочу, чтобы ты умерла! Хочу, чтобы тебя волки съели! Хочу, чтобы у тебя всюду были болячки, как у Пепе Санчеса!
Дженни налила последнюю чашку кофе и усмехнулась. Она была погонщицей мулов и ругаться умела. Говоря по правде, она вообще была мастером по части ругани. Но оказывается, и Грасиела не промах. По-своему, по-детски — ведь она не знала по-настоящему бранных слов.
— Ты закончила? — спросила Дженни, потягивая кофе.
Грасиела бросила на нее убийственный взгляд, потом натянула через голову ночную рубашку с кружевами и встала на край одеяла, пошатываясь от усталости.
— Я должна помолиться, — мрачно сказала она.
— Так молись.
— Тебе следует стать со мной рядом на колени и слушать.
Дженни подумала. Не слишком ловко стоять на коленях и слушать детские молитвы, но ничего страшного в этом нет. Дженни неохотно поднялась, обошла костер и опустилась на колени возле Грасиелы, а та посмотрела на тряпку у нее на голове и поморщилась. Потом сложила руки, прижала их к груди и закрыла глаза.
— Отец небесный, позаботься о моей маме, о тете, о Марии, о кузене Луисе, о кузене Чуло, о кузене…
— Господь уже знает всех твоих кузенов, давай покороче и скажи «аминь».
— Благодарю тебя за те блага, которыми ты наделяешь нас. Сохрани и защити нас. Пожалуйста, позаботься о лошади и, пожалуйста, накажи… — Девочка открыла один глаз и посмотрела на Дженни. — Как я должна тебя называть?
Дженни как-то не подумала об этом до сих пор.
— Пока зови меня просто Дженни.
— Пожалуйста, накажи Дженни. Пускай она умрет. Аминь.
Дженни заморгала в растерянности.
— Я не слишком разбираюсь в таких вещах, — сказала она, — но разве можно молиться о том, чтобы кто-то умер?
Грасиела не ответила и закуталась в одеяло.
— Молиться о том, чтобы умер человек, который помогает тебе и везет тебя к твоему папе? И ты просишь об этом Бога? Ты неблагодарная маленькая дрянь.
Снова полились слезы. Дженни просто вытаращила глаза.
— Мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.
— Ну знаешь, дьявол меня побери! Сначала ты просишь Бога убить меня, а потом хочешь, чтобы я тебя целовала на ночь?
— Моя мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.
— Ну, если только так можно заставить тебя замолчать и лечь спать… — Дженни откинула одеяло и быстро клюнула мягкую щечку Грасиелы. — А что это у тебя за брошка и почему ты носишь ее на ночной рубашке? — выпрямившись, спросила она, показывая на сердечко из чистого золота. Она еще днем обратила внимание на это украшение, тогда брошь была прикреплена у девочки к корсету. Дженни еще никогда в жизни не видела украшений из золота.
— Это медальон, — ответила Грасиела, прикрывая пальцами золотое сердечко. — Там внутри портреты мамы и папы. Мама дала мне этот медальон.
— Тебе нет нужды опасаться. Клянусь Богом, я не собираюсь его украсть.
Раздраженная, она вернулась к костру, намочила голову и втерла в зудящую кожу новую порцию сабадиллы с уксусом. Боль была непереносимая, Дженни зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что Грасиела смотрит на нее.
— Давай спи! — зарычала Дженни. — Хватит на меня глазеть!
Повернулась к девочке спиной, повязала голову тряпкой и пошла к своему одеялу. Сильно похолодало, и было приятно натянуть одеяло на плечи.
Дженни очень устала, но заснула не сразу. Лежала, закинув руки за голову, смотрела на звезды и перебирала в памяти долгий день. Этого дня у нее могло и не быть. Сейчас она бы уже лежала в могиле.
«Ну что ж, Маргарита, — зашептала она, глядя в небо; выбрала звезду, которую решила назвать Маргаритой. — В первый день все прошло лучше, чем я ожидала. Ты не предупредила меня, что за штучка твоя дочь, но ничего, все в порядке. Я понимаю. — Ресницы у Дженни смежились, но она снова разлепила веки. — Маргарита, я знаю, что ты сделала это не для меня, а для своей малышки. Но я благодарна тебе за свою жизнь. Ты не беспокойся. Я доставлю девочку в Калифорнию».
Утром Дженни обнаружила, что Грасиела свернулась у нее под боком, как щенок, которому хочется тепла.
Она тихонько потрясла Грасиелу за плечо.
— Вставай, просыпайся, козленок. Плохо твое дело — Бог так и не убил меня. Давай поднимайся и одевайся.
Глава 3
Тай вышел из поезда, выпрямился и вытер копоть со лба. Поправил шляпу, подвигал затекшими плечами и бедрами.
Маленький вокзальчик Верде-Флорес был не покрашен и выглядел так, словно порыв ветра вот-вот сдует его обветшалые от непогоды стены. Люди, ожидающие следующего поезда, были потными от жары, но они совсем бы сварились, если бы густая листва деревьев не осеняла крышу платформы.
Тай заглянул через перекладину в открытой двери товарного вагона, проверяя, на месте ли его лошадь, затем подошел к вокзалу и осмотрелся.
Городок раскинулся прямо за вокзалом. Маленькая речка делила его на две сонные половины, и, видимо, поэтому деревья в Верде-Флорес зеленели. Цветы кивали головками на подоконниках — пятна красного и желтого, которые придавали городу почти приветливый вид. Тай увидел нескольких женщин, полощущих в речке одежду и болтающих между собой; он порадовался, что приехал до наступления полуденной жары, когда все жители прячутся в домах. К часу дня любое мексиканское селение становится похожим на город-призрак.
Вернувшись на платформу, Тай убедился, что товарные вагоны не отпирали. Придется подождать. Скамеек было мало, и те заполнены людьми, ожидающими своего багажа либо следующего поезда. Тай прислонился к притолоке станционной двери и пошарил в карманах в поисках сигары.
— Простите, сеньор, позвольте пройти, — произнес по-испански за его спиной хрипловатый женский голос.
— Пожалуйста, прошу вас, — ответил он на том же языке со всей вежливостью и посторонился.
К его немалому удивлению, она не была испанкой. Распространяя вокруг себя какой-то лекарственный запах, женщина прошла мимо него, но вдруг остановилась, словно вспомнив о чем-то позабытом. Оглянулась через плечо на дочь — во всяком случае, Тай решил, что отставшая девочка — дочь этой женщины. У обеих были голубые глаза, и путешествовали они, по-видимому, вместе.
Очевидно, отцом девочки был мексиканец, и это пробудило у Тая смутную тревогу. Испано-английский брак поломал его семью, и поэтому Тай испытывал предубеждение против мексиканцев. Большая часть этих чувств уходила корнями в те времена, когда он еще в детские годы был свидетелем нетерпимости собственного отца по отношению к дону Антонио Барранкасу, владевшему ранчо, что граничило с землями Сандерсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84