И ни одного врача. Мы можем надеяться самое большее на местного лекаря и на удачу.
Он кивнул.
— Рассуди сама. Ехать верхом я не в состоянии. Мне даже не взобраться на эту чертову лошадь.
Дженни смотрела на него сквозь пелену слез.
— Не могу я. Тай. Не в силах оставить тебя умирать одного под солнцем пустыни.
Он удержал руку Дженни, когда она хотела отнять ее.
— Но послушай же. Если вы останетесь, Грасиела умрет вместе с тобой и со мной.
— Кто-нибудь может проехать мимо…
— А может и не проехать. Или это могут быть проклятые кузены Барранкас. Луис еще гуляет по свету, если ты его не прикончила, но этого я не заметил.
Дженни покачала головой, проклиная на чем свет стоит Луиса Барранкаса.
— Дженни, посмотри на меня. Ты дала обещание. Дала слово отвезти ее к Роберту. Так что садись верхом и езжай. Прямо сейчас. Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы ты и Грасиела сидели тут и дожидались моей смерти? Убирайтесь ко всем чертям!
Застонав, она склонилась вперед и начала бить по земле кулаками. Если бы она осталась, то, возможно, спасла бы его жизнь. Возможно. Вдруг кто-нибудь проехал бы мимо с водой и едой.
— Дженни, — тихо проговорил он, — между тобой и мной нет никаких обещаний. Но ты дала обещание женщине, которая умерла вместо тебя.
Она подняла голову и закричала на него:
— Заткнись ты с этим! Думаешь, я не знаю? Сейчас она ненавидела Грасиелу. Если бы не пришлось рисковать Грасиелой, она осталась бы возле Тая и помогла ему. Но поступить так она не вправе. Она дала обещание умирающей женщине, и вот теперь умирающий мужчина напоминает ей об этом.
— А я дал обещание своему брату. Тебе придется выполнить и свое обещание, и мое.
— Я знаю это, знаю! О Тай! О Боже! — Руки Дженни хватали песок, она уронила голову и чувствовала, как слезы жгут глаза. — Не умирай! — шептала она. — Я пошлю кого-нибудь за тобой. Только не умирай. Продержись.
— Вот это говорит моя девочка, — ласково произнес Тай, поднося к губам бутылку с мескалем. — Дженни! Я не имею права просить об этом, но… подожди на ранчо с месяц. Можешь ты это?
Болезненная улыбка искривила его губы. — Я предчувствую удачу. Я приду за тобой.
Дженни подняла голову, слезы блестели у нее на глазах.
— Ты глупый сукин сын! Почему ты дал себя пристрелить?
Став на колени, она крепко поцеловала его в губы, посмотрела в глаза и окликнула Грасиелу:
— Иди сюда и попрощайся с дядей. Мы уезжаем.
Грасиела подбежала и бросилась на колени возле Тая.
— Нет! Я тебя не оставлю! Мы будем вместе!
Тай коснулся ее щечки.
— Ты поедешь вместе с Дженни. Мы все встретимся на ранчо.
Слезы брызнули у Грасиелы из глаз.
— Пожалуйста, не умирай, дядя Тай! Не умирай, пожалуйста! Я буду очень много молиться за тебя.
Дженни встала и обратилась к Таю:
— Что передать от твоего имени Роберту и твоей матери?
Ему трудно было говорить, он от этого слабел. Смотреть на него казалось Дженни смертельной мукой. Иссиня-бледное лицо, бисеринки пота на лбу и над верхней губой, засохшая кровь на рубашке. «Гос-по-ди-гос-по-ди-гос-по-ди…»
— Скажи им… ох, черт, скажи им, чтобы они позаботились о моих девочках.
Его глаза умоляли Дженни поскорее уехать, потом в них вспыхнула боль, когда Грасиела бросилась на него, всхлипывая.
— У тебя есть все, что нужно? — полушепотом спросила Дженни.
Она подняла Грасиелу и взяла ее на руки. Смотрела на фляжку и пистолет у Тая на коленях, а после на бутылку мескаля до тех пор, пока не помутилось в глазах. Она видела, что Тай изо всех сил старается казаться бодрым, оставаться в полном сознании.
— Езжайте, — уже с трудом проговорил он.
— Тай! — шепнула Дженни, впивая последний раз его облик. — Спасибо тебе за все. Я люблю тебя.
Голова его опустилась, и Дженни не знала, слышал ли он ее слова. Все ее инстинкты кричали, чтобы она осталась с ним. Он в ней нуждался. Нуждался в уходе, в том, чтобы она вынула пулю из раны. Он был хороший человек и заслуживал большего, чем умирать в одиночестве в мексиканской пустыне.
— Я найду деревню. Пришлю людей. Обещаю. Обещаю.
Ни одно слово еще не было ей так ненавистно. Слезы застилали глаза. Дженни усадила Грасиелу на вороного, подобрала юбки до самых бедер и уселась позади девочки. Она не в силах была посмотреть на Тая еще раз и уехала, не оглянувшись.
Тай, с трудом держа глаза открытыми, следил за ними до тех пор, пока от них не остался лишь столбик пыли у самого горизонта. Потом заглушил боль в боку, выпив почти весь мескаль. Молчание окутало Тая, словно саван.
Шансы у него скверные, что и говорить. Он это знал. С полной фляжкой воды, двигаясь как можно меньше, он может протянуть дня четыре. Не больше, если учесть, как он ослабел и сколько крови потерял. Но он мужик крепкий. Легко не сдастся.
Пристроившись спиной к седлу, Тай открыл глаза и увидел трех сарычей, делающих над ним огромные круги. Рука невольно стиснула рукоятку пистолета.
У него достаточно пуль, чтобы отгонять хищников — по крайней мере какое-то время. Будут донимать ночной холод и дневная жара, но это не хуже, чем отсутствие пищи.
Тай закрыл глаза и уронил голову на грудь.
Будь оно проклято! Он должен был сказать Дженни, что любит ее. Сказать это им обеим. Потому что, когда он смотрел, как они уезжают, он распознал правду. То же было у него и с отцом. Старик должен был умереть, прежде чем Тай понял, что любил его. Теперь понадобилась его собственная смерть, чтобы до него дошло то, против чего он боролся несколько недель.
Будь оно проклято! Он должен был им сказать. Выразить словами.
Пистолет выпал из руки Тая, и он повалился на бок.
Дженни ехала до заката, потом настала ночь. Грасиела расслабилась и спала у Дженни на груди. Порой усталость брала свое, и Дженни начинала дремать, почти тотчас просыпаясь, как от толчка, и гадая, сколько же она так продремала. Наконец на заре она почувствовала запах деревни и повернула к востоку.
Всего около дюжины домишек вокруг заросшей, сорняками так называемой площади и покрытого трещинами фонтана, который давно перестал функционировать. Что ж, этого достаточно. Спешившись перед первой же хижиной, Дженни похромала к грубо сколоченной двери, шатаясь от усталости.
— Я нуждаюсь в помощи, если вы будете так любезны, — обратилась она к мужчине, выглянувшему из двери. — У меня есть деньги, сеньор, я могу заплатить, но мне нужна помощь.
Он внимательно поглядел на ее покрасневшие глаза, на измятые, в пятнах крови жакет и юбку, потом обратил внимание на приникшую к конской гриве Грасиелу.
И отворил дверь.
— Мой дом — ваш дом, сеньора.
— Благодарю вас, сеньор, благодарю. Это мой ребенок, — сказала Дженни, обессиленно прислонившись к притолоке. Мужчина окликнул кого-то в доме, и на порог вышла женщина, с откровенным любопытством поглядевшая на Дженни, прежде чем подбежать к Грасиеле, снять ее с лошади и внести в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Он кивнул.
— Рассуди сама. Ехать верхом я не в состоянии. Мне даже не взобраться на эту чертову лошадь.
Дженни смотрела на него сквозь пелену слез.
— Не могу я. Тай. Не в силах оставить тебя умирать одного под солнцем пустыни.
Он удержал руку Дженни, когда она хотела отнять ее.
— Но послушай же. Если вы останетесь, Грасиела умрет вместе с тобой и со мной.
— Кто-нибудь может проехать мимо…
— А может и не проехать. Или это могут быть проклятые кузены Барранкас. Луис еще гуляет по свету, если ты его не прикончила, но этого я не заметил.
Дженни покачала головой, проклиная на чем свет стоит Луиса Барранкаса.
— Дженни, посмотри на меня. Ты дала обещание. Дала слово отвезти ее к Роберту. Так что садись верхом и езжай. Прямо сейчас. Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы ты и Грасиела сидели тут и дожидались моей смерти? Убирайтесь ко всем чертям!
Застонав, она склонилась вперед и начала бить по земле кулаками. Если бы она осталась, то, возможно, спасла бы его жизнь. Возможно. Вдруг кто-нибудь проехал бы мимо с водой и едой.
— Дженни, — тихо проговорил он, — между тобой и мной нет никаких обещаний. Но ты дала обещание женщине, которая умерла вместо тебя.
Она подняла голову и закричала на него:
— Заткнись ты с этим! Думаешь, я не знаю? Сейчас она ненавидела Грасиелу. Если бы не пришлось рисковать Грасиелой, она осталась бы возле Тая и помогла ему. Но поступить так она не вправе. Она дала обещание умирающей женщине, и вот теперь умирающий мужчина напоминает ей об этом.
— А я дал обещание своему брату. Тебе придется выполнить и свое обещание, и мое.
— Я знаю это, знаю! О Тай! О Боже! — Руки Дженни хватали песок, она уронила голову и чувствовала, как слезы жгут глаза. — Не умирай! — шептала она. — Я пошлю кого-нибудь за тобой. Только не умирай. Продержись.
— Вот это говорит моя девочка, — ласково произнес Тай, поднося к губам бутылку с мескалем. — Дженни! Я не имею права просить об этом, но… подожди на ранчо с месяц. Можешь ты это?
Болезненная улыбка искривила его губы. — Я предчувствую удачу. Я приду за тобой.
Дженни подняла голову, слезы блестели у нее на глазах.
— Ты глупый сукин сын! Почему ты дал себя пристрелить?
Став на колени, она крепко поцеловала его в губы, посмотрела в глаза и окликнула Грасиелу:
— Иди сюда и попрощайся с дядей. Мы уезжаем.
Грасиела подбежала и бросилась на колени возле Тая.
— Нет! Я тебя не оставлю! Мы будем вместе!
Тай коснулся ее щечки.
— Ты поедешь вместе с Дженни. Мы все встретимся на ранчо.
Слезы брызнули у Грасиелы из глаз.
— Пожалуйста, не умирай, дядя Тай! Не умирай, пожалуйста! Я буду очень много молиться за тебя.
Дженни встала и обратилась к Таю:
— Что передать от твоего имени Роберту и твоей матери?
Ему трудно было говорить, он от этого слабел. Смотреть на него казалось Дженни смертельной мукой. Иссиня-бледное лицо, бисеринки пота на лбу и над верхней губой, засохшая кровь на рубашке. «Гос-по-ди-гос-по-ди-гос-по-ди…»
— Скажи им… ох, черт, скажи им, чтобы они позаботились о моих девочках.
Его глаза умоляли Дженни поскорее уехать, потом в них вспыхнула боль, когда Грасиела бросилась на него, всхлипывая.
— У тебя есть все, что нужно? — полушепотом спросила Дженни.
Она подняла Грасиелу и взяла ее на руки. Смотрела на фляжку и пистолет у Тая на коленях, а после на бутылку мескаля до тех пор, пока не помутилось в глазах. Она видела, что Тай изо всех сил старается казаться бодрым, оставаться в полном сознании.
— Езжайте, — уже с трудом проговорил он.
— Тай! — шепнула Дженни, впивая последний раз его облик. — Спасибо тебе за все. Я люблю тебя.
Голова его опустилась, и Дженни не знала, слышал ли он ее слова. Все ее инстинкты кричали, чтобы она осталась с ним. Он в ней нуждался. Нуждался в уходе, в том, чтобы она вынула пулю из раны. Он был хороший человек и заслуживал большего, чем умирать в одиночестве в мексиканской пустыне.
— Я найду деревню. Пришлю людей. Обещаю. Обещаю.
Ни одно слово еще не было ей так ненавистно. Слезы застилали глаза. Дженни усадила Грасиелу на вороного, подобрала юбки до самых бедер и уселась позади девочки. Она не в силах была посмотреть на Тая еще раз и уехала, не оглянувшись.
Тай, с трудом держа глаза открытыми, следил за ними до тех пор, пока от них не остался лишь столбик пыли у самого горизонта. Потом заглушил боль в боку, выпив почти весь мескаль. Молчание окутало Тая, словно саван.
Шансы у него скверные, что и говорить. Он это знал. С полной фляжкой воды, двигаясь как можно меньше, он может протянуть дня четыре. Не больше, если учесть, как он ослабел и сколько крови потерял. Но он мужик крепкий. Легко не сдастся.
Пристроившись спиной к седлу, Тай открыл глаза и увидел трех сарычей, делающих над ним огромные круги. Рука невольно стиснула рукоятку пистолета.
У него достаточно пуль, чтобы отгонять хищников — по крайней мере какое-то время. Будут донимать ночной холод и дневная жара, но это не хуже, чем отсутствие пищи.
Тай закрыл глаза и уронил голову на грудь.
Будь оно проклято! Он должен был сказать Дженни, что любит ее. Сказать это им обеим. Потому что, когда он смотрел, как они уезжают, он распознал правду. То же было у него и с отцом. Старик должен был умереть, прежде чем Тай понял, что любил его. Теперь понадобилась его собственная смерть, чтобы до него дошло то, против чего он боролся несколько недель.
Будь оно проклято! Он должен был им сказать. Выразить словами.
Пистолет выпал из руки Тая, и он повалился на бок.
Дженни ехала до заката, потом настала ночь. Грасиела расслабилась и спала у Дженни на груди. Порой усталость брала свое, и Дженни начинала дремать, почти тотчас просыпаясь, как от толчка, и гадая, сколько же она так продремала. Наконец на заре она почувствовала запах деревни и повернула к востоку.
Всего около дюжины домишек вокруг заросшей, сорняками так называемой площади и покрытого трещинами фонтана, который давно перестал функционировать. Что ж, этого достаточно. Спешившись перед первой же хижиной, Дженни похромала к грубо сколоченной двери, шатаясь от усталости.
— Я нуждаюсь в помощи, если вы будете так любезны, — обратилась она к мужчине, выглянувшему из двери. — У меня есть деньги, сеньор, я могу заплатить, но мне нужна помощь.
Он внимательно поглядел на ее покрасневшие глаза, на измятые, в пятнах крови жакет и юбку, потом обратил внимание на приникшую к конской гриве Грасиелу.
И отворил дверь.
— Мой дом — ваш дом, сеньора.
— Благодарю вас, сеньор, благодарю. Это мой ребенок, — сказала Дженни, обессиленно прислонившись к притолоке. Мужчина окликнул кого-то в доме, и на порог вышла женщина, с откровенным любопытством поглядевшая на Дженни, прежде чем подбежать к Грасиеле, снять ее с лошади и внести в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84