Шея ее стала мокрой от слез малыша, и она крепко прижала его к себе, пожалев, что мужа нет дома. Как пригодилась бы сейчас его поддержка! Когда Леон прижимал ее к своей груди, она чувствовала себя защищенной от всех напастей.
— Успокойся, мой мальчик, — нежно прошептала Кейт. — Не плачь! Лучше помоги мне положить ягоды на пирог. А если хочешь, сам сделай маленький пирожок!
Глава 12
Кристина лежала рядом с Джеком на кровати в спальне. Он громко и тяжело дышал, и она старалась не шевелиться, чтобы не разбудить его. Сумерки отступали, и слабый свет проник в темную комнату из-за шторы. Джек что-то невнятно пробормотал во сне, Кристине показалось, что он назвал ее имя. Она прикусила губу и снова уставилась в потолок. Через несколько часов они расстанутся. Что ж, ей остается утешаться лишь тем, что в следующий раз он вернется домой навсегда.
Она осторожно спустила ноги с кровати и встала. Прохладный линолеум приятно холодил ступни. Одетая в ночную рубашку, она подошла к окну и отдернула штору.
Небо побагровело. Из окна спальни открывался чудесный вид на церковь Святого Марка, гордо возвышающуюся в середине зеленого островка, и на соседние дома.
К груде металла, занимавшей немалую часть крохотного палисадника Ломаксов, недавно присоединилась старая детская коляска. Видимо, Билли намеревался использовать ее ходовую часть для сооружения самоката или тележки. Огромная воронка на месте дома сестер Хеллиуэлл, поросшая цветами, стала достопримечательностью этого бедного квартала и добавляла ему немного экзотики. Освещенные первыми солнечными лучами бутоны роз напоминали о былом великолепии. Одичав, розы разрослись до небывалых размеров; их высокие, в человеческий рост, толстые стебли венчали поразительно красивые белые и рубиновые цветы.
С этим ботаническим великолепием соседствовал убогий дом номер двенадцать, принадлежащий Чарли Робсону. Он вскоре должен был сочетаться законным браком с Гарриеттой и перебраться к ней, на «блэкхитский» конец площади. Оставляя свое жилище Кристине, Чарли попросил ее лишь об одном — не обижать его голубей.
— Можешь переустроить дом по своему усмотрению, — добродушно пробасил он. — Но моих голубей не трогай. Гарриетта не хочет, чтобы я взял их с собой и поселил в сарае на заднем дворе, она боится, что они загадят участок. Ее легко понять, к чему ей лишние хлопоты?
Следующий был дом Шарки, окна которого всегда затягивали плотные занавески. Кристина не знала, что за ними происходит, но догадок на этот счет строилось на площади предостаточно. Альберт рассказывал, что Уилфред Шарки окончательно сбрендил. Мейвис утверждала, что он избивает жену — дескать, об этом она догадалась еще на свадьбе Кейт и Леона, когда Дорис Шарки явилась в церковь в шляпе, поля которой закрывали половину лица.
— Этот мерзавец поставил ей фонарь под глазом! — горячилась Мейвис. — Я так и заявила Хетти. Все религиозные фанатики сумасшедшие, они губят детей и бьют жен. Бедняжка Дорис целыми днями не выходит из дома, а несчастная Пруденция была вынуждена оставить работу в адвокатской конторе, чтобы помогать матери присматривать за Уилфредом.
Дом номер восемь пустовал: семья Тиллотсон пока не заняла его верхний этаж, а беженка из Польши еще не объявилась, хотя ее приезда и ждали. Дальше стоял дом Фойтов, которому предстояло вскоре стать домом Эммерсонов, а за ним — жилище Гарриетты Годфри. Выйдя за Чарли Робсона, она становилась мачехой Джека и свекровью Кристины. Все это с трудом укладывалось у Кристины в голове, но это ее не огорчало, поскольку там и так все перемешалось. Гораздо сильнее беспокоило ее то, что она до сих пор не поделилась своими тревогами с Джеком. Она не могла собраться с духом и признаться мужу, что не теряет надежды разыскать маму и бабушку и что в их розыске ей помогает Карл Фойт.
Кристина подалась вперед и прижалась щекой к холодному стеклу. Что же мешает ей раскрыться мужу? Возможно, этому помешала вся праздничная, суматошная атмосфера последних дней, не очень подходящая для откровенных разговоров. По коже пробежал холодок: ей вспомнилась поездка в центр Лондона в день победы над Японией в компании Джека, Кейт, Леона, Дэнни, Керри, Мейвис и Малкома Льюиса. Тогда она пережила настоящий кошмар.
Радуясь, как и все остальные, окончанию войны, Кристина не умела, да и не хотела бурно выражать свой восторг и голосить хором песни на улицах города. Но все окружавшие ее люди были настроены иначе. Лондонцы и военнослужащие союзных армий — голландцы, поляки, чехи и словаки, американцы со своими звездно-полосатыми флагами — запрудили улицы и площади, пели, танцевали, шутили и смеялись. Мейвис, Керри и Кейт залезли на бронзового льва на Трафальгарской площади. Джек уговаривал Кристину присоединиться к ним, и ей это было неприятно. Напротив Букингемского дворца все пели национальный гимн и до хрипоты приветствовали короля Георга и королеву Елизавету. Когда стемнело, они с трудом протиснулись сквозь толпу на Пиккадилли, а в полночь слушали бой Большого Бена, которому вторили клаксоны всех автомобилей Лондона.
К какофонии присоединились переливы полицейских свистков, надрывные гудки катеров на Темзе и паровозов в депо. Кристина едва не оглохла от этого оглушительного шума. Веселье достигло апогея. Стоящие рядом с жителями площади Магнолий солдаты растянули одеяло, и Мейвис, не долго думая, спрыгнула на него со льва, юбка ее бесстыдно задралась, и все мужчины, в том числе и Джек, взревели от восторга при виде ее обнаженных женских прелестей. А Кристине вдруг стало противно от этого звериного рева и похотливых взглядов, она даже почувствовала к мужу неприязнь. Ей стало страшно и одиноко в беснующейся толпе чужих людей, и побороть свой страх она не сумела. Может быть, именно тогда она и ушла в себя, в свои воспоминания, и этот миг еще больше обострил желание найти утраченных родных.
Вновь и вновь ее мысли возвращались к бесследно исчезнувшим маме и бабушке. Ей хотелось верить, что они живы и тоже празднуют окончание войны. Но надежда на благополучный исход их мытарств омрачалась беспокойством об их здоровье. А что, если они до сих пор в лагере для перемещенных лиц или в больнице? Может быть, они голодают и вынуждены рыться в мусоре, чтобы выжить? Кристина видела такие сцены в хроникальных фильмах о бездомных в разных странах Европы. За исключением разве что Кейт, никому из соседей не приходилось тревожиться о пропавших без вести, и как тут было рассказать о своих надеждах Джеку? Так она и не обмолвилась о них ни словом. А теперь, когда до отбытия Джека в часть оставалось всего несколько часов, ее тоска стала невыносимой. Кристина понимала, что, если она что-то срочно не предпримет, пропасть между ними увеличится, а сама она еще глубже погрузится в пучину своих тайных терзаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Успокойся, мой мальчик, — нежно прошептала Кейт. — Не плачь! Лучше помоги мне положить ягоды на пирог. А если хочешь, сам сделай маленький пирожок!
Глава 12
Кристина лежала рядом с Джеком на кровати в спальне. Он громко и тяжело дышал, и она старалась не шевелиться, чтобы не разбудить его. Сумерки отступали, и слабый свет проник в темную комнату из-за шторы. Джек что-то невнятно пробормотал во сне, Кристине показалось, что он назвал ее имя. Она прикусила губу и снова уставилась в потолок. Через несколько часов они расстанутся. Что ж, ей остается утешаться лишь тем, что в следующий раз он вернется домой навсегда.
Она осторожно спустила ноги с кровати и встала. Прохладный линолеум приятно холодил ступни. Одетая в ночную рубашку, она подошла к окну и отдернула штору.
Небо побагровело. Из окна спальни открывался чудесный вид на церковь Святого Марка, гордо возвышающуюся в середине зеленого островка, и на соседние дома.
К груде металла, занимавшей немалую часть крохотного палисадника Ломаксов, недавно присоединилась старая детская коляска. Видимо, Билли намеревался использовать ее ходовую часть для сооружения самоката или тележки. Огромная воронка на месте дома сестер Хеллиуэлл, поросшая цветами, стала достопримечательностью этого бедного квартала и добавляла ему немного экзотики. Освещенные первыми солнечными лучами бутоны роз напоминали о былом великолепии. Одичав, розы разрослись до небывалых размеров; их высокие, в человеческий рост, толстые стебли венчали поразительно красивые белые и рубиновые цветы.
С этим ботаническим великолепием соседствовал убогий дом номер двенадцать, принадлежащий Чарли Робсону. Он вскоре должен был сочетаться законным браком с Гарриеттой и перебраться к ней, на «блэкхитский» конец площади. Оставляя свое жилище Кристине, Чарли попросил ее лишь об одном — не обижать его голубей.
— Можешь переустроить дом по своему усмотрению, — добродушно пробасил он. — Но моих голубей не трогай. Гарриетта не хочет, чтобы я взял их с собой и поселил в сарае на заднем дворе, она боится, что они загадят участок. Ее легко понять, к чему ей лишние хлопоты?
Следующий был дом Шарки, окна которого всегда затягивали плотные занавески. Кристина не знала, что за ними происходит, но догадок на этот счет строилось на площади предостаточно. Альберт рассказывал, что Уилфред Шарки окончательно сбрендил. Мейвис утверждала, что он избивает жену — дескать, об этом она догадалась еще на свадьбе Кейт и Леона, когда Дорис Шарки явилась в церковь в шляпе, поля которой закрывали половину лица.
— Этот мерзавец поставил ей фонарь под глазом! — горячилась Мейвис. — Я так и заявила Хетти. Все религиозные фанатики сумасшедшие, они губят детей и бьют жен. Бедняжка Дорис целыми днями не выходит из дома, а несчастная Пруденция была вынуждена оставить работу в адвокатской конторе, чтобы помогать матери присматривать за Уилфредом.
Дом номер восемь пустовал: семья Тиллотсон пока не заняла его верхний этаж, а беженка из Польши еще не объявилась, хотя ее приезда и ждали. Дальше стоял дом Фойтов, которому предстояло вскоре стать домом Эммерсонов, а за ним — жилище Гарриетты Годфри. Выйдя за Чарли Робсона, она становилась мачехой Джека и свекровью Кристины. Все это с трудом укладывалось у Кристины в голове, но это ее не огорчало, поскольку там и так все перемешалось. Гораздо сильнее беспокоило ее то, что она до сих пор не поделилась своими тревогами с Джеком. Она не могла собраться с духом и признаться мужу, что не теряет надежды разыскать маму и бабушку и что в их розыске ей помогает Карл Фойт.
Кристина подалась вперед и прижалась щекой к холодному стеклу. Что же мешает ей раскрыться мужу? Возможно, этому помешала вся праздничная, суматошная атмосфера последних дней, не очень подходящая для откровенных разговоров. По коже пробежал холодок: ей вспомнилась поездка в центр Лондона в день победы над Японией в компании Джека, Кейт, Леона, Дэнни, Керри, Мейвис и Малкома Льюиса. Тогда она пережила настоящий кошмар.
Радуясь, как и все остальные, окончанию войны, Кристина не умела, да и не хотела бурно выражать свой восторг и голосить хором песни на улицах города. Но все окружавшие ее люди были настроены иначе. Лондонцы и военнослужащие союзных армий — голландцы, поляки, чехи и словаки, американцы со своими звездно-полосатыми флагами — запрудили улицы и площади, пели, танцевали, шутили и смеялись. Мейвис, Керри и Кейт залезли на бронзового льва на Трафальгарской площади. Джек уговаривал Кристину присоединиться к ним, и ей это было неприятно. Напротив Букингемского дворца все пели национальный гимн и до хрипоты приветствовали короля Георга и королеву Елизавету. Когда стемнело, они с трудом протиснулись сквозь толпу на Пиккадилли, а в полночь слушали бой Большого Бена, которому вторили клаксоны всех автомобилей Лондона.
К какофонии присоединились переливы полицейских свистков, надрывные гудки катеров на Темзе и паровозов в депо. Кристина едва не оглохла от этого оглушительного шума. Веселье достигло апогея. Стоящие рядом с жителями площади Магнолий солдаты растянули одеяло, и Мейвис, не долго думая, спрыгнула на него со льва, юбка ее бесстыдно задралась, и все мужчины, в том числе и Джек, взревели от восторга при виде ее обнаженных женских прелестей. А Кристине вдруг стало противно от этого звериного рева и похотливых взглядов, она даже почувствовала к мужу неприязнь. Ей стало страшно и одиноко в беснующейся толпе чужих людей, и побороть свой страх она не сумела. Может быть, именно тогда она и ушла в себя, в свои воспоминания, и этот миг еще больше обострил желание найти утраченных родных.
Вновь и вновь ее мысли возвращались к бесследно исчезнувшим маме и бабушке. Ей хотелось верить, что они живы и тоже празднуют окончание войны. Но надежда на благополучный исход их мытарств омрачалась беспокойством об их здоровье. А что, если они до сих пор в лагере для перемещенных лиц или в больнице? Может быть, они голодают и вынуждены рыться в мусоре, чтобы выжить? Кристина видела такие сцены в хроникальных фильмах о бездомных в разных странах Европы. За исключением разве что Кейт, никому из соседей не приходилось тревожиться о пропавших без вести, и как тут было рассказать о своих надеждах Джеку? Так она и не обмолвилась о них ни словом. А теперь, когда до отбытия Джека в часть оставалось всего несколько часов, ее тоска стала невыносимой. Кристина понимала, что, если она что-то срочно не предпримет, пропасть между ними увеличится, а сама она еще глубже погрузится в пучину своих тайных терзаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76