Она открыла глаза и улыбнулась ему, лениво, счастливо, и его сердце гулко забилось в ответ на эту улыбку.
Она немного приподнялась и дотронулась до его губ.
— Мне не нравится эта борода, — произнесла она.
Он коснулся рукой того места, где обычно можно было увидеть шрам.
— Мне нравится твой шрам.
— Он также нравится полицейским и любителям вознаграждений за поимку преступников, — возразил он. — По нему меня могут легко узнать.
— Но когда мы вернемся в Логовище, это не будет иметь никакого значения, — прошептала она, снова потянувшись и подставив губы для поцелуя.
Он наклонился и коротко поцеловал ее, но она запротестовала:
— Еще!..
— Нам надо ехать.
— Нет еще, — сказала она, и он подумал, что она даже не представляет, как она привлекательна сейчас с этими ленивыми полусонными глазами и зовущим ртом. Слишком привлекательна. Он не мог не наклониться и не поцеловать ее так крепко, как только мог.
Руки Ники обвились вокруг его шеи, и он не мог думать ни о чем другом, кроме того, как она ему необходима. Ее нежный рот приоткрылся в ожидании. Когда ее грудь коснулась рубашки Кейна, а лоно прижалось к его телу, он почувствовал, что его плоть мгновенно затвердела. Он хотел ее. Он желал ее так, как только мужчина может желать женщину. Но теперь Гуден был совсем близко. И Мастерс. Теперь он никак не мог овладеть этой девушкой, не мог дать ей повод думать, что у них есть будущее, не мог еще раз допустить возможность зачатия ребенка.
Он отвернулся и сел, не обращая внимания на ее протест и продолжая держать ее за руку.
— Мы должны ехать, — снова сказал он.
Она взглянула на него с таким отчаянием, что его сердце забилось, как птица в клетке. Если бы только он не желал ее так сильно, если бы не знал, что она так же сильно желает его. Это был настоящий ад. Несколько мгновений он не двигался, борясь с самим собой, борясь с той нежностью, теплотой и волшебством, которые затопили его душу. У него в глазах стояли слезы. Он не мог вспомнить, когда в последний раз плакал. Но теперь его отчаяние было так велико, что он просто не в состоянии был контролировать себя.
Он резко отвернулся, чтобы она не заметила его слез, и на мгновение прикрыл рукой глаза, словно пытаясь что-то смахнуть с лица.
Он внимательно вгляделся в прерии, которые, казалось, не имели ни конца, ни начала. Боже, он мог бы продать душу за карту. Если бы он уже не продал ее ради спасения Дэйви. Солнце поднималось на востоке; единственное, что он знал, — это то, что они двигаются на юг.
Решив, что он справился со своими эмоциями, Кейн снова повернулся к Ники. Она не отрываясь наблюдала за ним. Он не мог понять, как она до сих пор не догадалась о его намерениях, о мотивах, которые двигали им, как все еще не почувствовала, что он волк в овечьей шкуре и даже хуже — койот в волчьей шкуре.
— Кейн?
— Представляешь ли ты себе, насколько далеко от нас Гуден? — спросил он.
— Возможно, в дне пути, — медленно ответила она. — Дядя говорил, что до него скакать на лошади около двух дней.
Два дня. Он ехал до Логовища три дня, но он подумал о том, что Ситцевый, возможно, плутал по пути. Но и она двигалась больше по наитию, чем используя знания местности.
— В какую сторону нам теперь ехать? — спросил он, зная, что вопрос его прозвучал довольно резко.
— Вдоль ручья к большой реке, — сказала она, будто бы произнося молитву, — которая должна вывести нас на дорогу.
Он кивнул и достал из сумки вяленое мясо.
— Я наберу воды, и мы двинемся дальше. — Не глядя на Ники, Кейн повернулся и пошел вверх по течению.
Не думай. Продолжай двигаться. Что бы ты ни делал, не думай. Если будешь думать, то вернешься вместе с ней в Логовище и забудешь о Дэйви. Но ты ведь не забудешь о Дэйви. Никогда не забудешь.
Боже, почему его разум не может успокоиться. У него было впечатление, что дюжина дьяволов разрывает его голову и сердце на части.
Он наполнил фляги мутной водой, затем подождал минут десять. Он хотел дать ей время привести себя в порядок. Здесь негде было уединиться.
Были ли они уже в Техасе? Он не имел об этом ни малейшего представления. Они не встретили индейцев, но это не означало, что их здесь нет. Он бы с удовольствием встретился сейчас с кем-нибудь из них. Сегодня придется еще очень долго ехать. Кейн попытался понять, какой сейчас день недели. Воскресенье? Понедельник? Он сбился со счета. Он знал только, что его другу осталось не так-то много времени. Слишком мало, чтобы Кейн мог подумать о себе.
Он развернулся и поспешил обратно к лошадям, стараясь не обращать внимания на удивленный и обеспокоенный взгляд Ники. Он чертовски хотел, чтобы она начала жаловаться, всхлипывать, падать в обморок, делать что-нибудь, что обычно в подобных случаях делают женщины. Но она лишь нежно улыбнулась ему, когда он подошел, чтобы помочь ей сесть на лошадь.
Он попытался еще раз.
— Этот ручей впадает в большую реку, — повторил он ее слова. — Я смогу найти ее. Тебе же следует вернуться в Логовище. Твой дядя будет беспокоиться.
Она отрицательно покачала головой:
— Он знает, что я с тобой. Он доверяет тебе.
Эти слова только усугубили чувство вины. Он должен отослать ее обратно, по крайней мере, попытаться это сделать, но он знал ее уже достаточно хорошо, чтобы понять, что она его не послушается. Она последует за ним. Ему ничего не оставалось, кроме как взять ее с собой в Гуден, к человеку, который так мечтал повесить ее дядю.
* * *
Бен Мастерс проснулся на мягкой пуховой кровати Мери Мэй. Они вернулись домой прямо перед заходом солнца. Когда он появился в гостинице, заспанный служащий сказал, что его никто не спрашивал. Он уже проводил Мери Мэй в ее комнату, но теперь почувствовал себя ужасно одиноко. Ему очень хотелось извиниться перед ней. Он прошелся по пустынной улице до черной лестницы салуна. Она вела к комнатам, в которых жили девушки.
Бен тихо постучался. Мери Мэй уже переоделась, и теперь на ней была яркая зеленая, почти совсем прозрачная ночная рубашка. Минуту она смотрела на него, затем распахнула дверь пошире.
— Я рада, что ты пришел, — произнесла она севшим от волнения голосом.
Бен вошел, закрыл за собой дверь и обнял ее. Они очень устали, но она прислонилась к нему, и их тела слились так же страстно, как и несколько часов назад, днем. Он быстро снял ботинки, затем брюки и нижнее белье. Рубашку он уже снять не успел.
Теперь он лежал в рубашке, а рядом с ним, совершенно обнаженная, спала Мери. Комнату все еще не покинул запах любви. Бен думал о прошедшем дне. О Саре Энн, о разговорах с ней, о том, что случилось потом. Женщина из салуна, страдающая муками совести. Это было его чертовской удачей. Она ему нравилась все больше и больше. И ему очень нравилось выражение ее лица, когда она обнимала свою дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Она немного приподнялась и дотронулась до его губ.
— Мне не нравится эта борода, — произнесла она.
Он коснулся рукой того места, где обычно можно было увидеть шрам.
— Мне нравится твой шрам.
— Он также нравится полицейским и любителям вознаграждений за поимку преступников, — возразил он. — По нему меня могут легко узнать.
— Но когда мы вернемся в Логовище, это не будет иметь никакого значения, — прошептала она, снова потянувшись и подставив губы для поцелуя.
Он наклонился и коротко поцеловал ее, но она запротестовала:
— Еще!..
— Нам надо ехать.
— Нет еще, — сказала она, и он подумал, что она даже не представляет, как она привлекательна сейчас с этими ленивыми полусонными глазами и зовущим ртом. Слишком привлекательна. Он не мог не наклониться и не поцеловать ее так крепко, как только мог.
Руки Ники обвились вокруг его шеи, и он не мог думать ни о чем другом, кроме того, как она ему необходима. Ее нежный рот приоткрылся в ожидании. Когда ее грудь коснулась рубашки Кейна, а лоно прижалось к его телу, он почувствовал, что его плоть мгновенно затвердела. Он хотел ее. Он желал ее так, как только мужчина может желать женщину. Но теперь Гуден был совсем близко. И Мастерс. Теперь он никак не мог овладеть этой девушкой, не мог дать ей повод думать, что у них есть будущее, не мог еще раз допустить возможность зачатия ребенка.
Он отвернулся и сел, не обращая внимания на ее протест и продолжая держать ее за руку.
— Мы должны ехать, — снова сказал он.
Она взглянула на него с таким отчаянием, что его сердце забилось, как птица в клетке. Если бы только он не желал ее так сильно, если бы не знал, что она так же сильно желает его. Это был настоящий ад. Несколько мгновений он не двигался, борясь с самим собой, борясь с той нежностью, теплотой и волшебством, которые затопили его душу. У него в глазах стояли слезы. Он не мог вспомнить, когда в последний раз плакал. Но теперь его отчаяние было так велико, что он просто не в состоянии был контролировать себя.
Он резко отвернулся, чтобы она не заметила его слез, и на мгновение прикрыл рукой глаза, словно пытаясь что-то смахнуть с лица.
Он внимательно вгляделся в прерии, которые, казалось, не имели ни конца, ни начала. Боже, он мог бы продать душу за карту. Если бы он уже не продал ее ради спасения Дэйви. Солнце поднималось на востоке; единственное, что он знал, — это то, что они двигаются на юг.
Решив, что он справился со своими эмоциями, Кейн снова повернулся к Ники. Она не отрываясь наблюдала за ним. Он не мог понять, как она до сих пор не догадалась о его намерениях, о мотивах, которые двигали им, как все еще не почувствовала, что он волк в овечьей шкуре и даже хуже — койот в волчьей шкуре.
— Кейн?
— Представляешь ли ты себе, насколько далеко от нас Гуден? — спросил он.
— Возможно, в дне пути, — медленно ответила она. — Дядя говорил, что до него скакать на лошади около двух дней.
Два дня. Он ехал до Логовища три дня, но он подумал о том, что Ситцевый, возможно, плутал по пути. Но и она двигалась больше по наитию, чем используя знания местности.
— В какую сторону нам теперь ехать? — спросил он, зная, что вопрос его прозвучал довольно резко.
— Вдоль ручья к большой реке, — сказала она, будто бы произнося молитву, — которая должна вывести нас на дорогу.
Он кивнул и достал из сумки вяленое мясо.
— Я наберу воды, и мы двинемся дальше. — Не глядя на Ники, Кейн повернулся и пошел вверх по течению.
Не думай. Продолжай двигаться. Что бы ты ни делал, не думай. Если будешь думать, то вернешься вместе с ней в Логовище и забудешь о Дэйви. Но ты ведь не забудешь о Дэйви. Никогда не забудешь.
Боже, почему его разум не может успокоиться. У него было впечатление, что дюжина дьяволов разрывает его голову и сердце на части.
Он наполнил фляги мутной водой, затем подождал минут десять. Он хотел дать ей время привести себя в порядок. Здесь негде было уединиться.
Были ли они уже в Техасе? Он не имел об этом ни малейшего представления. Они не встретили индейцев, но это не означало, что их здесь нет. Он бы с удовольствием встретился сейчас с кем-нибудь из них. Сегодня придется еще очень долго ехать. Кейн попытался понять, какой сейчас день недели. Воскресенье? Понедельник? Он сбился со счета. Он знал только, что его другу осталось не так-то много времени. Слишком мало, чтобы Кейн мог подумать о себе.
Он развернулся и поспешил обратно к лошадям, стараясь не обращать внимания на удивленный и обеспокоенный взгляд Ники. Он чертовски хотел, чтобы она начала жаловаться, всхлипывать, падать в обморок, делать что-нибудь, что обычно в подобных случаях делают женщины. Но она лишь нежно улыбнулась ему, когда он подошел, чтобы помочь ей сесть на лошадь.
Он попытался еще раз.
— Этот ручей впадает в большую реку, — повторил он ее слова. — Я смогу найти ее. Тебе же следует вернуться в Логовище. Твой дядя будет беспокоиться.
Она отрицательно покачала головой:
— Он знает, что я с тобой. Он доверяет тебе.
Эти слова только усугубили чувство вины. Он должен отослать ее обратно, по крайней мере, попытаться это сделать, но он знал ее уже достаточно хорошо, чтобы понять, что она его не послушается. Она последует за ним. Ему ничего не оставалось, кроме как взять ее с собой в Гуден, к человеку, который так мечтал повесить ее дядю.
* * *
Бен Мастерс проснулся на мягкой пуховой кровати Мери Мэй. Они вернулись домой прямо перед заходом солнца. Когда он появился в гостинице, заспанный служащий сказал, что его никто не спрашивал. Он уже проводил Мери Мэй в ее комнату, но теперь почувствовал себя ужасно одиноко. Ему очень хотелось извиниться перед ней. Он прошелся по пустынной улице до черной лестницы салуна. Она вела к комнатам, в которых жили девушки.
Бен тихо постучался. Мери Мэй уже переоделась, и теперь на ней была яркая зеленая, почти совсем прозрачная ночная рубашка. Минуту она смотрела на него, затем распахнула дверь пошире.
— Я рада, что ты пришел, — произнесла она севшим от волнения голосом.
Бен вошел, закрыл за собой дверь и обнял ее. Они очень устали, но она прислонилась к нему, и их тела слились так же страстно, как и несколько часов назад, днем. Он быстро снял ботинки, затем брюки и нижнее белье. Рубашку он уже снять не успел.
Теперь он лежал в рубашке, а рядом с ним, совершенно обнаженная, спала Мери. Комнату все еще не покинул запах любви. Бен думал о прошедшем дне. О Саре Энн, о разговорах с ней, о том, что случилось потом. Женщина из салуна, страдающая муками совести. Это было его чертовской удачей. Она ему нравилась все больше и больше. И ему очень нравилось выражение ее лица, когда она обнимала свою дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95