Он опустился на Эльвину всем телом.
Она пыталась увернуться от его поцелуя, но его ладони тискали ее грудь.
Когда он наконец оторвался от ее рта, Эльвина осыпала его всеми проклятиями на нормандском и на саксонском. Объятый гневом, Филипп с нарочитой грубостью раздвинул ее ноги коленом и прижал ее руки к постели.
— Я мог бы убить тебя за то, что ты со мной сделала, но я не стану, пока не заставлю снять порчу, которую ты навела на меня, колдунья.
Он вогнал в нее свое копье, и Эльвина закричала. Прижатая к постели, она не могла бороться, воспоминания о той давней ночи вернулись к ней.
Сквозь пелену страха она видела во взгляде Филиппа не похоть, даже не ярость, а только ненависть.
Он не вожделел ее, а лишь ненавидел. Ненавидел с не меньшей силой, чем она его. Осознав это, Эльвина внезапно затихла. В конце концов, она его шлюха. Она сама согласилась на это.
Филипп еще несколько раз вошел в ее пассивное тело и наконец со стоном разрядился. Затем молча откатился в сторону, встал, оделся и вышел.
Эльвина лежала и тупо смотрела в матерчатый потолок. Внутри у нее все болело, а в душе разрастался гнев. Эльвина, не могла лгать себе: и тело ее, и душа рвались от горя, потому что Филипп не был прежним.
Она не плакала. Слез не было. Эльвина уже перешла ту черту, когда слезы способны лечить. Мысль о мести могла бы унять боль, но Эльвина сомневалась, что ей удастся вырваться на свободу. В этот момент она бы с радостью убила Филиппа, но разве этим вернешь ребенка? Эльвина поднялась с постели и огляделась. Обнаружив в дальнем углу шатра сундук, она открыла его и стала перебирать одежду Филиппа. Она достала тонкую белую льняную рубаху с разрезами по бокам и натянула ее. Рукава болтались чуть ли не до полу, но Эльвина оторвала лишнее и принялась за подол. Полоску ткани она превратила в пояс. Эльвина закончила изготовление наряда как раз вовремя, ибо не успела она подвязать пояс, как полог шатра открылся и вошла хмурая женщина с подносом, уставленным едой. Следом вошла другая, неся таз с водой и чистую холстину.
С одного взгляда на женщин Эльвина поняла, кем они были в военном лагере.
Эльвина велела себе утешиться тем, что Филипп пообещал вернуть ее Гандальфу, когда она наскучит ему. Может, и лучше, если она забеременеет от него во второй раз. По крайней мере Гандальф не останется внакладе. Хотя доверять слову Филиппа все равно нельзя. Теперь Эльвина знала, как предупредить зачатие, и сделала бы снадобье, если бы могла пойти в лес и набрать растений. Но тогда придется смириться с тем, что Филипп будет насиловать ее до тех пор, пока ему не попадется на глаза другая женщина. Обе перспективы представлялись Эльвине одинаково мрачными. Такому существованию она, конечно, предпочла бы смерть. Может, если она станет перечить Филиппу во всем, он разгневается и убьет ее наконец.
Смерть Эльвину не пугала, страшило то, что сделает с ее сыном Марта.
Оставался только один шанс. Жизнь ее в любом случае кончена, но нужно расстаться с ней не просто так, а с пользой. Жизнь матери в обмен на жизнь сына. Тильда и Гандальф позаботятся о мальчике, если Эльвине удастся освободить его. Необходимо бежать от Филиппа и найти Марту, даже если для этого придется войти в замок.
До темноты Эльвина так и не выработала определенного плана действий. Она обыскала весь шатер, но оружия не нашла. У входа стоял караульный, так что она не посмела вытащить колышки. Приходилось ждать удобного случая.
Филипп вернулся в шатер затемно. Следом за ним несколько молчаливых служанок втащили громадный деревянный чан с водой и молча удалились.
Филипп скинул одежду, не глядя на Эльвину, повел бронзовыми плечами и, поигрывая могучими мускулами, залез в чан.
— Ты что, уже забыла свой первый урок? — Филипп сурово взглянул в ее сторону. — Подойди и вымой меня.
— Я больше тебе не рабыня и не стану подходить к тебе.
— Я не освобождал тебя от твоей клятвы. Сделай то, что тебе велят, или будешь примерно наказана.
— Я дала клятву в обмен на твое покровительство, но ты не сдержал слово, и потому я не считаю нужным держать свое.
— Не я нарушил слово, а ты. Непокорных вассалов секут плетью или отрезают им кончики пальцев, а тебя я еще мог бы отдать своим воинам. Пусть позабавятся.
Эльвина знала, что Филипп не из тех, кто бросает слова на ветер. Пытки ей не выдержать. Она должна выжить, чтобы сбежать, даже если придется поступиться гордостью.
Из тени Эльвина вышла в круг света, образованный горящей свечой. Она только что расчесала волосы, и они свободно падали по плечам и спине. Однако этот наряд мало что скрывал, как и тонкая льняная рубашка, надетая на голое тело.
Не глядя в лицо Филиппа, Эльвина намылила ткань и с деланным безразличием начала натирать ею бронзовый торс мужчины, сидящего в чане. Филипп не должен догадываться о том, что больше всего на свете Эльвине хочется убить его, не то он убьет ее первым. Стиснув зубы, она водила тканью по его спине и изнемогала от желания воткнуть в него кинжал.
Как бы ни старалась Эльвина придать своему лицу и движениям равнодушное выражение, холодный блеск глаз выдавал ее. Не будь Филипп так уверен в своем физическом превосходстве, он признал бы, что находится в немалой опасности. Но, поскольку силы были слишком неравны, он расслабился, наслаждаясь прикосновениями нежных ручек. Филипп не слишком часто баловал себя такой роскошью, как изысканное вино и шелковые одежды, но, имея при себе Эльвину в качестве прислужницы, мог бы потешить свою плоть. Ничего, с нее не убудет. То, что она совершила, этим не искупить.
Между тем взгляд Филиппа упал на грудь с выступающими под тонкой тканью розовыми сосками, и он нахмурился. Только сейчас Филипп заметил, что на ней не крестьянская рубашка.
— Где ты это нашла?
— В вашем сундуке, милорд. — Эльвина проследила за направлением его взгляда. — Я не привыкла появляться голой перед незнакомцами.
— Не сомневаюсь, — презрительно поджав губы, возразил Филипп, — что ты стояла голая перед весьма многими мужчинами до этого момента и не меньше у тебя впереди. Ты не имела права брать мои вещи. Это воровство. — Он с сомнением окинул взглядом самодельный наряд. — Хотя я не помню, чтобы брал с собой рваные тряпки.
— Вы лишили меня моего единственного достояния. Рубашка — не такая большая компенсация.
Филипп нахмурился. Очевидно, Эльвина говорила не только о разорванной им одежде. Он мог бы сказать, что она сама предложила ему себя, однако, понимая, что в том, как сегодня взял Эльвину, радости для нее было мало, решил промолчать. Филипп и сам получил не много удовольствия от сегодняшнего соития. Он усмехнулся и встал.
Эльвина подала ему чистую льняную ткань, принесенную слугами, и он, завернувшись в нее, кивнул в сторону бадьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Она пыталась увернуться от его поцелуя, но его ладони тискали ее грудь.
Когда он наконец оторвался от ее рта, Эльвина осыпала его всеми проклятиями на нормандском и на саксонском. Объятый гневом, Филипп с нарочитой грубостью раздвинул ее ноги коленом и прижал ее руки к постели.
— Я мог бы убить тебя за то, что ты со мной сделала, но я не стану, пока не заставлю снять порчу, которую ты навела на меня, колдунья.
Он вогнал в нее свое копье, и Эльвина закричала. Прижатая к постели, она не могла бороться, воспоминания о той давней ночи вернулись к ней.
Сквозь пелену страха она видела во взгляде Филиппа не похоть, даже не ярость, а только ненависть.
Он не вожделел ее, а лишь ненавидел. Ненавидел с не меньшей силой, чем она его. Осознав это, Эльвина внезапно затихла. В конце концов, она его шлюха. Она сама согласилась на это.
Филипп еще несколько раз вошел в ее пассивное тело и наконец со стоном разрядился. Затем молча откатился в сторону, встал, оделся и вышел.
Эльвина лежала и тупо смотрела в матерчатый потолок. Внутри у нее все болело, а в душе разрастался гнев. Эльвина, не могла лгать себе: и тело ее, и душа рвались от горя, потому что Филипп не был прежним.
Она не плакала. Слез не было. Эльвина уже перешла ту черту, когда слезы способны лечить. Мысль о мести могла бы унять боль, но Эльвина сомневалась, что ей удастся вырваться на свободу. В этот момент она бы с радостью убила Филиппа, но разве этим вернешь ребенка? Эльвина поднялась с постели и огляделась. Обнаружив в дальнем углу шатра сундук, она открыла его и стала перебирать одежду Филиппа. Она достала тонкую белую льняную рубаху с разрезами по бокам и натянула ее. Рукава болтались чуть ли не до полу, но Эльвина оторвала лишнее и принялась за подол. Полоску ткани она превратила в пояс. Эльвина закончила изготовление наряда как раз вовремя, ибо не успела она подвязать пояс, как полог шатра открылся и вошла хмурая женщина с подносом, уставленным едой. Следом вошла другая, неся таз с водой и чистую холстину.
С одного взгляда на женщин Эльвина поняла, кем они были в военном лагере.
Эльвина велела себе утешиться тем, что Филипп пообещал вернуть ее Гандальфу, когда она наскучит ему. Может, и лучше, если она забеременеет от него во второй раз. По крайней мере Гандальф не останется внакладе. Хотя доверять слову Филиппа все равно нельзя. Теперь Эльвина знала, как предупредить зачатие, и сделала бы снадобье, если бы могла пойти в лес и набрать растений. Но тогда придется смириться с тем, что Филипп будет насиловать ее до тех пор, пока ему не попадется на глаза другая женщина. Обе перспективы представлялись Эльвине одинаково мрачными. Такому существованию она, конечно, предпочла бы смерть. Может, если она станет перечить Филиппу во всем, он разгневается и убьет ее наконец.
Смерть Эльвину не пугала, страшило то, что сделает с ее сыном Марта.
Оставался только один шанс. Жизнь ее в любом случае кончена, но нужно расстаться с ней не просто так, а с пользой. Жизнь матери в обмен на жизнь сына. Тильда и Гандальф позаботятся о мальчике, если Эльвине удастся освободить его. Необходимо бежать от Филиппа и найти Марту, даже если для этого придется войти в замок.
До темноты Эльвина так и не выработала определенного плана действий. Она обыскала весь шатер, но оружия не нашла. У входа стоял караульный, так что она не посмела вытащить колышки. Приходилось ждать удобного случая.
Филипп вернулся в шатер затемно. Следом за ним несколько молчаливых служанок втащили громадный деревянный чан с водой и молча удалились.
Филипп скинул одежду, не глядя на Эльвину, повел бронзовыми плечами и, поигрывая могучими мускулами, залез в чан.
— Ты что, уже забыла свой первый урок? — Филипп сурово взглянул в ее сторону. — Подойди и вымой меня.
— Я больше тебе не рабыня и не стану подходить к тебе.
— Я не освобождал тебя от твоей клятвы. Сделай то, что тебе велят, или будешь примерно наказана.
— Я дала клятву в обмен на твое покровительство, но ты не сдержал слово, и потому я не считаю нужным держать свое.
— Не я нарушил слово, а ты. Непокорных вассалов секут плетью или отрезают им кончики пальцев, а тебя я еще мог бы отдать своим воинам. Пусть позабавятся.
Эльвина знала, что Филипп не из тех, кто бросает слова на ветер. Пытки ей не выдержать. Она должна выжить, чтобы сбежать, даже если придется поступиться гордостью.
Из тени Эльвина вышла в круг света, образованный горящей свечой. Она только что расчесала волосы, и они свободно падали по плечам и спине. Однако этот наряд мало что скрывал, как и тонкая льняная рубашка, надетая на голое тело.
Не глядя в лицо Филиппа, Эльвина намылила ткань и с деланным безразличием начала натирать ею бронзовый торс мужчины, сидящего в чане. Филипп не должен догадываться о том, что больше всего на свете Эльвине хочется убить его, не то он убьет ее первым. Стиснув зубы, она водила тканью по его спине и изнемогала от желания воткнуть в него кинжал.
Как бы ни старалась Эльвина придать своему лицу и движениям равнодушное выражение, холодный блеск глаз выдавал ее. Не будь Филипп так уверен в своем физическом превосходстве, он признал бы, что находится в немалой опасности. Но, поскольку силы были слишком неравны, он расслабился, наслаждаясь прикосновениями нежных ручек. Филипп не слишком часто баловал себя такой роскошью, как изысканное вино и шелковые одежды, но, имея при себе Эльвину в качестве прислужницы, мог бы потешить свою плоть. Ничего, с нее не убудет. То, что она совершила, этим не искупить.
Между тем взгляд Филиппа упал на грудь с выступающими под тонкой тканью розовыми сосками, и он нахмурился. Только сейчас Филипп заметил, что на ней не крестьянская рубашка.
— Где ты это нашла?
— В вашем сундуке, милорд. — Эльвина проследила за направлением его взгляда. — Я не привыкла появляться голой перед незнакомцами.
— Не сомневаюсь, — презрительно поджав губы, возразил Филипп, — что ты стояла голая перед весьма многими мужчинами до этого момента и не меньше у тебя впереди. Ты не имела права брать мои вещи. Это воровство. — Он с сомнением окинул взглядом самодельный наряд. — Хотя я не помню, чтобы брал с собой рваные тряпки.
— Вы лишили меня моего единственного достояния. Рубашка — не такая большая компенсация.
Филипп нахмурился. Очевидно, Эльвина говорила не только о разорванной им одежде. Он мог бы сказать, что она сама предложила ему себя, однако, понимая, что в том, как сегодня взял Эльвину, радости для нее было мало, решил промолчать. Филипп и сам получил не много удовольствия от сегодняшнего соития. Он усмехнулся и встал.
Эльвина подала ему чистую льняную ткань, принесенную слугами, и он, завернувшись в нее, кивнул в сторону бадьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84