Мать ее кое-чему научилась в восточных землях, и Эльвина помнила, как она с помощью нитки и иглы зашивала рану. Следовало сделать все очень осмотрительно, чтобы Филипп впоследствии не лишился возможности действовать рукой. Эльвина сдвинула края раны и сшила их. Филипп беспокойно заерзал и что-то пробормотал, но в сознание, к счастью, не пришел.
Гандальф наблюдал за тем, с какой заботой Эльвина лечит нормандского рыцаря, и надежда оставляла его. Он понимал, что шансов у него нет. Перекинувшись парой слов с сэром Алеком, он тихо покинул шатер. Следом вышел и Алек.
Эльвина даже не заметила, что они ушли.
Армия Филиппа праздновала победу. Пир шел горой, отовсюду доносились пьяные песни, но палатки на холме воины обходили стороной. Все знали, что Филипп там, хоть и раненый, но живой. Даже в немочи он оставался командиром. К тому же там была еще и колдунья, способная взглядом превращать людей в камни. Помимо всего прочего эта колдунья умела лечить и делала это с мастерством, превосходящим все то, что они видели до сих пор. Это заставляло воинов держать дистанцию.
Ночью Филипп проснулся и попытался повернуться на бок, но Эльвина удержала его, боясь, что рана откроется. Она дала ему воды, осторожно придерживая голову. Филипп положил голову на колени Эльвине и, просунув руку ей под рубашку, погладил голую ногу.
— Почему ты осталась? Ребенка найдет монах, а не я. Эльвина потрогала ладонью его лоб. У Филиппа был небольшой жар, и все же не это заставило ее остаться.
— Я предана вам, милорд, даже если и не слишком послушна. Я останусь, пока вы не устанете от меня, как и обещала. Ты устал от меня, Филипп?
Филипп усмехнулся и покрепче сжал ее ногу.
— Я еще не умер, дорогая.
Рука его разжалась, и Эльвина поняла, что он уснул, но по-прежнему сидела и гладила его по голове.
Следующие несколько дней прошли в заботах. Тильда и Элис ухаживали за ранеными, но наиболее серьезные раны лечила Эльвина. Время летело.
Отпраздновав победу, начали хоронить мертвых. Из «лесного» войска в живых не осталось никого, погибли все, включая сына барона. Сам барон и его домочадцы были, возможно, еще живы, но никто не получил полномочий вести переговоры с людьми, забаррикадировавшимися в замке.
Воины Филиппа продолжали крушить стены замка, выполняя приказ, отданный командиром незадолго до того, как удар сразил его. Эльвина и сэр Алек делали вид, что Филипп идет на поправку.
Сэр Алек смотрел, как Эльвина пытается напоить Филиппа, безуспешно просовывая ему в рот ложку с водой. Синяки и ссадины, полученные при падении, медленно заживали в отличие от раны. На спине появились красные пятна — явный знак беды.
— До сих пор нет ответа на наше послание королю. Не знаю, получил ли его Генрих. Может, гонцы погибли, может, еще что приключилось в дороге. Я бы сам отправился в путь, да слишком мало нас здесь осталось, — сказал сэр Алек.
Эльвина знала, на что намекает старик. Каждую ночь в лагере пировали. Мужчины пили и от вина становились смелее. Все ближе слышались пьяные песни и ругань. Верные вассалы Филиппа до поры сдерживали наемников короля, но никто не знал, когда они больше не смогут или не захотят защищать своего командира и ее, Эльвину. Если бы кто-то хотел убить Филиппа, проще всего было сделать это, используя ее присутствие в лагере как предлог. Такое часто случалось: драка из-за женщин — привычное дело.
Эльвина не особенно задумывалась о том, отчего кто-то желает Филиппу смерти. Он никогда не рассказывал о своей жизни, так что достоверных предположений не возникало. Вместо того чтобы размышлять об этом, Эльвина взялась за решение проблемы, о которой ей поведал сэр Алек.
— Если бы послание королю было написано, это помогло бы? То есть если бы люди решили, что оно написано рукой Филиппа, стали бы они осторожнее в своих действиях и высказываниях? — спросила у него Эльвина.
Сэр Алек с каждым днем смотрел на нее все более настороженно, и то, что она ко всему прочему владела еще и искусством письма, поразило его.
— Помогло бы, да только что толку — сэр Филипп не в том состоянии, чтобы письма писать.
Эльвина вздохнула с облегчением.
— Я немного знаю грамоту. Если вы скажете мне, что надо написать, я попробую. К тому же я почти уверена, что среди оставшихся в лагере едва ли найдется хоть один человек, умеющий читать.
Сэр Алек удивился:
— И где это ты научилась грамоте?
Эльвина мысленно перекрестилась, попросив у Бога прощения за то, что придется солгать.
— В монастыре, сэр. Я училась переписывать отрывки из Библии.
Сэр Алек был ошеломлен.
— Так как же такая хорошая девушка могла… — Он махнул рукой, постеснявшись закончить фразу.
— Теперь-то это уже не важно, правда? — тихо заметила Эльвина. — Не принесете ли мне пергамент, перо и чернила?
Сэр Алек согласился достать все необходимое.
Письмо было написано тем же вечером.
Эльвина решила, раз уж она и так нарушила не один запрет Филиппа, испытать на нем то, чему научилась из книг Марты. Приготовив сонное снадобье из остатков трав, она разжала ножом Филиппу зубы и влила ему жидкость в рот. Надо, чтобы он спал как убитый: никто встревоженный его криком не должен зайти в шатер и обнаружить ее отсутствие.
Убедившись, что Филипп крепко спит, Эльвина отыскала Гандальфа. Объяснив ему свои намерения, она попросила его проследить за тем, чтобы никто не беспокоил раненого, пока она будет собирать травы в лесу.
— В лесу сейчас опаснее, чем раньше. Там полно разбойников. Отправь меня.
— Ты не знаешь, что надо найти. — Заметив, что Гандальф колеблется, Эльвина улыбнулась. — Не стоит тебе туда идти: у тебя семья, ты должен думать о ней, а Филипп — отец моего ребенка, и если он умрет, моя жизнь потеряет смысл. Сделай то, что я прошу. Так будет лучше для всех.
Глаза Гандальфа подернулись печалью, и он молча кивнул. Подвязывая к поясу сумку для трав и пряча кинжал, Эльвина слышала, как он говорил с сэром Алеком.
Блуждая в прохладном полумраке леса, Эльвина думала о Филиппе. И чем больше она думала, тем тяжелее становилось у нее на душе. Почему она осталась с ним?
Он дал ей возможность уйти. Каждый день, проведенный с ним, усугублял бремя греха, тянувшее в ад ее душу. Если бы Эльвина ушла, как он велел, то уже сейчас могла бы помочь Шовену в поисках ребенка и вымолить у Господа прощение.
Но инстинкт, более сильный, чем соображения морали и рассудка, увлекал ее все дальше в лес. Постепенно мешочек у пояса наполнялся. Кинжалом Эльвина откапывала корни и отрезала отростки. При этом она сознавала, что тот, кого она так стремилась спасти, никогда не станет для нее никем, кроме как господином. Этого ли она хотела от жизни?
Стоило ей представить леди Равенну рядом с Филиппом и ребятишек, играющих у их ног, как ее начинало мутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84