Шовен бросил взгляд на Эльвину, которая стояла ни жива ни мертва, с опаской поглядывая на выход. Филипп посмотрел туда же.
— Я буду удерживать ее здесь, захочешь ты выполнять приказ или нет.
— Это безумие.
— Может, это заклятие. Мне все равно. Девчонка моя. Я заплатил дань церкви за одну, а дьяволу заплачу за другую. Я не боюсь ада. Едва ли в аду мне будет хуже, чем в Данстоне.
Горький сарказм Филиппа напугал Шовена. Он решил было, что тот уже навсегда потерял бессмертную душу. Но если не ради этого пропащего человека, то ради его невинной жертвы он, Шовен, должен взяться за выполнение поставленной Филиппом задачи.
— Вы хотите, чтобы я отправился на поиски ребенка. Какого возраста?
Филипп презрительно хмыкнул, и Эльвина, не выдержав этого фарса, обратилась к монаху:
— Ребенок мой, святой отец.
— Твой? Я думал…
Шовен не решился сказать, что подумал, будто ребенок умер.
— Ты что, олух, не понимаешь, о чем я тебе толкую? Она клянется, что у нее украли ребенка.
— Колдунья Марта украла его у меня, когда он родился. Прошу вас, помогите мне найти его!
Лицо Филиппа стало как маска. Попробуй угадай, о чем он думает.
— Она заявляет, что это мой сын. Я хочу, чтобы ты обшарил поместье в поисках ребенка примерно двух месяцев от роду. Ты меня понял? Ты помнишь, как он выглядел? — спросил Филипп, обращаясь к Эльвине. — Какие-нибудь приметы, по которым его можно найти?
Эльвина собралась с мыслями. Один момент среди этой долгой ночи, полной боли и кровавого тумана перед глазами, она помнила ясно.
— Он сильный, крупный мальчик, с широкими плечами и длинными ногами, как у отца, но волосы у него, как у нас, Ферфаксов.
— Ферфакс? — удивился монах неожиданному переходу с нормандского на саксонский. Он почти не улавливал акцента в ее речи, пока она не перешла на родной язык.
— Эльвина говорит, что волосы у ребенка того же цвета, что у нее. — Филипп коснулся золотистой косы, перекинутой на грудь. В его глазах больше не было гнева, но он держался напряженно, словно чего-то недоговаривал.
Шовен кивнул. Казалось, они ведут с Филиппом безмолвный диалог.
— Филипп, ради всего святого…
— Я на него не смотрел никогда, — сказал, как отрубил, Филипп. — К тому же могут быть и другие. Ищи. Я хочу знать о каждом ребенке, родившемся здесь около двух месяцев назад, будь он черный, рыжий или в крапинку. Я должен знать наверняка.
Эльвина не понимала, что происходит. Может, Филипп предполагает, что колдунья изменила ребенку внешность, чтобы его не нашли? Об этом она как-то не подумала.
Шовен взглянул на Эльвину.
— Она не знает? Филипп махнул рукой.
— Найди его, и мы все узнаем.
— Я еще подойду к тебе.
Монах ушел, и Эльвина с Филиппом остались одни.
— Я должен отдать распоряжения: оседлать коня и собрать припасы для Шовена. Ты обещаешь ждать моего возвращения?
Его присутствие давило на нее, мешало мыслить ясно. Эльвина боялась Филиппа, его силы, умения превращать ее тело в сосуд для своего вожделения. И все же она согласилась отдаться ему. По собственной воле. Медленная, мучительная пытка. Однако никогда она не была ближе к райскому блаженству, чем лежа под ним.
— Я буду ждать. Возвращайся скорее.
Филипп ушел. Эльвина стояла посреди шатра, медленно обводя его взглядом. Чего теперь он ждет от нее? Филипп ясно дал понять, что не потерпит больше ее пассивности.
Как быть? Как сохранить себя до той поры, пока ее ребенок не будет найден? Должен найтись какой-то способ.
Будь у нее красивый наряд, Эльвина надела бы его, чтобы понравиться Филиппу, но свободная рубашка едва ли годилась для этой цели. Она сняла рубашку, надеясь, что нагота послужит ее цели не хуже, чем красивое платье.
Странно, что она по своей воле согласилась ублажать мужчину, который так жестоко с ней обходился, но еще более странным казалось другое: Эльвина не испытывала к нему неприязни. Напротив, перспектива доставить ему удовольствие представилась ей вдруг почти соблазнительной. Собственно, в поведении Филиппа нет ничего необычного: сеньоры не спрашивают у своих вассалов, что им нравится и что нет. Тем более вассалам не подобает предъявлять претензии к тем, кому они принадлежат. Филипп — ее господин, значит, она должна подчиняться ему во всем. Таков порядок вещей, и не ей менять его.
Эльвина легла на спину и разметалась на меховой подстилке. При одной мысли о том, что ее ждет, она чувствовала возбуждение. Эльвина представляла, как руки Филиппа касаются ее тела, ласкают там, где ей всего приятнее. Должно быть, она рождена развратницей, ибо рука ее сама коснулась золотистого треугольника, и Эльвина задрожала от прикосновения собственных пальцев.
Рычание, донесшееся со стороны входа в шатер, вспугнуло Эльвину, она юркнула под покрывало и только потом подняла глаза на Филиппа, глядящего на нее с откровенной похотью.
— Филипп! Ты испугал меня.
— Ты прирожденная шлюха. — Он приподнял ее за волосы, чтобы прижать к своим губам.
Эльвина обвила руками мощную шею Филиппа, прижалась грудью к его груди. Губы его вновь воспламенили в ней тот огонь, что угас было при его появлении, и Эльвина ответила на его поцелуй.
Филипп навалился на нее всей своей тяжестью.
— Шлюха, — хрипло пробормотал он, вновь жадно приникнув губами к ложбинке между грудей и немилосердно сминая нежную плоть.
Эльвина едва не закричала от боли. С каким удовольствием она ответила бы ему тем же. Извиваясь под ним, она схватила рубашку за края и резко рванула вверх. В тот миг, когда Филипп прикусил ее сосок, она выгнулась, потащив рубашку на себя.
Филипп сердито смотрел на Эльвину, упираясь ладонями в мех по обе стороны от ее головы.
— Если ты этого хочешь, маленькая негодница, не останавливайся, снимай все.
Одним движением она стянула с него рубашку.
— Иди ко мне, негодница, — хрипло пробормотал Филипп, опрокинувшись на спину и раздвигая ее колени.
Эльвина вспыхнула, но огонь внутри ее требовал нового топлива, и эта новая поза, верхом у него на коленях, возбудила ее еще сильнее.
Придерживая Эльвину так, чтобы она не могла увернуться, Филипп накрыл ртом ее сосок. Она корчилась, извивалась в его объятиях, желание требовало утоления, и Филипп давал ей возможность делать то, чего она хочет.
С губ Эльвины сорвался радостный крик: она взяла его в плен и крепко сжала внутри себя. Теперь они слились в одно целое, и Филипп был в ее власти. Она оставалась свободна, и эта свобода щедро одарила ее, дав обоим то наслаждение, которого доселе они не получали.
Прошла, казалось, целая вечность. Филипп наконец приподнялся на локте, и Эльвина недовольно заворчала: ей не хотелось расставаться с ним.
— Филипп, ну не надо.
— Разве я не говорил тебе, что лучше не бороться со мной?
— Тогда зачем ты заставил меня бороться с тобой сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Я буду удерживать ее здесь, захочешь ты выполнять приказ или нет.
— Это безумие.
— Может, это заклятие. Мне все равно. Девчонка моя. Я заплатил дань церкви за одну, а дьяволу заплачу за другую. Я не боюсь ада. Едва ли в аду мне будет хуже, чем в Данстоне.
Горький сарказм Филиппа напугал Шовена. Он решил было, что тот уже навсегда потерял бессмертную душу. Но если не ради этого пропащего человека, то ради его невинной жертвы он, Шовен, должен взяться за выполнение поставленной Филиппом задачи.
— Вы хотите, чтобы я отправился на поиски ребенка. Какого возраста?
Филипп презрительно хмыкнул, и Эльвина, не выдержав этого фарса, обратилась к монаху:
— Ребенок мой, святой отец.
— Твой? Я думал…
Шовен не решился сказать, что подумал, будто ребенок умер.
— Ты что, олух, не понимаешь, о чем я тебе толкую? Она клянется, что у нее украли ребенка.
— Колдунья Марта украла его у меня, когда он родился. Прошу вас, помогите мне найти его!
Лицо Филиппа стало как маска. Попробуй угадай, о чем он думает.
— Она заявляет, что это мой сын. Я хочу, чтобы ты обшарил поместье в поисках ребенка примерно двух месяцев от роду. Ты меня понял? Ты помнишь, как он выглядел? — спросил Филипп, обращаясь к Эльвине. — Какие-нибудь приметы, по которым его можно найти?
Эльвина собралась с мыслями. Один момент среди этой долгой ночи, полной боли и кровавого тумана перед глазами, она помнила ясно.
— Он сильный, крупный мальчик, с широкими плечами и длинными ногами, как у отца, но волосы у него, как у нас, Ферфаксов.
— Ферфакс? — удивился монах неожиданному переходу с нормандского на саксонский. Он почти не улавливал акцента в ее речи, пока она не перешла на родной язык.
— Эльвина говорит, что волосы у ребенка того же цвета, что у нее. — Филипп коснулся золотистой косы, перекинутой на грудь. В его глазах больше не было гнева, но он держался напряженно, словно чего-то недоговаривал.
Шовен кивнул. Казалось, они ведут с Филиппом безмолвный диалог.
— Филипп, ради всего святого…
— Я на него не смотрел никогда, — сказал, как отрубил, Филипп. — К тому же могут быть и другие. Ищи. Я хочу знать о каждом ребенке, родившемся здесь около двух месяцев назад, будь он черный, рыжий или в крапинку. Я должен знать наверняка.
Эльвина не понимала, что происходит. Может, Филипп предполагает, что колдунья изменила ребенку внешность, чтобы его не нашли? Об этом она как-то не подумала.
Шовен взглянул на Эльвину.
— Она не знает? Филипп махнул рукой.
— Найди его, и мы все узнаем.
— Я еще подойду к тебе.
Монах ушел, и Эльвина с Филиппом остались одни.
— Я должен отдать распоряжения: оседлать коня и собрать припасы для Шовена. Ты обещаешь ждать моего возвращения?
Его присутствие давило на нее, мешало мыслить ясно. Эльвина боялась Филиппа, его силы, умения превращать ее тело в сосуд для своего вожделения. И все же она согласилась отдаться ему. По собственной воле. Медленная, мучительная пытка. Однако никогда она не была ближе к райскому блаженству, чем лежа под ним.
— Я буду ждать. Возвращайся скорее.
Филипп ушел. Эльвина стояла посреди шатра, медленно обводя его взглядом. Чего теперь он ждет от нее? Филипп ясно дал понять, что не потерпит больше ее пассивности.
Как быть? Как сохранить себя до той поры, пока ее ребенок не будет найден? Должен найтись какой-то способ.
Будь у нее красивый наряд, Эльвина надела бы его, чтобы понравиться Филиппу, но свободная рубашка едва ли годилась для этой цели. Она сняла рубашку, надеясь, что нагота послужит ее цели не хуже, чем красивое платье.
Странно, что она по своей воле согласилась ублажать мужчину, который так жестоко с ней обходился, но еще более странным казалось другое: Эльвина не испытывала к нему неприязни. Напротив, перспектива доставить ему удовольствие представилась ей вдруг почти соблазнительной. Собственно, в поведении Филиппа нет ничего необычного: сеньоры не спрашивают у своих вассалов, что им нравится и что нет. Тем более вассалам не подобает предъявлять претензии к тем, кому они принадлежат. Филипп — ее господин, значит, она должна подчиняться ему во всем. Таков порядок вещей, и не ей менять его.
Эльвина легла на спину и разметалась на меховой подстилке. При одной мысли о том, что ее ждет, она чувствовала возбуждение. Эльвина представляла, как руки Филиппа касаются ее тела, ласкают там, где ей всего приятнее. Должно быть, она рождена развратницей, ибо рука ее сама коснулась золотистого треугольника, и Эльвина задрожала от прикосновения собственных пальцев.
Рычание, донесшееся со стороны входа в шатер, вспугнуло Эльвину, она юркнула под покрывало и только потом подняла глаза на Филиппа, глядящего на нее с откровенной похотью.
— Филипп! Ты испугал меня.
— Ты прирожденная шлюха. — Он приподнял ее за волосы, чтобы прижать к своим губам.
Эльвина обвила руками мощную шею Филиппа, прижалась грудью к его груди. Губы его вновь воспламенили в ней тот огонь, что угас было при его появлении, и Эльвина ответила на его поцелуй.
Филипп навалился на нее всей своей тяжестью.
— Шлюха, — хрипло пробормотал он, вновь жадно приникнув губами к ложбинке между грудей и немилосердно сминая нежную плоть.
Эльвина едва не закричала от боли. С каким удовольствием она ответила бы ему тем же. Извиваясь под ним, она схватила рубашку за края и резко рванула вверх. В тот миг, когда Филипп прикусил ее сосок, она выгнулась, потащив рубашку на себя.
Филипп сердито смотрел на Эльвину, упираясь ладонями в мех по обе стороны от ее головы.
— Если ты этого хочешь, маленькая негодница, не останавливайся, снимай все.
Одним движением она стянула с него рубашку.
— Иди ко мне, негодница, — хрипло пробормотал Филипп, опрокинувшись на спину и раздвигая ее колени.
Эльвина вспыхнула, но огонь внутри ее требовал нового топлива, и эта новая поза, верхом у него на коленях, возбудила ее еще сильнее.
Придерживая Эльвину так, чтобы она не могла увернуться, Филипп накрыл ртом ее сосок. Она корчилась, извивалась в его объятиях, желание требовало утоления, и Филипп давал ей возможность делать то, чего она хочет.
С губ Эльвины сорвался радостный крик: она взяла его в плен и крепко сжала внутри себя. Теперь они слились в одно целое, и Филипп был в ее власти. Она оставалась свободна, и эта свобода щедро одарила ее, дав обоим то наслаждение, которого доселе они не получали.
Прошла, казалось, целая вечность. Филипп наконец приподнялся на локте, и Эльвина недовольно заворчала: ей не хотелось расставаться с ним.
— Филипп, ну не надо.
— Разве я не говорил тебе, что лучше не бороться со мной?
— Тогда зачем ты заставил меня бороться с тобой сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84